Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Проза и поэзия



Эдуард УЧАРОВ



Эдуард Учаров родился в городе Тольятти в 1978 году. Окончил Академию труда и социальных отношений. Стихи публиковались в журналах "Дружба народов", "Новая юность", "День и ночь", "Дети Ра" и других. Автор двух книг стихов. Живет в Казани.


СНЯТСЯ СНЫ


Снятся сны — голодные волчата,
правду звука из груди сосут.
Жизнь моя — как заболоцкость чья-то —
свет, которым отмерцал сосуд.

Словно мышь, из этого кувшина
молоко взбиваю до крови,
но спасает тайная пружина
и пера зубчатый маховик.

По стихам, что делаются гуще,
выбираюсь и качусь, юля,
я качаюсь, я волчком запущен,
я верчусь, и, значит, я — Земля!


ПОДЪЕЗД


Бог не фраер, не лох, но весьма любознательный шкет:
он давно наблюдал втихаря, притворившись умершим,
как в прокисшем чаду, в этом грязном кирпичном мешке
нас, нахальных цыплят, становилось по осени меньше.

Кто ушел на войну — умирать под чеченским селом,
кто допрыгнул до звезд, разбежавшись по пьяни с балкона,
кто-то веру обрел, получив кирпичом за углом,
и в психушке теперь добивает земные поклоны.

Нас подъезд воспитал и вскормил из бычковых сосцов
сладкой водкой свободы безумно дешевого понта,
пацаны-старшаки нас пороли ремнем за отцов —
их отцов, не вернувшихся с фронта.

И я с лекций летел на безжалостный окрик свечи
в полутемном пространстве Вселенной друзей-одногодок:
там обоймой кассет Доктор Албан нас насмерть лечил,
и калечил язык беглый говор обкуренных сходок.

…Что-то вспомнилось ныне, как плавились дух и сердца…
Нас осталось немного — шепчу я светло и печально…
Свой рубец оставляет подъезд у любого жильца,
если ты не мертвец изначально…


ЗВЕЗДЫ КОЛЕБЛЮТСЯ


Так ли объятья разума нам тесны?
Господи, Господи — ты ли пророчишь сны?
Ты ли придумал грустного человека —
просто слепил из снега.


Веришь ли ты в гулкий комок тепла?
Тело его тщедушно, любовь светла —
глиняный стебелек, бесконечная чаша,
подлая сущность наша.
Господи, Господи — ты вот зевнул, а здесь
тысячелетия к нам продолжают лезть.
Ты вот моргнул — и кончились небеса,
звезды колеблются, вламываются в глаза.

Так ли все это, Господи, смерть и страх,
порох и мясо, вечности тлен да прах?
Звезды колеблются — ими полны глаза,
битая чаша, острые голоса.


ГАВРИИЛ КАМЕНЕВ


Все от Бога: и слово мрачное, и лученье смешливых губ,
капиталы, дома барачные и дворянства былой суккуб.
Упокой перейдет во здравицу на гортанном наречье мурз —
и не то что купец объявится, но потомок татарских муз.

То ли азбуки, то ли ижицы — коли черный огонь внутри,
не читай, что на нёбо нижется, о бумагу перо не три…
В задыхании — после бега ли за сосновые образа —
так уколет твоя элегия, словно хвоей метнет в глаза.

На погосте, теперь разрушенном, за кизической слободой,
прах твой станет могиле ужином, память вытравит лебедой.
Но однажды всплакнет балладою зовом зыбким Зилантов вал —
о Зломаре впотьмах балакая, пригрозит, прогремит Громвал.

Это мистика, это готика — два столетия псу под хвост…
И классическая просодика на анапест наводит лоск.
Только нет у героя книжицы — наизусть ты его блажи,
где в бетон закатали Хижицы1, чтобы каменев пал с души…

1
Хижицы — старинное название Кизической слободы под Казанью; последнее стихотворение Ка-
менева, найденное уже после его смерти в кармане сюртука.


ДЕКАБРЬ


Свернешь в декабрь — кидает на ухабах,
оглянешь даль — и позвонок свернешь:
увидишь, как на наших снежных бабах
весь мир стоит, пронзительно хорош.

И вьюжная дорога бесконечна,
где путь саней уже в который раз
медведем с балалайкою отмечен,
а конь закатан в первозданный наст.

Замерзший звон с уставших колоколен
за три поклона роздан мужикам
и, в медную чеканку перекован,
безудержно кочует по шинкам.

И тянется тяжелое веселье
столетьями сугробными в умах,
и небо между звездами и елью
на голову надето впопыхах.


КАЗАНЬ. ЛЯДСКОЙ САД


Мы выжили, спелись, срослись в естество
чернеющей в садике старой рябины,
глухой, искореженный донельзя ствол
не выстрелит гроздью по вымокшим спинам,

плывущим к Державину, выполнить чтоб
в обнимку с поэтом плохой фотоснимок:
блестят провода, и качается столб,
троллейбус искрит, перепутанный ими,

а ливень полощет у сосен бока
и треплет березы за ветхие косы,
газон, осушив над собой облака,
под коврик бухарский осокою косит,

и голос фонтана от капель дождя
включен, вовлечен в наше счастье людское…
и мальчик соседский, в столетья уйдя,
по лужам вбегает в усадьбу Лецкого.


ОГОРОД


Жили-были холодно да голодно, —
только не хватались за ножи.
С вороньем за вечерами лобными
пугало справлялось у межи.

Пили водку с горьким молочаем,
хоронили яблока микроб.
Кулаками в зубы получали,
кто чужой подергивал укроп.

Примирялись: просто и за сало,
ленточку победы теребя.
А теперь вот Родина зассала
выручать советского тебя.

Видишь, как при всем честном народе
за ботвой картофельных наград
на соседском тощем огороде
гибнет в керосине колорад.

Все теперь давно уже не слишком,
телик кровожадненько басит:
"Помнишь, как сжигали наших мишек?!
Мишка, ты теперь не одессит!.."

Вот и ватник сдан под одеяло —
лоскуты ползущие на нем.
Нас имперским смыслом наделяло,
что по одному не проживем.

По уму ли, по сердцу, бессрочно
городили общий огород,
кости перемешивали с почвой
и плодами раскровили рот.


ИНОГДА НУЖНО ВСПОМНИТЬ, ЧТО Я ЧЕЛОВЕК


Филиппу Пираеву

Иногда нужно вспомнить, что я человек
и лихого конца не миную,
а пока — для чего проживаю свой век,
что кладу я в копилку земную?

Голоса из глубинных предчувствий беря,
для чего отшлифовывал разум?
Для чего по сусекам всего словаря
выскребал я заветную фразу?

Эта ночь, как последняя в мире, тиха,
в ней рождается кровное слово...
За хорошую строчку живого стиха
умираю я снова и снова...