Так назвал когда-то Роллана (1866–1944) его друг, австрийский писатель Стефан Цвейг. Сейчас, конечно, не все согласятся с таким определением, но в разгар Первой мировой войны, в сентябре 1914 года, в газете "Журналь де Женев", в Швейцарии, где Роллан поселился ещё до войны, появилась его статья "Над схваткой". Процитируем несколько мест из этой, может быть, самой знаменитой статьи Роллана: "Все вы, молодые люди всех наций, кого трагически вовлекает в борьбу один общий идеал, юные братья – враги: – славяне, стремящиеся на помощь своему племени, англичане, сражающиеся за честь и право, неустрашимый бельгийский народ, осмелившийся противостать германскому колоссу и защитивший против него Фермопилы Запада, немцы, защищающие мысль и город Канта от потока казацких наездников, и вы, вы, мои молодые французские товарищи, поверявшие мне в течение ряда лет ваши мечты и приславшие мне, перед тем, как отправиться в огонь, ваши прощальные приветы, вы, в которых снова расцветёт поколение героев Революции, – как дороги мне вы, идущие на смерть!"
Казалось, во всей Европе нашёлся только один человек, которому были дороги все воюющие стороны – и страны Антанты, и центральноевропейские державы. Нужно ли удивляться, что и статья Роллана вызвала нападки отовсюду. Но это его не пугало. К тому времени он, автор уже трёх героических биографий – Бетховена (1903), Микеланджело (1906) и Льва Толстого (1911), – понимает, что если бы великий русский писатель был жив, то принял бы его сторону.
Продолжим чтение "Над схваткой": "Так, три величайших народа Запада, стражи цивилизации, с ожесточением стремятся погубить друг друга и зовут на помощь казаков, турок, японцев, сингалезцев, суданцев, сенегальцев, марокканцев, египтян, сикхов и сипаев, варваров полюса и экватора, с душами и кожей всех цветов!.. <…> Неужели же наша цивилизация настолько крепка, что вы не боитесь поколебать её устои? Разве вы не видите, что, если разрушена хоть одна колонна, всё рухнет на вас?"
Помню, что был очень удивлён, когда прочитал где-то: в первый же день войны в книжных магазинах Германии были раскуплены все экземпляры "Фауста" Гёте – каждый немецкий солдат хотел идти к смерти или к победе с главной книгой своего народа в ранце. Да и в России такие, казалось бы, далёкие от политики поэты, как Сологуб и Северянин, вовсю воспевали войну.
Сейчас легче всего назвать Роллана карасём-идеалистом, не понимавшим социаль­ных и классовых причин всеевропейской бойни (впрочем, и сейчас здесь далеко не всё ясно даже серьёзным специалистам). В результате войны исчезли четыре монархии – Австро-Венгерская, Германская, Российская и Османская. Кто от этого выиграл? Кто этого желал? Ответов на эти вопросы до сих пор нет. В 1915 году, когда Европа была изрезана окопами, Роллану присудили Нобелевскую премию по литературе; обязательная формулировка гласила: "За высокий идеализм литературных произведений, за сочувствие и любовь к истине".
Но вернёмся к началу жизни человека, призывавшего – вполне по-донкихотски – европейские народы одуматься. Он родился в конце января 1866 года в городке Кламси, после переезда семьи в Париж учился в лицее Людовика Великого, потом изучал (а затем и преподавал) историю музыки в лучшем педагогическом институте Франции – "Эколь нормаль сюперьёр".
Ещё студентом он пишет письмо знаменитому на весь мир Льву Толстому и через несколько недель получает огромный пакет – 38 страниц от руки на безукоризненном французском языке. Уверен, что яснополянский старец просидел за написанием ответа не один день (в дореволюционном "сытинском" собрании сочинений Толстого я, сверив даты, натолкнулся на это письмо уже в русском переводе с заголовком "Письмо французу. О пользе физического труда").
Вскоре Роллан получает от своего института двухгодичный грант для работы в Риме, где он должен изучать изобразительные искусства и творчество итальянских композиторов. И тут происходит одна из самых знаменательных встреч в его жизни – с подругой Ницше и Вагнера – Мальвидой Мейзенбуг. Её воспоминания были изданы у нас в чудесном издательстве Academia в 1933 году, ещё при жизни Роллана. По указателю имён легко найти и пять страниц о молодом французском музыканте. Мальвида Мейзенбуг была старше Роллана ровно на полвека, но это не помешало им стать друзьями на всю жизнь. 1500 писем Роллана к этой женщине – лучшее тому свидетельство. Она открыла юноше мир немецкой духовности, до этого он знал и любил только музыку, теперь же пришли Гёте, Шиллер, Ницше…
Думаю, что дружба с Мальвидой Мейзенбуг помогла Роллану выбрать не только свой жизненный путь, но и определиться с национальностью заглавного героя своего основного художественного текста – десятитомного романа "Жан-Кристоф". Жан-Кристоф – немец, живущий в прирейнской полосе, на границе с Францией, куда и эмигрирует впоследствии. Мы не будем ругать Роллана за то, что он с обычным своим донкихотством перенёс биографию Бетховена почти на сто лет вперёд: разумеется, в конце XIX века фигура такого масштаба была в кайзеровской Германии немыслима. И хотя Роллан разбавил образ протагониста штрихами из жизни Гуго Вольфа и Рихарда Вагнера, с исторической точки зрения Жан-Кристоф всё равно выглядит неубедительно.
Непозволительно длинный ("роман-река", как называет его автор) "Жан-Кристоф" отпугивал всех издателей. И тогда судьба сводит Роллана с Шарлем Пеги, поэтом и публицистом, который в своём журнале "Двухнедельные тетради" (два номера в месяц) опубликовал всё произведение. Роман имел шумный успех, он и по сей день считается главным литературным достижением Роллана, хотя уже через десять лет он принялся за его "женский" вариант – в 1925–1933 годах создаются шесть томов "Очарованной души".
Но ещё до войны из-под пера писателя вышла вещь, которая, может быть, переживёт обе его эпопеи – "Кола Брюньон" (публикация состоялась только после войны, в 1919 году). Нам страшно повезло с этой повестью: её перевели два первоклассных мастера русской прозы – сначала Владимир Набоков (тогда ещё Сирин опубликовал её под русифицированным названием "Николка Персик" в берлинском издательстве "Слово"), чуть позже – Михаил Лозинский. Вот уж где бургундское жизнелюбие Роллана нашло себе выход!
Творческое наследие Ромена Роллана обширно и многогранно. Мы не поговорили ни о его драматургии, ни о романе "Клерамбо", ни о повести "Пьер и Люс", ни о замечательной тетралогии об индийской мистике, полностью выходившей у нас только в дореволюционном собрании сочинений Роллана, – в небольшой статье, увы, всего не охватить.
Расскажем немного о личной жизни Роллана. Первый раз он женился в 1892 году на Клотильде Бреаль, но в 1901 году этот брак распался. С 20-х годов начался эпистолярный роман с молодой женщиной из России – по отцу, полковнику царской армии, она была русской, по матери – француженкой. Она писала стихи на французском и русском языках, причём французскими восхищалась Цветаева. Мария Павловна Кудашева (Кювелье) не раз отдыхала в Коктебеле у Волошина, где и перезнакомилась со многими звёздами Серебряного века – с той же Цветаевой, О. Мандельштамом, А. Белым и др. Все называли её Майей. Эта женщина покорила всемирно известного писателя. В 1931 году она по специаль­ному вызову (просто так уже не выпускали) приехала к нему в Швейцарию, а в 1934 году стала его женой. Так что во время торжественных приёмов летом 1935 года в Москве, куда Роллан приехал по приглашению Максима Горького, её уже величали мадам Роллан (к слову, Мария Павловна была настоящей писательской женой, при супруге она выполняла функции секретаря). Тогда же, 28 июня, состоялась и известная встреча Роллана со Сталиным. Сохранилась стенограмма его беседы с советским лидером. Гость не скрывал своих тёплых чувств: "Я очень сожалею, что моё здоровье не позволяло мне раньше посетить этот великий новый мир, который является гордостью для всех нас и с которым мы связываем наши надежды. Если Вы позволите, я буду говорить с Вами в своей двойной роли старого друга и спутника СССР и свидетеля с Запада, наблюдателя и доверенного лица молодёжи и сочувствующих во Франции". Однако не обошлось и без острых вопросов. Французский гуманист оставался верен себе: хлопотал за угнетённых – его, как и других западных левых интеллектуалов, беспокоила судьба троцкиста Виктора Сержа (Кибальчича). Сталин Роллана успокоил: "По поводу него троцкисты поднимали вопрос на Конгрессе защиты культуры в Париже. Им отвечали поэт Тихонов и писатель Илья Эренбург. Виктор Серж живёт сейчас в Оренбурге на свободе и, кажется, работает там. Никаким мучениям, истязаниям и проч., конечно, не подвергался. Всё это чушь. Он нам не нужен, и мы его можем отпустить в Европу в любой момент". И Сержа действительно вскоре выслали.
За свою симпатию к Советскому Союзу Роллан поплатился славой. Сейчас его замалчивают не только у нас, но предпочитают не вспоминать и на родине. Например, в престижнейшей французской серии "Библиотека Плеяды" (изд. "Галлимар") для нобелевского лауреата не нашлось места. Впрочем, не стоит забывать, что в литературе все суждения и оценки не окончательные.
В 1926 году, уже находясь в эмиграции, Марина Цветаева заполняла подробную анкету для словаря Б. Козьмина "Писатели современной эпохи", у нас изданного только в 1991 году. Не без удивления я прочёл там: "Любимые писатели (из современников) – Рильке, Р. Роллан, Пастернак". Первый и третий из любимцев поэтессы переплыли воды Леты вполне благополучно. Будем надеяться, не поглотят они и второго.