Валентин РЕЗНИК родился в 1938 году на станции Няндомо Архангельской области (в системе Каргопольлага). В 1943 году в Карлаге умерла его мать, Полина Григорьевна Резник. В 1989 году она была реабилитирована.
В Москве проживает с 1947 года. С 14 лет и до выхода на пенсию работал слесарем. Пишет стихи с 19 лет. Долгое время занимался в литобъединении при заводе им. Лихачева и в молодёжной студии Кирилла Ковальджи. Член Союза писателей Москвы. Автор четырех сборников стихов: «Возраст» (1982), «Бездорожье» (1998), «Стрелочник (2007), «Будни бытия» (2013). Печатался в «Литературной газете», «Комсомольской правде», «Московском комсомольце», газете «Труд», «Независимой газете», в журналах «Дружба народов», «Знамя», «Октябрь», «Нева», «Юность», «Сельская молодежь», «Кольцо А», в альманахах «Поэзия», «День поэзии», «Золотое руно» и других. Лауреат премии «Золотой Дельвиг» за 2014 год.
В Москве проживает с 1947 года. С 14 лет и до выхода на пенсию работал слесарем. Пишет стихи с 19 лет. Долгое время занимался в литобъединении при заводе им. Лихачева и в молодёжной студии Кирилла Ковальджи. Член Союза писателей Москвы. Автор четырех сборников стихов: «Возраст» (1982), «Бездорожье» (1998), «Стрелочник (2007), «Будни бытия» (2013). Печатался в «Литературной газете», «Комсомольской правде», «Московском комсомольце», газете «Труд», «Независимой газете», в журналах «Дружба народов», «Знамя», «Октябрь», «Нева», «Юность», «Сельская молодежь», «Кольцо А», в альманахах «Поэзия», «День поэзии», «Золотое руно» и других. Лауреат премии «Золотой Дельвиг» за 2014 год.
* * *
Жизнь прошла под сурдинку насилий,
Перед родиной вечно в долгу,
Жаль, что Пушкин родился в России,
А без Пушкина я не могу.
Перед родиной вечно в долгу,
Жаль, что Пушкин родился в России,
А без Пушкина я не могу.
* * *
Ничего хорошего не жди
От страны, где нравственность в загоне,
Где почти что все её вожди —
Палачи или воры в законе;
Где так часто задавала тон
Спесью нашпигованная паства;
Где сажали, как на кол, на трон
Ради сохраненья государства;
Где тысячелетья напролёт
Не было прохода от запретов;
Где, как диких уток, били влёт
Праведников, бунтарей, поэтов…
От страны, где нравственность в загоне,
Где почти что все её вожди —
Палачи или воры в законе;
Где так часто задавала тон
Спесью нашпигованная паства;
Где сажали, как на кол, на трон
Ради сохраненья государства;
Где тысячелетья напролёт
Не было прохода от запретов;
Где, как диких уток, били влёт
Праведников, бунтарей, поэтов…
* * *
Сталинское отродье,
Околпаченный народ,
Как он долго за нос водит
Сам себя — и этим горд.
Горд, что клялся и божился
Псевдонимом палача,
С именем его ложился
И вставал, его шепча.
Шёл на танки, и на праздник,
И возделывать ГУЛАГ…
Я и сам от этой грязи
Всё не отскребусь никак.
Околпаченный народ,
Как он долго за нос водит
Сам себя — и этим горд.
Горд, что клялся и божился
Псевдонимом палача,
С именем его ложился
И вставал, его шепча.
Шёл на танки, и на праздник,
И возделывать ГУЛАГ…
Я и сам от этой грязи
Всё не отскребусь никак.
* * *
Воздвигали, возносили, строили
На крови, на лжи и на костях,
Втаскивали извергов в историю,
Обеляя их в её глазах.
Почитали Пушкина и Гоголя,
А живущим запрещали быть.
Многим бы забыть хотелось многое.
Я из не желающих забыть.
Всё не можем обойтись без фальши,
Под прошедшим подводя черту.
Да пошли-ка вы куда подальше
От меня, уж точно, за версту.
На крови, на лжи и на костях,
Втаскивали извергов в историю,
Обеляя их в её глазах.
Почитали Пушкина и Гоголя,
А живущим запрещали быть.
Многим бы забыть хотелось многое.
Я из не желающих забыть.
Всё не можем обойтись без фальши,
Под прошедшим подводя черту.
Да пошли-ка вы куда подальше
От меня, уж точно, за версту.
2002
* * *
А.Г.
Она княгиня по рожденью,
И по фамилии, и по
Характеру и убежденью,
Что, прямо скажем, — не слабо.
Она не гонится за славой,
Хотя, возможно, и не прочь,
Чтоб личная её держава
Хоть как-то ей могла помочь.
Её не так легко обидеть,
Как и настроить на вражду.
Она в упор меня не видит,
А я — так глаз не отвожу.
И по фамилии, и по
Характеру и убежденью,
Что, прямо скажем, — не слабо.
Она не гонится за славой,
Хотя, возможно, и не прочь,
Чтоб личная её держава
Хоть как-то ей могла помочь.
Её не так легко обидеть,
Как и настроить на вражду.
Она в упор меня не видит,
А я — так глаз не отвожу.
* * *
Привязался рассказ, а откуда? —
Не припомню, ну прямо хоть плачь.
Вот стоит пред глазами Иуда,
Своей собственной жизни палач.
Что он, в сущности, сделал такого,
Чтоб его проклинать тыщи лет?
Ну, подумаешь, предал толково
Там кого-то за горстку монет.
Но и сам расплатился с лихвою
За поступок презрительный свой.
Что мне делать с пустою петлёю,
Что висит над моей головой?
Не припомню, ну прямо хоть плачь.
Вот стоит пред глазами Иуда,
Своей собственной жизни палач.
Что он, в сущности, сделал такого,
Чтоб его проклинать тыщи лет?
Ну, подумаешь, предал толково
Там кого-то за горстку монет.
Но и сам расплатился с лихвою
За поступок презрительный свой.
Что мне делать с пустою петлёю,
Что висит над моей головой?
14.08.1988
* * *
Вот так и прошла моя единственная
Данная мне Богом и судьбой
Жизнь моя крутая и таинственная,
Плохо понимаемая мной.
Всё казалось, ты ещё в зародыше
И неуловима, словно дым.
Как ты начинал её оборвышем,
Так вот и заканчиваешь им.
Ни презренья, ни хулы, ни жалости,
Только благодарность до конца,
Что дала мне дотянуть до старости
И при том не потерять лица.
Данная мне Богом и судьбой
Жизнь моя крутая и таинственная,
Плохо понимаемая мной.
Всё казалось, ты ещё в зародыше
И неуловима, словно дым.
Как ты начинал её оборвышем,
Так вот и заканчиваешь им.
Ни презренья, ни хулы, ни жалости,
Только благодарность до конца,
Что дала мне дотянуть до старости
И при том не потерять лица.
02.02.1993
* * *
При утренней звезде и при лампаде,
Две трети жизни псу под хвост пустив,
Такую прорву книг перелопатить
И ничего взамен не получив.
Ни мудрости, ни знанья, ни покоя,
Ни даже и уверенности в том,
Что к лучшему твоя судьба изгоя
Изменится, пусть не сейчас — потом.
А ведь какие были озаренья
При чтении классических страниц.
Но в памяти осталось только пенье
Предутренних и предвечерних птиц.
Две трети жизни псу под хвост пустив,
Такую прорву книг перелопатить
И ничего взамен не получив.
Ни мудрости, ни знанья, ни покоя,
Ни даже и уверенности в том,
Что к лучшему твоя судьба изгоя
Изменится, пусть не сейчас — потом.
А ведь какие были озаренья
При чтении классических страниц.
Но в памяти осталось только пенье
Предутренних и предвечерних птиц.
03.05.1993
* * *
Боже мой! Как давно не валялся в траве,
Не лежал на земле, испещрённой цветами,
Всё торчу в этой Богом забытой Москве,
Облюбованной разного рода дельцами.
Но лишь стоит лицом окунуться в настой,
Что озвучен вовсю стрекозьём и шмелями,
Как столица опять поплывёт предо мной
Со своими арбатскими особнячками.
С проходными дворами, бульварами и
С той приметой, особенно близкой и веской:
Школа номер сто три, школа номер сто три,
Из которой я некогда выгнан был с треском.
Не лежал на земле, испещрённой цветами,
Всё торчу в этой Богом забытой Москве,
Облюбованной разного рода дельцами.
Но лишь стоит лицом окунуться в настой,
Что озвучен вовсю стрекозьём и шмелями,
Как столица опять поплывёт предо мной
Со своими арбатскими особнячками.
С проходными дворами, бульварами и
С той приметой, особенно близкой и веской:
Школа номер сто три, школа номер сто три,
Из которой я некогда выгнан был с треском.
* * *
Затрапезное селенье
С церковкою набекрень.
В необломанной сирени
Пропадаю целый день.
Ничего не сочиняю,
Ничего не затеваю,
Отрешившись от всего.
Провожу досуг воскресный,
Не ликуя, не скорбя.
Очень тихий, очень пресный,
Не похожий на себя.
С церковкою набекрень.
В необломанной сирени
Пропадаю целый день.
Ничего не сочиняю,
Ничего не затеваю,
Отрешившись от всего.
Провожу досуг воскресный,
Не ликуя, не скорбя.
Очень тихий, очень пресный,
Не похожий на себя.
31.05.1995
* * *
Всю до копейки принося зарплату,
Ложился спать не раньше десяти
И за женою, словно за комбатом,
В огонь и в воду был готов идти.
Косноязычно говорил про чувства,
Глаз не сводя с избранницы своей,
А если где и доходил до буйства,
То разве что на службе у страстей.
И не имел привычки сквернословить
На сей весьма загадочный предмет,
И умер в одночасье от любови,
В рассвете сил и на закате лет.
Ложился спать не раньше десяти
И за женою, словно за комбатом,
В огонь и в воду был готов идти.
Косноязычно говорил про чувства,
Глаз не сводя с избранницы своей,
А если где и доходил до буйства,
То разве что на службе у страстей.
И не имел привычки сквернословить
На сей весьма загадочный предмет,
И умер в одночасье от любови,
В рассвете сил и на закате лет.
03.06.1995
* * *
Разбросало мой род по земле,
Те в Румынии, эти в России,
Ну а дед по отцу был в числе
Тех, кто Мексику даже осилил.
И почти ничего ни о ком
Я не знаю ни много ни мало,
Знаю только, что не «за бугром»
В тридцать три умерла моя мама.
Под надзором великой страны,
При условиях чуть ли не адских,
Перенесшей четыре войны, —
Из которых две были гражданских.
Те в Румынии, эти в России,
Ну а дед по отцу был в числе
Тех, кто Мексику даже осилил.
И почти ничего ни о ком
Я не знаю ни много ни мало,
Знаю только, что не «за бугром»
В тридцать три умерла моя мама.
Под надзором великой страны,
При условиях чуть ли не адских,
Перенесшей четыре войны, —
Из которых две были гражданских.
1991 ГОД
Три революции осиля,
Молясь на свой трёхцветный стяг,
Стоит великая Россия
В бесчисленных очередях.
Стоит за водкой и за прессой,
За колбасой и барахлом,
И злобно лыбится агрессор
За адидасовским бугром.
И, чтя неверные законы,
В хвостах позорной нищеты
Толпятся скрытые масоны
И недобитые жиды.
Молясь на свой трёхцветный стяг,
Стоит великая Россия
В бесчисленных очередях.
Стоит за водкой и за прессой,
За колбасой и барахлом,
И злобно лыбится агрессор
За адидасовским бугром.
И, чтя неверные законы,
В хвостах позорной нищеты
Толпятся скрытые масоны
И недобитые жиды.
* * *
Мы знаем цену этой публике,
Её матёрую корысть,
Высокоразвитые жулики
Готовы горло перегрызть
За каждый рубль, доллар, пфенниг,
Что в их карманы не попал.
Недаром сам товарищ Ленин
Свой интеллект об них сломал.
И даже всемогущий Коба,
Гроза партмафии любой,
Так и не смог её до гроба
Железной выполоть рукой.
Её матёрую корысть,
Высокоразвитые жулики
Готовы горло перегрызть
За каждый рубль, доллар, пфенниг,
Что в их карманы не попал.
Недаром сам товарищ Ленин
Свой интеллект об них сломал.
И даже всемогущий Коба,
Гроза партмафии любой,
Так и не смог её до гроба
Железной выполоть рукой.
1993
* * *
Христос по-гречески мессия,
По крови — чистый иудей,
Так что ты потерял в России —
Стране расхристанных людей?
Ему здесь сильно достаётся,
Как ни крути, а ведь чужой.
Он всё никак не приживётся
В отчизне с русскою душой.
Он вечно белою вороной
Летит туда, где есть беда.
Его ещё жидомасоном
Зовут по-свойски иногда.
По крови — чистый иудей,
Так что ты потерял в России —
Стране расхристанных людей?
Ему здесь сильно достаётся,
Как ни крути, а ведь чужой.
Он всё никак не приживётся
В отчизне с русскою душой.
Он вечно белою вороной
Летит туда, где есть беда.
Его ещё жидомасоном
Зовут по-свойски иногда.
* * *
Ну а он не кается —
Не его удел.
Всё случайно, кажется,
Отстранён от дел.
Всё прекрасно помнящий,
Видящий насквозь,
Он не просит помощи,
Не роняет слёз.
Выросший на Ленине,
Отпрыск Октября.
Заживо уверенный
В том, что жил не зря.
Не его удел.
Всё случайно, кажется,
Отстранён от дел.
Всё прекрасно помнящий,
Видящий насквозь,
Он не просит помощи,
Не роняет слёз.
Выросший на Ленине,
Отпрыск Октября.
Заживо уверенный
В том, что жил не зря.
* * *
Г.Р.
Не тебе ли вся жизнь его отдана?
Не ему ль ты была дорога
Пуще всех? — Так за что же ты, родина,
Так к нему агрессивно строга?
Твой защитник и твой восхититель,
Не наживший себе ничего,
Лишь в твоей он нуждался защите —
В добром слове, не больше того.
Весь в недугах, как будто в исподнем,
В горьких складках у самого рта.
Он тебя покидает сегодня,
Не дай Бог только, чтоб навсегда.
Не ему ль ты была дорога
Пуще всех? — Так за что же ты, родина,
Так к нему агрессивно строга?
Твой защитник и твой восхититель,
Не наживший себе ничего,
Лишь в твоей он нуждался защите —
В добром слове, не больше того.
Весь в недугах, как будто в исподнем,
В горьких складках у самого рта.
Он тебя покидает сегодня,
Не дай Бог только, чтоб навсегда.
2006
* * *
Как вещи одного порядка
Вошли в тебя наверняка
И Пушкина седая прядка,
И вихрь его черновика.
И строфы Александра Блока,
И суриковский страшный снег
Ты с благодарностью глубокой
Воспринял сразу и навек.
И то, что выпало на долю,
И то, что на судьбу пришлось, —
Всё это радостью и болью
В твоей душе отозвалось.
Вошли в тебя наверняка
И Пушкина седая прядка,
И вихрь его черновика.
И строфы Александра Блока,
И суриковский страшный снег
Ты с благодарностью глубокой
Воспринял сразу и навек.
И то, что выпало на долю,
И то, что на судьбу пришлось, —
Всё это радостью и болью
В твоей душе отозвалось.
* * *
Пропади он пропадом!
А зачем пропадать?
Если б жизненным опытом
Я бы мог промышлять.
Накопилось до ужаса:
И восторг, и печаль —
Груза даром не нужного…
А выбрасывать жаль.
Память сердца, родимая,
Не постой за ценой!
Всё же как нерадиво я
Обошёлся с тобой…
А зачем пропадать?
Если б жизненным опытом
Я бы мог промышлять.
Накопилось до ужаса:
И восторг, и печаль —
Груза даром не нужного…
А выбрасывать жаль.
Память сердца, родимая,
Не постой за ценой!
Всё же как нерадиво я
Обошёлся с тобой…