Под дубами одноствольными
собирают мальчики желуди,
А как вырастут — гильзы найдут.

Двинулась гордыня в саркофаге,
Сфагнум выпил красное вино.
"Покажи-ка, дядя, место для отваги.
Хватит про французское кино!
Не в пустые же кастрюли били,
Даром не горят колокола!.."

Не пылит дорога под мобилем.
И поет певичка: бла-бла-бла...

Конструкции, укрытья, шалаши…
Все только чтобы чувствовать границы.
Мы выросли, и этим хороши.
А больше нам никак не измениться.
Атланты держат небо — и пускай.
Поправь трусы, усы и аксельбанты.
Во льдах уже морозится вискарь.
Бежим, бежим...
Мы легкие атланты!

Ночь носит траур по погибшим душам каждый день.

Без кольца на лапке узнать ли птицу?
А в руках трепещущего птенца держала...
Безымянные ветры в ладонях пути рисуют,
прихотливые судьбы, как птичьи стаи...
Надо было крыло подрезать и вены вырвать.
Зверем надо было родиться — пометить землю.

В воздух стреляют
В память о погибших.
Причем же тут небо?
Бог и так все помнит.

Вид из окна. Квадратик. Где-то здесь
Висит моя свободная неделя.
В том магия сюрприза: виза — весть,
Пирожное для глаз за счет отеля.

Я чувствую, на тот прекрасный чип
Соседское окно чуток косится.
Сегмент горы к нему уже прилип.
Мне жалко. Я как жадная истица,
Потребую аллеи темных лип!

За горлицу, затмившую межу,
За то, что по расчерченной границе
Гербарий беспорядочно гнездится...
За то, что я окна не нахожу!

Клен обгоревшими пальцами
тянет себя к ветерку.
Иглами света и зайцами
солнце приходит в строку.

Затвердевает тер-пение,
крошится в дышащий слой...
Кровью политое тление
снова назвали землей.

Перелетная птица не стала пересекать границы.
Решила остаться в ничейном небе.

Лисистрата забытая в общем родня
за панибрата пани сошла
улитка свернулась в кефир
и зефир протух
воздух целует увы
не так как ребенок