Послушай музыку садов —
С утра чириканье и щебет,
Как будто птицы средь трудов
Ее незримый облик лепят
И обсуждают на лету
Ее приметы и красоты —
И ты воспримешь высоту,
Где есть витающие ноты.

А там со стаями ворон,
Ее гармонию тревожа,
Уже проснется странный тон,
Поднявшись мучеником с ложа,
И растворится в серебре,
В текучей ртути небосклона,
Чтоб позже с дымом на горе
Поднять мятежные знамена.

Под купол выпуклый стремясь,
Восходит музыка над нами —
И есть осознанная связь
С ее наитьями и снами —
Причастность к миру обретя,
Даем ей имя не впустую
И окунаем, как дитя,
В купель крещенья золотую.

И вот нисходит благодать
На беспокойство и смятенье —
И чтобы Слово передать,
Она разрушит средостенья —
Ее расправлено крыло,
И все на свете ей по силам —
И разливается тепло
Огнем Божественным по жилам.

Тому, кто сам уже оставил впрок
Предтечей речи путаницу строк,
Тому, кто знал приметы одичанья
В загоне от молчанья до звучанья,
Тому, кто сам бывал себе законом,
Нередко — спящим, изредка — бессонным,
Тому, кто ведал то, к чему влечет
Душа, к чему судьба приволочет.

Стеченье обстоятельств не считай
Счастливым ни для мыслей, ни для стай
Пичужьих, то летящих на чужбину,
То чувств нежданных вызвавших лавину
В родных пределах, где и так в избытке
В любую пору милости и пытки, —
Не с миру ли по нитке собирать
Надежды на покой и благодать?

И потому — конечно, потому,
Что быть, как все, несладко одному,
Да и вдвоем, и целою плеядой,
Пусть непохожесть явится отрадой
Для сердца, — эти строки адресую
Тому, кто чует истину, кочуя,
Тому, кому сейчас не по себе,
Тому, кто завтра сам придет к тебе.

Дождем умытые листы,
Сиянье из-за окоема,
Из-за расплавленной черты,
Благая, пряная истома.

Какой-то, видно, есть резон
Стоять под струями прямыми,
Чтоб, отдышавшись, как сквозь сон,
Свое тебе промолвить имя.

И я мгновенно узнаю
Друзей возвышенных давнишних,
Преображавших жизнь мою,
В усталых яблонях и вишнях.

Как изменились вы, друзья,
Как постарели ваши лица! —
Но будут ваши жития
На клеймах памяти светиться.

В природе — свой извечный чин,
Как в храме — для иконостаса,
И предостаточно причин
Для слова, образа и гласа.

И лучше выразить, как есть,
Единство времени и доли,
Чем лавры в будущем обресть
И не избавиться от боли.

Как бы сказать мне о той, что любил,
Что возвратить не сумею?
Как я себя обреченно губил,
Маясь с душою своею!

Память о ней, породнясь со звездой,
Мне освещала дорогу,
Выйдешь — и обе стоят над водой, —
Господи, как это много!

Кровной ли тайны спасительный взгляд
Сердцем ловил, замирая?
Словно сквозь пламя бредешь наугад,
Вспыхнув — а все ж не сгорая.

Что это было? — какую же связь
Чуял, томимый бедою?
Обе сияли, над миром склоняясь,
Память — с высокой звездою.

Обе хранили и обе вели —
Дальше, туда, где светало, —
Смотришь — и вправду забрезжит вдали, —
Надобно было так мало!

Кто мне вернет эту память сейчас
Вместе с подругой-звездою?
Ищешь, и — пусто, и — слезы из глаз,
Полночь — да небо седое.

Посмотри-ка на холмы, посмотри —
Собери-ка до зимы фонари,
Чтобы новая не знала зима,
Где подъем и где обрыв у холма.

За холмами далеко, далеко
Разольется фонарей молоко,
Чтобы новые не знали снега,
Чья дорога и кому дорога.

Чья дорога, для кого и к чему —
Не припомню, не приму, не пойму,
Чья дорога, для чего и куда —
Все равно она уйдет навсегда.

Навсегда она уйдет все равно —
Что-то светится — фонарь иль окно?
Что-то в сумерках уже зажжено,
Что-то высится, с судьбой заодно.

Заодно оно с судьбой или нет —
Это ветер по холмам или свет,
Это свечку зажигать суждено,
Потому что за холмами темно.

Только ветер в темноте, только снег,
Столько лет уже прошло — целый век,
Только век почти прошел, — подожди —
Что за эхо там, вдали, впереди?

Чужеродною слыла меж химер
Пифагорова гармония сфер —
Притерпелась, обтесалась, ушла
В лабиринты, в тупики, в зеркала.

А теперь она дышать начала,
Отдышалась, ожила, тяжела,
А потом ее поди разбери —
Посмотри-ка на холмы, посмотри.

Нам с лихвой предначертано жить
Божества ключевым мановеньем —
Но скажи мне: к чему дорожить
Равноправия истовым рвеньем?

Ты ни в чем ничему не перечь —
Если выпадут чет или нечет,
Ведь из них ни один пренебречь
Не захочет и душу излечит.

Не чурайся же ветхих причин,
Проследив за мгновением каждым —
Не затем продолжаем почин
И в погоне нисколько не страждем.

Собирай-ка волхвов на совет —
Ведь давнишний испробован метод,
И всегда проверяем на свет
Равноденствия уровень этот.

Словно локон любовь теребит —
И, волокон свивая колечки,
Безутешно совсем норовит
Потушить нам венчальные свечки.

Прозвучат ли шаги вдалеке
Или счастию внемлет прохлада —
Не капризнее розы в руке
Своеволие Летнего сада.

Потому и не выдаст гранит
Примиренное веры условье,
Что его безвозвратно хранит
Многократной реки хладокровье.

Оттого и не ведаем мы,
Что под утро наигрывать лютням,
И ошибки страшатся умы,
Пребывая во времени смутном.

И припав к окрыленью в упор,
Растеряв и мольбы, и котурны,
Обреченности греческий хор
Пропадает под знаком Сатурна.

Не сердись понапрасну, Парис!
Будут нам и миры, и химеры, —
И давно уж за разум взялись
Афродита, Афина и Гера.

Тебе, далекий друг, — элегия сия, —
Да будешь счастлив ты на свете этом странном!
Давно к тебе прислушивался я —
В минуты горести, к мечтам спеша обманным,
На зная удержу, томленьем обуян,
Медвяным омутом заката не утешен, —
И если путь мой смутен был и грешен,
Движенья познал я океан,
Медлительную поступь естества,
В огне сощурясь, все же разгадал я —
И столько раз в отчаянье рыдал я,
Покуда горние являлись мне слова!

Ты помнишь прошлое? — трепещущий платок,
Что там, за стогнами, белеет, —
В нем женский в лепете мелькает локоток
Да уголек залетный тлеет,
В нем только стойкие темнеют дерева,
Подобны Бахову неистовому вздоху, —
Прощай, прощай, ушедшая эпоха! —
Но все еще ты, кажется, жива, —
Но все еще ты, кажется, больна,
Дыша так хрипло и протяжно, —
С тобою все же были мы отважны —
И губы милые прошепчут имена.

Есть знаки доблести: сирень перед грозой,
Глаза, что вровень с зеркалами
Блеснут несносной, каверзной слезой,
В костре бушующее пламя,
Листва опавшая, струенье древних вод,
В степи забытая криница, —
Душа-скиталица, взволнованная птица,
Скорбит о радости — который век иль год?
Есть знаки мудрости: биение сердец,
Что нас, разрозненных, средь бурь соединяет,
И свет оправданный, что окна заполняет,
И то, что в музыке таится, наконец.

Что было там, за некоей чертой,
За горизонтом расставанья?
Мгновенья близости иль вечности святой,
Предначертанья, упованья?
Предназначение, предчувствие, простор,
Высоких помыслов и славы ожиданье? —
С мученьем неизбежное свиданье
Да дней изведанных разноголосый хор, —
Что было там? — я руку протяну —
Еще на ощупь, тела не жалея, —
И вот встают акации, белея,
Сулящие блаженную весну.

Так выйди к нам, желанная краса, —
Тебя мы ожидали не напрасно!
В моленье строгие разъяты небеса,
Существование прекрасно!
Юдольный обморок, прозрения залог,
Прошел, сокрылся, в бедах растворился, —
И пусть урок жестокий не забылся —
Но с нами опыт наш земной и с нами Бог!
Давай-ка встретимся — покуда мы живем,
Покуда тонкие судеб не рвутся нити,
Покуда солнце ясное в зените
Из тьмы обид без устали зовем.

Не рассуждай! — поет еще любовь,
Хребтом я чувствую пространства измененья,
Широким деревом шумит в сознанье кровь —
К садам заоблачным и к звездам тяготенье,
Луна-волшебница все так же для меня
Росы раскидывает влажные алмазы
По берегам, где все понятно сразу,
В ночи туманной ли, в чертоге ль славном дня, —
А там, за осенью, где свечи ты зажжешь,
Чтоб разглядеть лицо мое при встрече,
Как луч провидческий, восстану я из речи,
Которой ты, мой друг, так долго ждешь.