Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Кирилл КОВАЛЬДЖИ — поэт, прозаик, критик, переводчик. Родился в бессарабском селе Ташлык (теперь Каменское Одесской области). Печатается с 1947 года.
В 1949 году поступил в Литературный институт им. А.М. Горького (окончил в 1954 году), работал журналистом в Кишиневе. Там же выпустил первый сборник стихотворений «Испытание» (1955 г.), был принят в члены Союза писателей (1956 г.).
С 1959 года в Москве. Работник аппарата Правления СП СССР, затем ответственный редактор журнала «Произведения и мнения», зав.отделом и член редколлегии в журналах «Литературное обозрение», «Юность», главный редактор издательства «Московский рабочий». Член комиссии по вопросам помилования при Президенте РФ (1995-2001). Гл. редактор журнала Союза писателей Москвы «Кольцо А».
Автор сборников «Лирика» (1956), «Разговор с любимой» (1959), «Человек моего поколения» (1961), «Стихи» (1963), «Испытание любви» (1975), «На рассвете» (1958), «Голоса» (1972), «После полудня» (1981), «Кольца годовые» (1982), «Высокий диалог» (1988), «Звенья и зерна» (1989), «Книга лирики» (1993), «Невидимый порог» (1999), «Тебе. До востребования» (2002), книги прозы и поэзии «Обратный отсчёт» (2003), книги краткостиший «Зёрна» (2005), сборников «Избранное» (2007), «Литературное досье» (2010), «Дополнительный взнос» (2012), «Моя мозаика, или По следам кентавра» (2013). Автор ряда рассказов, повести «Пять точек на карте» (1965), романа «Лиманские истории» (1970) — его дополненное издание «Свеча на сквозняке» (1996) выдвигалось на соискание Государственной премии России. Лауреат литературной премии Союза писателей Москвы «Венец» (2000). Награжден медалями СССР, Румынии и Молдавии. Заслуженный работник культуры РФ.
Стихи и проза переводились на ряд языков, отдельные издания выходили в Молдавии, Болгарии, Румынии, Польше. Около двух десятилетий руководил поэтической студией, вел творческие семинары в Литературном институте. Секретарь Союза писателей Москвы, член русского Пен-центра.



* * *

Выбираем ли мы,
         незнакомцы и незнакомки,
в поездах, в городах, на весенней тропе,
выбираем друг друга,
         или нас направляют потомки,
подходящие пары
         к себе примеряя в толпе?
Почему, как слепец,
         полюбил этот умница дуру?
Ты натуру спроси —
         у неё нашей логики нет, —
это дети себе
         выбирают лицо и фигуру,
совершенства ища,
         но совсем не по мерке анкет.
Словно тайный радар —
         засекли, уловили, увидели,
сразу, с первого взгляда, —
         велика она, тайна сия:
предстоящие жители
         себе выбирают родителей
через наши глаза — перископы
         непроглядного до-бытия.



СМЕРТЬ МАМЫ

Не умирала — умерла
перед рассветом в день осенний.
Пирог спекла. Под воскресенье
была по-детски весела.

Не умирала — умерла, —
твержу — сень Божьего крыла
ей миг мучений сократила,
но, Господи, ей страшно было:
свечу зажгла и уронила,
свою жиличку зря звала.

А я, не зная, почему,
как будто кто ударил током,
проснулся в городе далёком,
уставился в немую тьму.

В безмолвии со всех сторон,
готов к тому, что нет возврата,
был до того, как телефон
взорвался в доме, как граната.

Себе внушаю виновато:
Был просто сон, стал вечный сон.
Открылась маме тайна эта.
Недолгий страх переключён
ей был на свет иного света.

Но — на полу. Но — не одета.
Одна во тьме. Последний стон…
Прости меня…



* * *

Двадцатый век. Россия. Что за бред?
Сюжет невероятного романа,
Больное сочиненье графомана,
Где не наложен ни на что запрет.

От океана и до океана
Империя, которой равной нет,
Вдруг распадётся и из мглы дурмана
Преображённой явится на свет.

Россия не двуглавой, но двуликой,
растоптанной, великой, безъязыкой,
Отмеченной судьбою мировой,

Встаёт до звёзд и валится хмельной,
И над её последним забулдыгой
какой-то гений теплится шальной.



ХЕППИ-ЕНД

Всё кончилось благополучно.
…Волков почуя, бараны
ещё теснее сплотились
вокруг своего пастуха,
который вскинул двустволку,
и волк закружился раненый,
бросился пёс на хищников,
и те ушли от греха.

Всё кончилось благополучно,
как я вам сказал заранее.

Садилось кровавое солнце,
лучи посылая вкось.
Пастух в тулупе овчинном
задумчиво ел баранину,
и преданный пёс лениво
глодал баранью кость…



* * *

Когда до учебных пособий
докатишься в славе своей,
окажешься среди подобий
и выйдешь на свет без теней.

От жизни останутся даты,
вопросы отменит ответ,
стихи обратятся в цитаты,
лицо превратится в портрет…

Побудь же у славы в отгуле,
поспорь со своею судьбой,
пока тебе рот не заткнули
строкой, сочинённой тобой!



* * *

Всё началось с разлуки и смятенья:
почувствовав, что больше не могу
терпеть, молчать, я передал тоску
стихотворенью, а стихотворенье,
которое на славу удалось,
тоску, как эстафету, передало
через года, и ты затосковала,
а я забыл, откуда всё взялось…



ЛЮБОВЬ И ЛИНГВИСТИКА

По-русски
любовь действительно зла:
она не любит множественного числа.
По-русски
любовь легко рифмоваться не любит,
кровь — это слишком серьёзная рифма.
И не зря откликаются эхом
повелительные глаголы —
не прекословь, славословь, приготовь.
Бровь мелькает порой, прочие рифмы не в счёт,
ведь свекровь и морковь — для пародий.
Ах, сочинять бы стихи на языке Эминеску,
где любовь выступает в трёх лицах:
amor, iubire и dragoste.
Первые два обнимаются с сотнями слов,
от рифм глаза разбегаются:
какая прелесть — соединить
iubire (любовь) — nemurire (бессмертье)!
И только dragoste — славянского древнего корня —
и там чурается переклички.
По-русски
мужчина рифмуется запросто,
наверное он —
не слишком уж верная доля любви,
то есть он иногда молодчина,
иногда дурачина, личина, добивается чина,
а женщина — исключительность в слове самом!
дальше всех от неё звуковые подобия
вроде военщины, деревенщины,
потому-то поэты
избегают с ней встреч на краю стихотворной строки,
а если приходится, то исхитряются,
измышляя тяжёлые рифмы:
трещина, раскрежещена, уменьшена и так далее.
Ну а девушка — и подавно
рифмованию не поддаётся, —
где уж там разгуляться среди неуклюжих
денежка, дедушка, никуда не денешься…
Запрещая расхожий размен,
русский язык указал
на единственность, неповторимость,
уникальность — имейте в виду
эту любовь, эту девушку, эту женщину,
их неразмениваемость, незаменимость,
невыговариваемость,
неизречённость!



ЗАКЛЯТЬЕ

У преступника руки не связаны,
он гуляет и пьёт вино, —
пусть неузнанным, безнаказанным
до поры остаётся, но
заражается смертью убийца,
кровь его разъедает ржа,
все дела его тленом отмечены,
а глаза, как лишай, обесцвечены,
и лишается духа душа.
Знак бессмертия в нём изуродован,
и его самого без следа
небо в звёздах,
земля и вода
отлучают от хоровода,
исключают из круговорота
мироздания
навсегда.



ПОСЛЕ ДОЛГОЙ РАЗЛУКИ

Здесь царствовал когда-то я,
здесь были дом, семья,
моя любимая, друзья
и молодость моя.

Да, башни крепости — в строю.
Лиман и небеса…
Калитки, окна узнаю,
былые адреса.

Но время вымыло навек
и выбило из них —
как будто новый был набег —
всех подданных моих.

Такая встреча: город мой
похож и не похож,
переменился — не чужой,
но отчуждённый…
Что ж,

забыв меня, моих друзей,
он, продолжая жить,
музеем юности моей
не собирался быть!

Пускай слетелась на лиман
чужая ребятня:
бежит к лиману мальчуган,
похожий на меня.