Поэзия Союза писателей XXI века на карте генеральной
Владимир АЛЕЙНИКОВ
О ТОМ, ЧТО БЫЛО И ПРОШЛО
* * *
* * *
О том, что было и прошло,
Никто на свете не расскажет —
Оно от сердца отлегло —
Кто отвечать его обяжет?
Ночное вспомнил я окно —
Не в нем ли видел я вот это
Простор постигшее давно
Явленье внутреннего света?
Никто меня не удивит —
Ночные бденья мне знакомы
От назревания обид
До прозревания истомы.
Головоломкой бытия
Никто меня не озадачит —
Сама сегодня не своя,
Она лица от нас не прячет.
Ее отчаянье сейчас
Неизреченному дороже —
Оно чужих коснется глаз,
Проснется, душу растревожа.
Ее открытые черты
Одно видение смущало —
Животворящей красоты
Кровоточащее начало.
Никто на свете не расскажет —
Оно от сердца отлегло —
Кто отвечать его обяжет?
Ночное вспомнил я окно —
Не в нем ли видел я вот это
Простор постигшее давно
Явленье внутреннего света?
Никто меня не удивит —
Ночные бденья мне знакомы
От назревания обид
До прозревания истомы.
Головоломкой бытия
Никто меня не озадачит —
Сама сегодня не своя,
Она лица от нас не прячет.
Ее отчаянье сейчас
Неизреченному дороже —
Оно чужих коснется глаз,
Проснется, душу растревожа.
Ее открытые черты
Одно видение смущало —
Животворящей красоты
Кровоточащее начало.
* * *
Близок сумерек миг —
Золотая громада
Облететь не успевшего сада,
Словно сердца отрада,
Медным звонам в округе не рада
И подобью вериг.
Налетит серебро,
Иней в горле застынет —
Но тебя не покинет
Тот, кто людям приносит добро, —
Если горе пронзило ребро,
Только руки раскинет.
Жаркой кровью алей,
Ты, разбросанный в листьях надолго
Уговор кривотолка
С дерзновенной толпой тополей,
Где пронзен наважденьем осколка
След разлуки в печали аллей.
Прощевай, прощевай,
Возвращайся скорее,
Ты, рыдающий глаз не жалея, —
И в лицо узнавай
То, что встало пред нами, болея,
И уже пролилось через край.
Назревай же сполна,
Ты, что явлено, что безгранично,
Ты, ведущее так непривычно,
Слово в душу вошла тишина,
Там, за кромкой, за гранью столичной,
Наклоняясь к тебе, как весна.
Золотая громада
Облететь не успевшего сада,
Словно сердца отрада,
Медным звонам в округе не рада
И подобью вериг.
Налетит серебро,
Иней в горле застынет —
Но тебя не покинет
Тот, кто людям приносит добро, —
Если горе пронзило ребро,
Только руки раскинет.
Жаркой кровью алей,
Ты, разбросанный в листьях надолго
Уговор кривотолка
С дерзновенной толпой тополей,
Где пронзен наважденьем осколка
След разлуки в печали аллей.
Прощевай, прощевай,
Возвращайся скорее,
Ты, рыдающий глаз не жалея, —
И в лицо узнавай
То, что встало пред нами, болея,
И уже пролилось через край.
Назревай же сполна,
Ты, что явлено, что безгранично,
Ты, ведущее так непривычно,
Слово в душу вошла тишина,
Там, за кромкой, за гранью столичной,
Наклоняясь к тебе, как весна.
* * *
Над детскими голосами
Октябрь зажигает свечи —
Там дружит сверчок с часами
Над сущностью нашей речи.
Кленовый листок слетает,
Ко мне на ладонь садится —
И въявь надо мной витает
Забытая в небе птица.
Лицо у меня — открыто,
Низовьями ветер бродит —
Все ищет у нас защиты,
Да попросту не находит.
И песня почти бездомна,
И жизнь до того бескрайна,
Что ночь, как печаль, огромна
И горечь в ней — словно тайна.
И нет на земле безвестных,
И есть все равно участье —
И стаями звезд небесных
Восходит над нею счастье.
И столько есть душ безвинных,
И столько минут бесценных,
И столько домов пустынных,
И столько сиротств смиренных.
И есть у людей разгадка
Того, что случится с нами, —
Лишь брови затронет складка
Да вскинет ладони пламя.
Да встанут, стеная, стены,
Заря просияет, вспыхнет,
Да кровью набухнут вены —
А боль никогда не стихнет.
А боль ни за что не бросит
В юдоли живущих с нею —
И быль ни за что не спросит,
За что она — лишь сильнее,
Зачем она — лишь догадка,
Лишь ключик, звенящий тонко,
Где пенье девичье сладко
И горестен плач ребенка.
Смутившись, зажжется свечка,
Над нею погаснет спичка,
И екнет сверчка сердечко,
И все это — лишь привычка.
И все это — лишь обычай,
Обряд, что свершаем строго, —
И столько вокруг обличий,
И столько забот у Бога!
И все-таки мир — безбрежен,
И каждый в нем так отважен,
Что пусть он, конечно, грешен —
А все же он жив и важен.
Уста разомкнутся ночью,
Стекает, журча, водица —
И все это есть воочью,
И есть чем теперь гордиться.
И чайкой взовьется скрипка —
И ширью пленит вселенской,
Чтоб, солью горча, улыбка
Слезинкой осталась женской.
И чаши поднимем разом,
И горечь разлуки выпьем, —
И там, где рождаться фразам,
Грядущее встретить выйдем.
Как плечи знобит смятенье!
Как звезды в ночи кочуют!
Так чувствуют — лишь растенья,
Так — звери свободу чуют.
И ты, на крыльце стоящий,
Подвластен таким приказам,
Где миг пробудится спящий,
Чтоб стать наконец алмазом.
Невиданных дружб согласье
Сойдется под этим кровом,
Чтоб века пройти бесчасье
И быть ко всему готовым.
И станет теплей и легче,
Увидишь — светла дорога,
Чтоб ты, продолжатель речи,
Стремился в обитель Бога.
Октябрь зажигает свечи —
Там дружит сверчок с часами
Над сущностью нашей речи.
Кленовый листок слетает,
Ко мне на ладонь садится —
И въявь надо мной витает
Забытая в небе птица.
Лицо у меня — открыто,
Низовьями ветер бродит —
Все ищет у нас защиты,
Да попросту не находит.
И песня почти бездомна,
И жизнь до того бескрайна,
Что ночь, как печаль, огромна
И горечь в ней — словно тайна.
И нет на земле безвестных,
И есть все равно участье —
И стаями звезд небесных
Восходит над нею счастье.
И столько есть душ безвинных,
И столько минут бесценных,
И столько домов пустынных,
И столько сиротств смиренных.
И есть у людей разгадка
Того, что случится с нами, —
Лишь брови затронет складка
Да вскинет ладони пламя.
Да встанут, стеная, стены,
Заря просияет, вспыхнет,
Да кровью набухнут вены —
А боль никогда не стихнет.
А боль ни за что не бросит
В юдоли живущих с нею —
И быль ни за что не спросит,
За что она — лишь сильнее,
Зачем она — лишь догадка,
Лишь ключик, звенящий тонко,
Где пенье девичье сладко
И горестен плач ребенка.
Смутившись, зажжется свечка,
Над нею погаснет спичка,
И екнет сверчка сердечко,
И все это — лишь привычка.
И все это — лишь обычай,
Обряд, что свершаем строго, —
И столько вокруг обличий,
И столько забот у Бога!
И все-таки мир — безбрежен,
И каждый в нем так отважен,
Что пусть он, конечно, грешен —
А все же он жив и важен.
Уста разомкнутся ночью,
Стекает, журча, водица —
И все это есть воочью,
И есть чем теперь гордиться.
И чайкой взовьется скрипка —
И ширью пленит вселенской,
Чтоб, солью горча, улыбка
Слезинкой осталась женской.
И чаши поднимем разом,
И горечь разлуки выпьем, —
И там, где рождаться фразам,
Грядущее встретить выйдем.
Как плечи знобит смятенье!
Как звезды в ночи кочуют!
Так чувствуют — лишь растенья,
Так — звери свободу чуют.
И ты, на крыльце стоящий,
Подвластен таким приказам,
Где миг пробудится спящий,
Чтоб стать наконец алмазом.
Невиданных дружб согласье
Сойдется под этим кровом,
Чтоб века пройти бесчасье
И быть ко всему готовым.
И станет теплей и легче,
Увидишь — светла дорога,
Чтоб ты, продолжатель речи,
Стремился в обитель Бога.
* * *
Ночь пройдет — а там и неповадно
Привечать ее в который раз,
Принимать не к месту и нескладно,
Примечать надолго, прозапас.
Ты скажи мне утренней порою,
Объясни, сумей растолковать:
Отчего, едва глаза открою,
Не хочу их больше закрывать?
У листвы недолго дожидаться
Быстрого ответа на вопрос:
Значит, солнцу надо оправдаться
И вставать по праву и всерьез,
Значит, небу надо подниматься,
Чтобы лица наши жили в нем,
А земле опять перерождаться,
Чтоб играть, как водится, с огнем.
И поймешь в сумятице безбрежной,
Ничего не зная наперед,
Этот ясный, властный, неизбежный
К золотому свету переход.
Привечать ее в который раз,
Принимать не к месту и нескладно,
Примечать надолго, прозапас.
Ты скажи мне утренней порою,
Объясни, сумей растолковать:
Отчего, едва глаза открою,
Не хочу их больше закрывать?
У листвы недолго дожидаться
Быстрого ответа на вопрос:
Значит, солнцу надо оправдаться
И вставать по праву и всерьез,
Значит, небу надо подниматься,
Чтобы лица наши жили в нем,
А земле опять перерождаться,
Чтоб играть, как водится, с огнем.
И поймешь в сумятице безбрежной,
Ничего не зная наперед,
Этот ясный, властный, неизбежный
К золотому свету переход.
* * *
О, сколько б ты ни повторял,
Многозначителен и чуток,
Что есть на свете идеал,
С которым сути не до шуток,
О, сколько б ты мне ни твердил,
Что жизнь одна у нас на свете, —
В плену негаснущих светил
Еще ты вспомнишь строки эти.
Когда б не чуял я огня,
Обожествленного заране, —
В кругу друзей, на склоне дня
Я растворился бы в тумане,
Глядел из окон, как больной,
Пытаясь вырваться наружу, —
Но этот лист передо мной
Един и в засуху, и в стужу.
Хотя бы сердце дождалось
Того желаемого часа,
Когда б напрасно не клялось
И слов не трогало запаса,
Хотя бы душу мне сберечь
До нескончаемого мига,
Когда понять захочет речь,
Зачем нужна вам эта книга.
Бывает — в марте, ввечеру,
Глядишь в окошко понапрасну
Туда, где снег не ко двору,
Где расставанье самовластно,
Покуда теплится в груди
Светильник, Господом хранимый, —
И тьма осталась позади,
И свет возник неизъяснимый.
Многозначителен и чуток,
Что есть на свете идеал,
С которым сути не до шуток,
О, сколько б ты мне ни твердил,
Что жизнь одна у нас на свете, —
В плену негаснущих светил
Еще ты вспомнишь строки эти.
Когда б не чуял я огня,
Обожествленного заране, —
В кругу друзей, на склоне дня
Я растворился бы в тумане,
Глядел из окон, как больной,
Пытаясь вырваться наружу, —
Но этот лист передо мной
Един и в засуху, и в стужу.
Хотя бы сердце дождалось
Того желаемого часа,
Когда б напрасно не клялось
И слов не трогало запаса,
Хотя бы душу мне сберечь
До нескончаемого мига,
Когда понять захочет речь,
Зачем нужна вам эта книга.
Бывает — в марте, ввечеру,
Глядишь в окошко понапрасну
Туда, где снег не ко двору,
Где расставанье самовластно,
Покуда теплится в груди
Светильник, Господом хранимый, —
И тьма осталась позади,
И свет возник неизъяснимый.
* * *
Гул трамваев отдален
Только воздухом весенним
От того, кто впечатленьем
Так неловко опален.
Миновал бы столько раз
Этот отзвук полуночный,
Свет рассеянный, неточный,
Не утерянный для глаз!
И чего бы мне не спать! —
След продольный оставляя,
За окном моим трамваи
Все торопятся опять.
Задыхаются, звеня,
Устремляются в пространство,
Где завидно постоянство
Угасающего дня.
Словно выкатили ртуть
На раскатистые рельсы,
И туда, как лучник, целься —
Попадешь когда-нибудь.
Но упругая стрела
Замирает неподвижно
Здесь, где рвение излишне
Под эгидою крыла.
Только воздухом весенним
От того, кто впечатленьем
Так неловко опален.
Миновал бы столько раз
Этот отзвук полуночный,
Свет рассеянный, неточный,
Не утерянный для глаз!
И чего бы мне не спать! —
След продольный оставляя,
За окном моим трамваи
Все торопятся опять.
Задыхаются, звеня,
Устремляются в пространство,
Где завидно постоянство
Угасающего дня.
Словно выкатили ртуть
На раскатистые рельсы,
И туда, как лучник, целься —
Попадешь когда-нибудь.
Но упругая стрела
Замирает неподвижно
Здесь, где рвение излишне
Под эгидою крыла.
* * *
Вечер в мае, — тепло иль прохлада?
Все смешалось, смутило вконец, —
То ли счастья нам попросту надо,
То ль, тревог разрушая преграды,
Все звучит в отголосках отрады
Перестук человечьих сердец.
Голоса возникают людские
Над пустыней житейских забот —
Им знакомы ступени такие,
Где высоких небес ностальгия
Заживляет порывы благие
И взывает к душе, и зовет.
Ну а в детских глазах воскресает
Все, что в каждом таится ростке,
Все, чего нам давно не хватает,
Все, что вечно над нами витает
Здесь, где судеб расцвет испытают
Те, кто бродят от нас вдалеке.
И когда разгорается вешний
Золотой и прерывистый свет,
Он восходит туда, где нездешней,
Осыпавшейся в мае черешней
Сад вздыхал с опустевшей скворешней,
Где скворца, к сожалению, нет.
Все смешалось, смутило вконец, —
То ли счастья нам попросту надо,
То ль, тревог разрушая преграды,
Все звучит в отголосках отрады
Перестук человечьих сердец.
Голоса возникают людские
Над пустыней житейских забот —
Им знакомы ступени такие,
Где высоких небес ностальгия
Заживляет порывы благие
И взывает к душе, и зовет.
Ну а в детских глазах воскресает
Все, что в каждом таится ростке,
Все, чего нам давно не хватает,
Все, что вечно над нами витает
Здесь, где судеб расцвет испытают
Те, кто бродят от нас вдалеке.
И когда разгорается вешний
Золотой и прерывистый свет,
Он восходит туда, где нездешней,
Осыпавшейся в мае черешней
Сад вздыхал с опустевшей скворешней,
Где скворца, к сожалению, нет.
* * *
Зарубцевалось, отлегло, —
Остались шрамы да порезы, —
Опять, пожалуй, повезло —
Недаром билось тяжело
Крыло о ржавое железо.
Зажгутся жизни огоньки,
Глаза затеплятся людские, —
Опять, по манию руки,
Пройдут подземные толчки,
Сметая стены городские.
А там — возвышенный обман
И околдованные веки
Веков, глядящих сквозь туман
Туда, к предвестью новых ран,
Туда, к святыням старой Мекки.
И как-то грустно и легко
С воображением богатым
Следить за тем, как высоко
Созвездий льется молоко
За исчезающим закатом.
Остались шрамы да порезы, —
Опять, пожалуй, повезло —
Недаром билось тяжело
Крыло о ржавое железо.
Зажгутся жизни огоньки,
Глаза затеплятся людские, —
Опять, по манию руки,
Пройдут подземные толчки,
Сметая стены городские.
А там — возвышенный обман
И околдованные веки
Веков, глядящих сквозь туман
Туда, к предвестью новых ран,
Туда, к святыням старой Мекки.
И как-то грустно и легко
С воображением богатым
Следить за тем, как высоко
Созвездий льется молоко
За исчезающим закатом.
Владимир Алейников — поэт, прозаик, переводчик, художник. Родился в 1946 году. Один из основателей и лидеров знаменитого содружества СМОГ. В советское время публиковался только в зарубежных изданиях. Переводил поэзию народов СССР. Стихи и проза на Родине стали печататься в период Перестройки. Публиковался в журналах «Дети Ра», «Зинзивер», «Знамя», «Новый мир», «Октябрь», «Континент», «Огонек», «НЛО» и других, в различных антологиях и сборниках. Автор многих книг стихов и прозы. Лауреат премии имени Андрея Белого. Живет в Москве и Коктебеле..