Место действия – кампус штатного университета на Среднем Западе США.
Время действия –  наша эпоха, февраль месяц.

Декан Монтгомери
Профессор Цвики
Начальник охраны Джонсон
Секретарша Линда
Студентка Эйми Ди Лука
Студентка Триш О’Брайен
Студент Джек Уолтерс
Студент Пак Чен Сен
Студентки

Кабинет декана, обставленный как все на свете кабинеты и украшенный портретом Нелсона Манделы. Декан Монтгомери, сидя за письменным столом, дает по переговорнику указания секретарше.
Декан. ... и сразу же проведите ее ко мне в кабинет. Слышите, Линда? Сразу. Понятно? Что? Это не имеет значения: кто бы там у вас ни сидел и кто бы тут у меня ни сидел, ее – сразу же, вне очереди. Понятно или снова повторить? А сейчас пусть войдет начальник охраны.
В кабинет входит Джонсон, огромный немолодой негр в униформе охранника.
Декан (сидя за столом). Пожалуйста, мистер Джонсон. Прошу садиться. (Джонсон садится напротив декана.) Я, конечно, в курсе дела... я имею в виду эту неприятную историю. Очень, очень неприятную. Но я бы хотел услышать все непосредственно от вас, поскольку вы были первым, кто обнаружил это безобразие. Пожалуйста.
Джонсон (ерзает на месте, прокашливается, чешется, потом несмело выдавливает). Так я же говорил, сэр. Еду, понимаешь, а он там стоит...
Декан. Пожалуйста, подробнее: где, когда, при каких обстоятельствах. Тут все имеет значение, так что прошу вас...
Джонсон. Ну я всегда объезжаю кампус на своем джипе после полуночи. А это было часов... да около часа уже было. В прошлый вторник, да. Я, понимаешь, свернул направо — туда, к женскому общежитию, гляжу: что такое? Стоит. Знакомый, понимаешь, вид... (Джонсон разражается громким смехом. Смеется он неожиданно тонким, пронзительным голосом.)
Декан (недовольно). Мистер Джонсон! Прошу вас, мистер Джонсон. Здесь нет решительно ничего смешного, позвольте вам заметить. Весь женский преподавательский состав и студентки возмущены этой антиженской выходкой. У нас могут быть очень крупные неприятности. Мне совершенно не до смеха.
Джонсон. Прошу прощения, сэр, я понимаю. Уж больно хорошо сделан. Похож. И как эти паршивцы так здорово скатали его из снега?
Декан (сухо). Вы кого-нибудь видели на месте события?
Джонсон. Нет, сэр, никого. Я рассмотрел следы, но и это ничего не дает: следы ведут к дорожке и пропадают. Понятно: они вышли на дорожку – и, понимаешь, бегом к себе в общежитие.
Декан. А вы сделали попытку проследить, может, кто-то возвращался в мужское общежитие?
Джонсон. Так точно, сэр. Я прямо на джипе рванул к мужскому общежитию. Никого не обнаружил, но осмотрел все окна, все огни погашены, а одно окно, понимаешь, светится. Я посмотрел по плану – в шестнадцатой комнате. Ну, на другой день, когда, понимаешь, шум поднялся, мы с главным администратором вызвали этих ребят из шестнадцатой комнаты. Один китаец, Пак Чен Сен...
Декан. Это корейское имя.
Джонсон. Может, кореец, кто их разберет... Да, а второй белый, из Нью-Джерси, Джек Уолтерс. Ну, мы их допрашивали, допрашивали – ни в чем не сознаются. Мы, говорят, знать не знаем никакого снежного члена, мы, говорят, пиво пили в баре, вернулись поздно, около часу, и спать легли. Никакого снежного члена...
Декан (прерывает). Мистер Джонсон, могу я вас попросить выражаться иначе? «Член» – это звучит грубо, а для женского слуха даже оскорбительно.
Джонсон. Правда? Извините, сэр, никогда не подумал бы, что для женщины... Как же мне называть его?
Декан. Ну, можно сказать «мужской половой орган». Я лично пользуюсь принятым в литературе греческим словом фаллос.
Джонсон. Фаллос? Красиво звучит, важно так. Ладно, можно по-гречески. По мне, как ни скажи, а член все едино остается членом.
Голос секретарши по переговорнику:
–  Профессор Цвики здесь, хочет вас видеть, сэр.
Декан (суетливо). Пожалуйста, пригласите в кабинет. (Джонсону.) Будьте любезны, пересядьте вон туда, в то кресло. В ходе разговора с профессором Цвики я, возможно, задам вам какие-то вопросы – пожалуйста, отвечайте коротко и без этого... без члена.
В кабинет входит профессор Цвики, женщина неопределенного возраста и неопределенной внешности. Декан вскакивает из-за стола, бросается ей навстречу: Декан. Прошу вас, профессор, очень рад вас видеть. Сюда, пожалуйста, в это кресло, вам здесь будет удобно.
Цвики, холодно поздоровавшись с деканом, садится в кресло. Декан садится за стол. Цвики резко поднимается со своего места. Немедленно вскакивает и декан. Цвики
опускается в кресло – садится декан. Цвики встает –  встает и декан.
Цвики. Позвольте узнать, сэр, почему вы встаете?
Декан (смущенно). Вы встаете, профессор, и я встаю.
Цвики. Вот именно! А почему? Затрудняетесь сказать, тогда я вам скажу: потому что я женщина, а женщине следует оказывать знаки уважения. Так ведь? Знаки внимания. Главное тут – знаки, то есть нечто условно-символическое, не передающее подлинного отношения к объекту. Это и есть квинтэссенция мужского шовинистического отношения к женщине: внешние знаки внимания и животное хамство по существу. Мистер Монтгомери, я говорю все это не в ваш адрес, разумеется, я пытаюсь изложить здесь политически правильный взгляд на известное вам происшествие на нашем кампусе. Именно так я это понимаю: вот вам знаки уважения – пальто подать или встать, когда дама встает, а вот вам член под окна. Знайте свое место!
Джонсон (сквозь смех). Член под окна... ха-ха... здорово!
Декан. Профессор, я полностью, стопроцентно разделяю ваше возмущение этим отвратительным поступком. Подобное не может иметь место в нашем университете. Поверьте мне, профессор, будет сделано все возможное, чтобы найти и строго наказать виновных. Никакого снисхождения! Мы с мистером Джонсоном (вы знакомы с мистером Джонсоном?) неустанно над этим работаем.
Цвики. Я надеюсь, вам удастся разобраться в этом деле, господа, но я хочу подчеркнуть, что наказать виновных – это недостаточно. Да, мистер Монтгомери, я затем сюда пришла, чтобы добиться большего, иначе мы и в будущем обречены видеть подобные выходки. Необходимы комплексные меры по изменению всей морально-политической атмосферы в университете. Такими мерами на первое время могло бы быть расширение занятий по женскому равноправию и положению женщины в обществе. Необходимо больше курсов, больше лекций, более высокие кредиты за эти предметы... Затем, я настаиваю на своей прежней идее: необходимо переоборудовать на кампусе туалетные комнаты, с тем чтобы они были одинаковы у мужчин и женщин. Одинаковые, то есть равные! Мужчины должны быть лишены этой привилегии – мочиться стоя. Медицина определенно утверждает, что никакой физиологической необходимости здесь нет, что мужчины могут превосходно мочиться сидя. Нетрудно понять, почему они настаивают на стоячей позиции: исключительно для того, чтобы унизить женщину, показать ей свое мнимое превосходство. С этим безобразием необходимо покончить!
Декан. Ваши пожелания, профессор, будут несомненно приняты во внимание.
Цвики. Это слишком расплывчато. Мне бы хотелось услышать что-то более определенное. Декан. Я вас понимаю. Что касается расширения курсов по изучению положения женщины, то с будущего семестра мы...
Цвики. С будущего?
Декан. Но на этот семестр все программы составлены, расписания утверждены... Все поломать – нет, невозможно. Но в следующем семестре, я могу твердо обещать, будут расширены и введены...
Цвики (перебивая декана). А что насчет туалетов?
Декан (мнется, разводит руками, пожимает плечами). Видите ли, профессор, это вопрос не моей компетенции, то есть я хочу сказать, что это зависит не только от меня. Это вопрос строительства, капитального переоборудования. Тут нужны немалые деньги. Поймите меня правильно, профессор, я целиком «за», можете не сомневаться в моей поддержке, но как я сказал...
Джонсон (неожиданно из своего угла). Нельзя это делать – снимать писсуары в мужских сортирах. Зассут, понимаешь, весь кампус, увидите. Так забежал на полминутки, вынул, сделал свое дело, спрятал и пошел. А если вы заставите их снимать штаны и садиться, они лучше будут на улице под кустом, старым способом... Весь кампус зассут.
Декан. Мистер Джонсон! Ваше мнение... э... э... Ваше мнение вы сообщите комитету по строительству и переоборудованию, когда он будет заседать. А сейчас, пожалуйста, прошу вас...
Джонсон. Как хотите, сэр, только я вас предупреждаю.

Тот же день. Профессор Цвики ведет семинар. В аудитории 6-7 студенток, среди них Эйми и Триш.
Цвики. Сегодня по программе и в соответствии с расписанием мы должны были рассматривать положение женщин в средневековой Европе. Однако некое происшествие в нашем университете заставляет меня отступить от программы и говорить с вами на более актуальную тему – об отношении к женщине сегодня и здесь. Да, в современном американском обществе, где, как нас заверяют, женщина пользуется всеми правами и всеобщим уважением. Давайте посмотрим, так ли это на самом деле. Недавнее происшествие в нашем университете показывает со всей очевидностью... Постойте, вы все, надеюсь, знаете, о каком происшествии я говорю? А? Вот вы... (показывает на 1-ю студентку).
1-я студентка. Э, э... я не уверена, что я знаю...
Цвики. Вы не знаете? Или вам просто неудобно об этом говорить? Хорошо, я понимаю. Кто наберется смелости и скажет об этом вслух?
2-я студентка (несмело). Я думаю, я знаю... то есть я догадываюсь. Конечно, очень жаль, я понимаю всеобщее возмущение. Я только хочу сказать, что ребята все же старались, показали себя в лучшем виде, но вот не повезло...
Цвики. Минутку, что вы тут говорите? Что значит «в лучшем виде»?
2-я студентка. Ну, с лучшей стороны...
Цвики. Да о чем вы?
2-я студентка. Как о чем? О том, что наши проиграли Небраске одно очко на последних секундах. Все их теперь обвиняют: расслабились, говорят. А я считаю...
В аудитории вспыхивает скандал. Студентки кричат друг на друга: «Это
безответственно!», «Это просто невезение!», «Они не виноваты!», «Они виноваты!», «Это с ними не в первый раз!», «Они зазнались!»
Цвики. Тихо! Прекратите крик! Лейдис, я к вам обращаюсь! Крик постепенно стихает, студентки успокаиваются.
Цвики. Так вы, похоже, не в курсе дела. Этого я не ожидала. Хорошо, в двух словах, слушайте. Два дня назад ранним утром под окнами женского общежития была обнаружена... безобразная выходка. Скатанный из снега фаллос, понимаете? Все знают, что это такое? Студентки переглядываются, хихикают.
1-я студентка. Да, знаем. Это член, мужской половой орган.
Цвики. Не совсем. Правильно сказать, фаллос – это изображение мужского полового органа, именно изображение. Оно было широко принято в древних религиях. Так вот зададимся вопросом: что оно символизирует, это изображение? Долгое время в науке господствовало мнение, что фаллос в глазах древних символизировал плодородие или, если взять шире, появление жизни. Никто при этом почему-то не подумал о том, что вагина представляла бы эти символы гораздо точнее. А дело в том, что не плодородие и не происхождение жизни символизировал фаллос, а совсем другое – всесилие мужчины в общественной жизни, его власть над женщиной. Вот что означает фаллос. И этот оскорбительный для женщины символ мы видим сегодня у себя в университете, причем не где-нибудь, а под окнами женского общежития. Яснее высказаться невозможно! Это
преднамеренное оскорбление женщин, демонстрация мужского шовинизма. Надеюсь, все это понимают?
Профессор Цвики обводит взглядом аудиторию. Студентки смущенно посмеиваются, переглядываются.
Триш. Но почему же обязательно преднамеренное оскорбление? Может, просто кто-то пошутил...
Цвики. Ничего себе шуточки! Это еще хуже, чем стоя мочиться. По-вашему, тоже шутка? Что он хочет показать, когда мочится стоя, а?
Триш. Не знаю. Может, ему так удобней.
Цвики. Всякому известно, что сидеть удобней, чем стоять. Нет, это намеренная демонстрация мужского превосходства. Мнимого, конечно. И вот в сегодняшней Америке, которую всерьез считают передовой страной, в этой самой Америке люди молодого поколения открыто демонстрируют свое презрение к женщине. Нет, уж если действительно окажутся виновными эти два студента, я добьюсь их исключения, можете не сомневаться. Между прочим, я являюсь членом специальной комиссии по рассмотрению этого дела.
Эйми. Какие два студента?
Цвики. Я пока не могу сказать: следствие еще продолжается. Но два подозреваемых уже есть. Они в тот вечер единственные, кто не спал в мужском общежитии. Есть и другие улики. Ну если окажутся они...
Триш незаметно отзывает Эйми в уголок.
Триш (тихо). Ты не думаешь, что эти подозреваемые — наши ребята?
Эйми. Конечно, думаю. Очень возможно, что к ним прицепились. Ты помнишь, когда мы вернулись?
Триш. Примерно в полночь. Их могли видеть, когда они пришли. Свет зажигали в комнате...
Эйми. Какой ужас! Ведь если их заподозрят, они не открутятся. Слушай, мы должны что-то сделать.
Триш. Непременно! Она же уничтожит ребят ни за что...

На следующий день в кабинете декана. Заседание специальной комиссии. Декан восседает за столом, рядом с ним профессор Цвики, поодаль в кресле устроился Джонсон. Посреди кабинета на раскладных стульях, как на скамье подсудимых, два студента: Пак Чен Сен и Джек Уолтерс.
Декан. Что-то у вас, молодые люди, концы с концами не сходятся. Один из вас говорит, что из бара вы пешком пришли. Четыре мили пешком? Трудно поверить. Другой говорит, что их подвез какой-то неизвестный благодетель. Почему бы вам не рассказать все, как было на самом деле? По крайней мере, меньше вранья будет.
Джек. Вы правы, сэр, в деталях наши показания расходятся, я понимаю, мы по-разному говорим, как попали домой, то есть в общежитие. На это есть причины. Но главное, что мы утверждаем с самого начала: мы этого не делали – точка! Мы не лепили из снега никакого изображения и не выставляли его возле женского общежития. А то, что мы не спали в час ночи, – что из того? Не спалось нам, сидели, разговаривали.
Пак. Позвольте мне, сэр! Я зря сказал, что пришел из бара пешком, это неправда. Но я сказал неправду, чтобы не называть здесь имя непричастного к делу человека. А остальное – правда. Мы этого не делали и не знаем, кто это сделал. Вот и все.
Цвики. Ну нет, не все. Далеко не все. Смотрите, что получается: в баре вы были неизвестно с кем, кто и когда привез вас в общежитие – неизвестно, что вы делали после этого – тоже неизвестно, но почему-то не спали в час ночи... Одни во всем общежитии не спали.
Джонсон. Я как обнаружил около женского общежития этот... ну, мужской фаллос, сразу поехал в мужское общежитие посмотреть, кто не спит. Одни вы, ребята, не спали. Это факт.
Джек (теряя выдержку). Ну и что из того, черт подери?! Это же не доказательство!
Декан. Спокойнее, пожалуйста. Прошу следить за своими выражениями. Один этот факт –  что вы не спали –   сам по себе мало что значит, может и так. Но все вместе, все эти утаивания, недоговорки и искажения, все вместе они красноречиво говорят о том, что здесь что-то нечисто. У комиссии создается впечатление...
В этот момент по переговорнику раздается громкий голос секретарши:
– Мистер Монтгомери! Прошу прощения, здесь две студентки, просто рвутся к вам в кабинет. Говорят, срочное дело.
Декан (сдерживая раздражение). Вы же знаете, Линда, что у меня заседание. Какого черта...
Голос секретарши:
Они говорят, что по этому самому делу... насчет члена. Они говорят, что знают, кто это сделал.
Немая сцена: декан смотрит на Цвики, Цвики на декана.
Голос секретарши:
Так впустить их или как? Мистер Монтгомери! Они тут рвутся, я их еле удерживаю... Декан. Подождите, Линда, мы совещаемся по этому вопросу.
Джонсон. Я считаю, нам надо поговорить с ними... теми, кто там за дверью. Может, и вправду что-то знают.
Декан не успевает ему ответить, в кабинет врываются Эйми и Триш, продолжая в дверях рукопашную схватку с секретаршей.
Эйми  и  Триш (перекрикивая друг друга и секретаршу). Это не они! Эти ребята не виноваты! Мы знаем, кто это сделал!
Декан. Ладно, Линда, мы решили поговорить с ними. (Студенткам.) В чем дело, лейдис? Почему вы шумите?
Триш (переводя дыхание). Они не виноваты... эти двое не виноваты. Мы все вам расскажем.
Эйми. Пожалуйста, послушайте нас.
Декан. Прежде всего, не кричите, говорите спокойно и по очереди.
Эйми. Мы студентки, живем в общежитии на кампусе.
Цвики. Я их вижу на своих занятиях.
Эйми. Меня зовут Эйми Ди Лука, а ее...
Декан. Может, она сама скажет, как ее зовут?
Триш. Да. Меня зовут Триш О’Брайен. Я живу с ней в одной комнате, а машина у меня запаркована рядом с общежитием.
Цвики. При чем тут машина?
Триш. Ну как же. Мы на машине ездили в тот вечер  в бар.
Декан. Кто «мы»?
Эйми. Мы вчетвером: Триш, я и ребята – Пак и Джек. Туда на машине и обратно. Триш нас везла.
Джонсон. Ага, все понятно. Сейчас они алиби сделают этим двум ребятам. Ну, хитры (хохочет)...
Декан. И как это все происходило?
Эйми. Да очень просто. Мы еще утром сговорились, что поедем вчетвером посидеть в баре, выпить пива. Часов в девять встретились около нашего общежития и поехали в бар. Ну там музыку слушали, пива выпили... понемногу, Триш вообще одну кружку –  она за рулем.
Цвики (раздраженно). Это никого не интересует, что вы там делали. Скажите лучше, в котором часу вы вернулись.
Триш. Примерно в половине двенадцатого. Попрощались, и ребята пошли к себе. Мы их больше в тот вечер не видели.
Джонсон. А это во сколько было – ребята к себе пошли?
Триш. В четверть первого приблизительно.
Джонсон. Значит, вы прощались сорок пять минут?
Триш (смущенно). Да, возможно.
Декан. Получается такая история: в четверть первого вы разошлись по домам и больше ничего не знаете. Вы были у себя в комнате и ничего не видели. Допустим. Тогда как вы можете утверждать, что они, эти двое, не вышли из дома и не сделали то, что они сделали? Только говорите чистую правду, как перед законом.
Эйми. Мы это знаем наверняка: не они это сделали.
Цвики. Можно спросить, откуда такая уверенность?
Триш. Потому что это сделали мы – я и Эйми. Эйми. Да. А мальчишки ни при чем.
Члены комиссии замирают в изумлении. Паузу нарушает Пак.
Пак. Так это вы? А я ломаю голову, кто бы это мог быть. Ведь в нашем общежитии все спали.
Джек. Вот так номер! Ну вы даете... Он начинает хохотать, за ним Пак, за ними студентки. Все четверо молодых людей прямо корчатся от смеха.
Декан (приходит в себя). Прекратить смех! Нашли повод для веселья. Это хулиганство! Сейчас же замолчите! Студенты с трудом замолкают.
Цвики. Нет, это невозможно. Этого просто не может быть. Зачем женщина будет делать такую гадость? Зачем женщине фаллос? Нет, здесь что-то не так.
Эйми. Все так, профессор Цвики. Это мы с Триш. Почему? Честно, даже не знаю. Просто хотелось посмеяться, настроение такое... Может, от пива. Я лично очень жалею, что вышла такая история. Если бы я знала, ни за что не стала бы... Простите.
Цвики (возбужденно). Но как можно? Как такое приходит в женскую голову?
Триш. Ну, мальчики ушли, а нам не хотелось идти спать. Мы стали валяться в снегу, кататься с горы... прямо так, на попке. Снег был липкий, у нас в Луизиане такого не бывает. Я стала катать снежный ком, а шар никак не получается, а получилась такая длинная, как колбаса. Эйми подскочила и поставила вертикально, на попа. И тут я увидела... Мы стали смеяться, а я взяла и такой... ну вроде венчик приделала сверху. А Эйми говорит: сразу понятно, что твой бойфренд родился не в Америке.
Цвики (в истерике). Прекратите! Вы не в своем уме! Бесстыжие! Женщина не может себя так вести! Возмутительно!
Еще немного, и Цвики зарыдает... Декан выбегает из-за стола и подает ей стакан воды. Она отталкивает его руку.
Декан (по переговорнику). Линда, принесите салфетку... ну как это? Бумажная такая... клинекс. Сейчас же!
Линда вбегает с бумажной салфеткой, но Цвики гордо отворачивается.
Триш (виновато). Я все рассказываю по правде. Все-все начистоту, как перед законом... Прошу прощения, что так получилось. Я больше никогда не буду, обещаю.
Джонсон. Что ж, виновных мы вроде бы нашли. Девушки сами признаются, никто их не неволит. Тогда давайте решать, как их наказать, и дело с концом. Правильно?
Декан. Правильно. Виновные должны быть наказаны. (Вопросительно смотрит на Цвики.)
Цвики. Разумеется. Однако у меня есть ряд соображений по данному поводу, которые я хотела бы обсудить внутри комиссии как таковой. Я имею в виду: только между членами комиссии, без посторонних, понимаете?
Декан. Да-да, я понимаю, сейчас мы... (Обращаясь к студентам). Молодые люди, я прошу вас выйти на несколько минут в приемную и...
Линда (появляясь в дверях). Сэр?
Декан. Последите, чтобы эти четверо никуда не уходили из приемной. Мы их позовем, когда они понадобятся. Студенты в сопровождении Линды выходят из кабинета.
Цвики. Господа, как известно, это дело по поводу снежного фаллоса было начато по моей инициативе. Я считала и продолжаю считать, что это возмутительная выходка, оскорбительная для женщин. Однако в свете новых фактов, установленных нашей комиссией, вопрос об ответственности приобретает, позволю сказать, некое новое звучание, получает другую перспективу. Сейчас объясню, что я имею в виду. Надеюсь найти у вас понимание и поддержку. (Несколько секунд сосредоточенно смотрит в потолок, собираясь с мыслями.) Как вы, наверное, слышали, те предметы, которые я преподаю в университете, вернее сказать, те идеи, на которых построены эти предметы, встречают постоянное сопротивление на кампусе и за его пределами. Конечно, никто сегодня не выступает в открытую против женского равноправия или принципа равенства, однако буквально на каждом шагу мы ощущаем насмешливое, даже саркастическое отношение к этим идеям, желание осмеять их, представить в искаженном виде. Одна из любимых «теорий» (Цвики показывает пальцами кавычки) — это что движение за женские права возникло среди неудачниц, которые не смогли в своей жизни найти мужчину, – как говорят, «ухватиться за фаллос». Откровенно циничная идея, но она очень популярна среди политически отсталых людей. И вот об этом мне здесь приходится думать, хоть и очень противно. Поскольку, как установила наша комиссия, выходку со снежным фаллосом допустили не мужчины, как предполагалось, а женщины, этот факт только даст новые возможности политически ограниченным дуракам глумиться над нашими идеями. Вы понимаете меня? Поэтому я вынуждена просить вас, господа, закончить работу комиссии без всякого официального решения, а главное, сохранить все в тайне. Надеюсь, вы понимаете, насколько это серьезно.
Декан (растерянно). Как же получится – в тайне? Мы-то, конечно, все понимаем и распространяться не станем, верно, мистер Джонсон? Но как быть с этими четырьмя студентами?
Цвики. Им нужно объяснить, что болтать – не в их интересах. Так они выходят сухими из воды, а если об этой истории узнают на кампусе, их накажут за непристойность
– неважно, что они женщины. Вышвырнем из университета, и все!
Джонсон. Уж это-то они поймут. Не сомневаюсь.
Декан. Значит, все согласны с профессором Цвики. Тогда не будем терять времени и закончим поскорей заседание. Линда! Пропустите ко мне студентов... этих четырех.
В кабинет возвращаются Джек, Пак, Триш и Эйми. Взволнованно толпятся посреди комнаты.
Декан. Значит так. Комиссия с неопровержимостью установила, что хулиганскую выходку, выразившуюся в воздвижении на кампусе снежного фаллоса, совершили студентки Амалия Ди Лука и Патриция О’Брайен. За циничное оскорбление общественной морали эти студентки подлежат исключению из университета. (Внимательно смотрит на студенток, словно оценивая силу произведенного впечатления. Девушки еле стоят на ногах, поддерживаемые друзьями.) Однако... Однако, принимая во внимание их хорошую успеваемость, хорошее поведение в прошлом...
Цвики. ...и признание своей вины.
Декан. ...и признание своей вины, комиссия находит возможным наказание к упомянутым студенткам применить условно до окончания ими полного курса университета. Понятно? Триш. Нет.
Эйми. Непонятно.
Декан. Сейчас разъясню. Вас исключат в любой момент, как только станет известно, что вы нарушили условие: держать в тайне, никому не говорить, кто совершил хулиганскую выходку с фаллосом.
Цвики. Вы должны иметь в виду, что всякое распространение этих фактов есть не что иное, как распространение общественного оскорбления. За это вы будете наказаны уже безусловно. Это относится и к вам двум, и к ним двум. Да, ко всем четверым. Ясно?
Джек. Будем молчать, как немые. Спасибо за девочек. Они чуть не умерли со страха. Эйми. Мы до сих пор никому не рассказывали, а тем более теперь, под страхом исключения.
Пак. Конечно, чем тут гордиться?
Триш. Мы бы и вам не рассказали, но когда узнали, что за нас будут отвечать ребята... Эйми (дергает ее за руку). Не наговори лишнего. Пошли, пошли...
Декан. Да, можете идти.
Цвики. Я бы только хотела поговорить наедине с мистером Уолтерсом. Да, с вами, Джек. Это уже вне рамок работы комиссии, а просто в частном порядке.
Декан (стараясь не показывать удивления). Конечно, сколько угодно. Вы можете даже остаться здесь, мы все уходим.
Все покидают помещение, остаются Джек и профессор Цвики. Она приближается к Джеку и начинает внимательно рассматривать его лицо. Парень смущен такой бесцеремонностью.
Цвики. Тут было сказано вскользь, кажется, в отчете Джонсона, что вы из Нью-Джерси. Джек. Да, мэм, я из Нью-Джерси.
Цвики. Из какого города, позвольте узнать?
Джек. Из Оранджа.
Цвики. Ист-Орандж?
Джек. Точно, мэм, Ист-Орандж. Вы там бывали?
Цвики. Я там родилась и провела юность.
Джек. (Искренне рад.) Что вы говорите? Я тоже там родился, и мой отец, и мой дед, кажется.
Цвики. А как зовут вашего отца?
Джек. Дик. Я хочу сказать –  Ричард Уолтерс.
Цвики (не в силах скрыть волнения). Боже, я так и подумала. Ты очень похож на отца. (Вынимает из сумочки очки и, водрузив их на нос, еще ближе придвигается к Джеку.) Особенно глаза. Боже, его глаза!.. Губы, подбородок... (Отступив на шаг.) Слушай, а кто твоя мать? Ее зовут Линн?
Джек. Да, Линн. Так вы знаете и маму?
Цвики. Маму твою я не знаю. А вот с отцом мы вместе учились в Лонгфелло-хай скул. Джек (радостно). Я тоже кончил Лонгфелло-хай скул!
Цвики. И дружили с ним, очень близко дружили. Да, очень близко... И если бы не эта самая Линн, вся бы моя жизнь сложилась иначе. И жизнь Дика тоже. Ты знаешь, что ты родился через шесть месяцев после женитьбы твоих родителей?
Джек (настороженно). Мама – дальняя родственница отца, ее девичья фамилия тоже Уолтерс. Так что они знакомы всю жизнь.
Цвики (язвительно). Может, знакомы всю жизнь, а близко познакомились они спьяну на семейном сборище. Она сразу, конечно, забеременела. К тому времени мы с Диком дружили уже немало лет. Мы строили совместные планы на будущее, на учебу. Он стал бы профессором, не сомневаюсь. А так он вынужден был очень рано жениться и пойти работать, чтобы кормить семью.
Джек (сердится). Ничего не вынужден. Они женились по любви и до сих пор любят друг друга. У них, не считая меня, еще трое детей, если хотите знать: еще два сына и одна дочка, три года. Мама порядочная женщина, ее все в городе уважают. (Выразительно смотрит на профессора Цвики.) И красивая, очень красивая. Что же удивительного, что папа выбрал ее?
Цвики. И ты бы на его месте сделал то же самое? Конечно! Красивая – это важнее всего. Грудь бугром, задница круглая, личико смазливое... Животные, вот кто вы, мужчины. Просто скоты! (Заливается слезами.)
Джек. Профессор... Мэм... Не расстраивайтесь. Это  неправда, будто мужчинам всѐ равно, что у женщины в голове. Вот я с Эйми дружу –  знаете, какая она умная? Вы только послушайте еѐ на семинаре по философии... Она умнее всех. А по истории!.. Я горжусь ею. Право, мэм, вы это зря...
Цвики (сквозь слезы). Не рассказывай Дику... ну, про все это. Я так и не встретила такого, как он... (Опять рассматривает Джека.) Ты ведь мог быть моим сыном. Дай я тебя разгляжу. (Берет в ладони его лицо.) Боже, до чего похож! О, Дик! О, Дик! О, Дик! (Рыдает...)


                                                                                                                      конец