Видишь чёрную тень под водой? Это кит.
Он большой и тяжёлый, как Бруклинский мост.
Сильный, холодный, спокойный, как монолит,
и если честно сказать, то не так уж прост:

в полночь, когда на востоке взойдёт луна,
он поднимается к воздуху из глубин,
и от холодного бока катит волна,
что добежит до подножья седых руин,

выцветших на далёком пустом берегу.
Нам бы добраться туда поскорей с тобой.
Полночь наступит скоро… Поверь, я не лгу.
Жаль только, кит заберёт нас быстрей с собой.

Сегодня день размазанных улыбок,
тумана, наспех шитого лучами,
усталых, бледных и голодных чаек,
что жадно ищут полумёртвых рыбок.

Рассвет контрастен был, почти озлоблен.
Закат горит, в кострище запад плавя.
Весь город отражает это пламя,
хоть проводами на куски раздроблен.

Под вечер темнота упала гнётом,
остатки жизни придавив надменно.
Клубок змеиный тёмных улиц мерно
шипит, разыгрывая ночь по нотам.

Вместо тысячи слов я просто буду молчать.
Загляни в глаза и дотронься своей рукой
до моей щеки. А на губы мои печать
наложил сегодняшний вечер и дал покой.

Это просто – сколько бы не было бурь и драм,
расстояний, ошибок, взятых с собою в путь,
твоя вера в меня даст фору любым дарам.
Успокоит, когда нет времени отдохнуть.

Словно в центре пустыни чистый, звенящий ключ
даёт волю к жизни, спасает по мере сил.
И уже неважно, как сильно город колюч
да какое потухнет из небесных светил.

Ворон с вороной небо в воронку крутят,
и засыпает город, сыплются звёзды.
Небо темнеет, город теперь уютен,
но обжигает холодом стылый воздух.

Ворон с вороной крылья свои расправят,
как расправляют на ночь в кровати простынь.
Здесь не бывает сводов законов, правил:
Всё, что казалось сложным, вдруг станет просто.

Только холодный воздух тех птиц дурманит,
дымкой оденет крылья белёсо-пегой:
чёрные перья мокнут в мягком тумане.
Ворон с вороной город укроют снегом.

Как мелочно вокруг маячит жизнь!
Машины жгут бензин, а я жгу спички,
и каждый вечер, по дурной привычке,
Рука дрожит.

Как много вырвано пустых страниц?
Пусть время застывает на мгновенье,
когда ворвётся кто-то в поле зренья,
и взмах ресниц.

Я слышу колокол. Звонят обед,
хоть рядом нет ни звонницы, ни церкви.
А может, цепь звенит, и это цербер
напал на след.

Море обнимет плечи холодной шалью,
их расслабляю и небо взглядом жалю.
Солью морской разъедает мои пути –
литерный поезд по ним не сможет пройти.

Время вонзилось стрелой на циферблате.
В море замёрзло тело. Больной в палате
молча лежу, мысленно шпалы считая.
Скоро по ним сама я пройду босая.

Как марку, в свой альбом я вклею этот день,
событий небоскрёбы строя в город.
За ним идёт другой. Он – новая ступень.
На карте происшествий снова повод
отметить область обходных дорог,
что открывается по дням пред нами.
Но каждая ступень выводит на порог,
а каждый город может смыть цунами...

И каждый вечер, будто по привычке,
звонок родным – таблетка валерьянки.
Промозгло. Осень. Отсырели спички.
В метро – как будто шпроты в банке.

Битком вагон – измученные лица,
закладка где-то затерялась в книге.
Я с "красной" на "зелёную", как птица
на ветках, спотыкаюсь на изгибе.

Глаза устали и болят всё чаще,
текущий день становится неважным,
а каждый вечер – в воздухе скользящий,
нелепый, странный самолёт бумажный...