Начало: очень темная река.
Два бакена как будто два окурка.
Картина посвящается И.К.
На слух — Екату, Екатеринбургу.

Наплывом: железнодорожный мост,
малина на развалинах барака.
Фрагмент стены, афиша фильма Lost.
Тринадцать букв: Аэропорт Итака.

Аэропорт работает на взлет.
Немножко неба и опять цветное:
платформа с надписью Уралвагонзавод.
Тагил. Ирина. Далее — иное.

К финальным титрам станет тот же цвет,
Но бакен загорится апельсином.
Последний кадр: «Прошло пятнадцать лет».
Куплет, рефрен, рефрен, куплет… Ирина,

скажи: «Был никудышный сценарист».
Забудь тетрадь, как забывают лица.
На голубой оградке желтый лист
неправильно прочитанной страницы.

Мальчик на этом фото совсем не я.
Мальчику на фотографии восемь с четвертью лет.
Мальчик мечтает поехать в чужие края
и улыбается на проходящий свет.

Я никогда не был таким, как он:
даже не помню, чтобы гулял в этом сквере.
Папа сфотографировал собственный сон.
Сон о спортивном ребенке, будущем офицере.

Кажется, вспомнил: в сквере играли джаз —
это случалось в начале восьмидесятых.
Папа взял себе пива, мне непрозрачный квас,
мы говорили о тетке и прочих семейных гадах.

Год пронесется, еще тридцать лет пронесется.
Белое небо приблизится к белеющей голове.
Музыка не спасется. Даже музыка не спасется.
Новые тени скользнут по непобедимой траве.

Новые тени придут из страны теней,
люди на заднем плане станут тенями и светом.
Не вечности, нет! Только несколько тысяч дней
помнить вот это, вновь обретенное лето.

Город назвался большим, но оказался котенком:
перевернулся, прижался к ногам и свернулся у ног.
Та, кто казалась маленьким богом, стала сестренкой,
я теперь знаю, как плачет обиженный маленький бог.

В детстве бывало такое: входишь в знакомую воду,
вдруг поскользнулся на камне, сперва самому смешно.
Кровь появляется через минуту или через полгода
и оставляет быстро темнеющее пятно.

эта любовь пахнет йодом сильнее чем море
сильнее чем море чем морем и йодом и донником
и воском и донником на косогоре
и воском и йодом сильнее чем море и тоненький
свет опускается, свет опускается воском
и донником свет опускается
и двое невидимых: жесткий
и тот что на ветке смотрят
и смотрят и двое невидимых смотрят
и то что случается только случается
только не с нами, только не снами
клянутся не снами, не с нами прощаются
донник и воск, и открытое море ночами
вдруг распускается
в белые кубики

В июне в самую жару
ты не умрешь, а я умру.
И стану так тебе лежать,
что нифига не убежать.

Ты будешь рыхлой и больной,
с кровати станет капать гной,
дворняга угрызет паркет.
А смерти нет. Да, смерти нет.