Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

ПОЭЗИЯ



АЛЕКСАНДР ПЕТРУШКИН


И дождь, который стая птиц,
и смерть, в которой жизнь
свила горячее гнездо
для многих своих лиц –

всѐ это ремесла итог,
что вытащит с земли
своих прозрачных мертвецов,
которые смогли

увидеть то, что нам живым,
увы, не разглядеть,
и потому их плотный хор
нас продолжает петь

среди стрекоз или кротов,
которые внутри
сплелись, как некий средний род,
который подвели

его отмазки и печаль,
и кожа, но не та –
таится, как звезда, печать –
бугриста и густа.

И вот, когда к моим устам
прибьѐтся темнота –
которую не избежать,
возможно/никогда –

взорвѐтся наш стеклянный куст
и некто посетит
мои земные небеса,
к которым снег летит,

и я покину чѐрный куб
чужого языка,
с родимым пятнышком,
что спит, как птаха, у виска

И распрямляя дождь, как взгляд,
который без меня
летит сквозь молока спираль
всем мертвецам родня

и видит только зеркала,
что исполняют сад,
идущий, с трѐх своих сторон,
не требуя наград,

где птицы – это только дождь
и жалость о себе,
ты смерть свою к себе прижмѐшь
во всѐм еѐ х/б.

И будет продолжаться сад
и смех пустых стрекоз,
которые боятся нас
и двойников обоз,

где ангелы звенят внутри,
и в скважины на свет,
ложатся, как вода легки,
и убирают смерть.


ФОМА


Не снег упал, но человек в него
себя вложил, как речь или мерцанье
экрана, где не видишь своего,
и запечатан изнутри неявно

совсем иной, грачиный тѐмный глас,
дудит в трубу полночной карусели,
что крутится внутри себя, как лаз –
то, как лицо, то, как нутро метели.

Фома, Фома, опять всѐ пропустил,
как воробей сквозь слепоту и руки,
и облака твои опять густы –
с той стороны, где кирпичи и звуки

опять в снегах идѐт к тебе стена
как ниточка и свет неприглушѐнный
и ты ей внемлешь – будто ты вина
кувшин для голоса и тьмы приготовлѐнный.

Не свет упал, но человек в него
сложился – тем преодолев мерцанье,
и не равна длина длине его
ожогов на перстах на опознанье.


ФОТОГРАФИЯ ЗМЕЯ


В силок попав даггеротипов общих
бумажный змей артачится и ропщет
на это небо, что его лакает
собачьим языком из нашей дали.

Он удаляется – чужой и мне и небу,
воде и человеку или хлеву
и озеру, которые врастают
в свои потопы – ничего не ради.

Бумажный змей уже наполовину
не виден здесь [ещѐ мы видим спину
его сутулую  – на ниточке не нашей] –
и, в урне погребальной воспылавши,

он бегуном, раскинув свои восемь
прозрачных ног, в хрусталике уносит
циклопью слепоту или печали,
и там свистит – как будто на причале

там станет лодкою еще одной поболе,
ещѐ одной историей и полем
многоязычным – где уста смыкая
он спит в росе, чужбин земных не зная.


***


Неудержимый мчится сон,
как электричка в полой птице –
и что он нам? и что мы в нѐм?
когда дрожащая ресница,

замедлив свой сухой полѐт,
летит к порогу, выгорая
не в выход для себя, но код,
что осветит окрестность рая,

который спит внутри неѐ
и видит, как она в сон входит,
прозрачный обхватив живот
его несбывшейся породы,

и гонит кадры его вспять на свет,
что ей прочтѐн, как стужа,
когда – над тьмой всей наклонясь –
она летит его снаружи –

пока он здесь летит на свет,
что сжат в ресниц еѐ пеленках –
поскольку недетей здесь нет,
и нет похожих на ребѐнка,

поскольку виден сквозь разлом
скорей не смысл, а лесорубы,
где птица небо, словно вяз,
в густые поцелует губы.


***


Уже не я живу, но он растѐт во мне,
как свет, что выпадает по центру ноября
и щурится на снег, что кружится в огне,
его волчок распадом, как атом, заведя.

Уже не я иду, но он идѐт со мной,
и ласково со мною о всѐм своѐм молчит,
и кормит молоком чужие поезда,
и это молоко внутри меня горчит.

Сужаясь в голос мой и сумерки мои,
он стаей воробьѐв ложится вдоль меня
и длятся пузыри ожогов и следов,
когда не я живу, от смерти отклонясь.


***


Потраченный песок,
что Бог оставил нам,
становится оленем,
взбегая по холмам,

становится детьми,
что спят вовнутрь себя
и учатся любви,
почти что не любя,

становится тобой,
почуявшей меня,
становится углѐм,
что в ѐмкости огня

закручен, как спина
у стрелок часовых,
что крутятся внутри
деревьев неживых,

становится иглой
в руках у темноты,
которая игрой
со смертию на ты

увлечена – и что
ответить нам теперь?
когда она дрожит,
прозрачная, как дверь,

где ветерок хрустит
в несбывшейся руке,
где мы теряем вид
в расплывшейся реке,

где зверь закроет тьму
на солнечный сентябрь
в который я нырну
чтоб вынырнуть без жабр,

котором никого,
но – атомарный свет,
что отдаѐт нам Бог,
которого здесь нет,

проходит сквозь двоих,
что, как мутанты спят,
пока целует в лоб
их Бог, как жеребят,

в просыпанный песок,
из света заходя,
который, словно дно,
звенит внутри дождя.


ENCARNACIУN HIERBA


Гляди, как воплощается трава,
себя теряя в тѐмном переходе,
как корни завязав в ней два угла
из животов вытягивают всходы,
как из аорт еѐ бьѐт хлорофилл,
когда в еѐ атлас косноязычный
садится мотылѐк и изблизи –
поскольку близорук – то цапкой тычет
то [ощутив в своѐм нутре словарь]
наощупь, на двоих с ней, брайля ищет.

Гляди, как будто внятно и легко –
из темноты, она, почти по птичьи,
себя в свет шепчет, чтобы воплотить
своѐ несмертье и, возможно, вычтет
потѐмки, что [как будто близнецы
на опознанье] друг на друга тычут.
Гляди, как воплощается трава
в твоѐ лицо, пока пролито снами
оно в холмы и крынки, на крыльцо,
которое становится кругами,

следами на поверхности еѐ,
то шевелится смертью, но не нами
Теперь не ей за нами умирать,
и по утрам вернувшись по тоннелям –
как астму в тесном горле очищать
несбывшегося мира раздвоенье,
горенье кадра, что ушѐл за кадр,
как ангел, различающий неверье
что будет смерть, как женщина долга
и мятна, как о ней стихотворенье.

ты вспомнишь воплощение своѐ,
когда проснутся стрелки часовые
и развернутся ангелы еѐ,
как дочери, почти уже не злые,
и в хлорофилле поплывут холмы
как смех, что плачет между поездами
где боги принимают вдох за вход
и за травой воды плывут кругами.


Александр Петрушкин – российский поэт, прозаик, драматург, критик. Родился в 1972 году. Публиковался во многих литературных  журналах, включая "Урал", Аврора", "Крещатик", "Нева", "Знамя"... Лауреат литературной премии "ЛитератуРРентген" (2007) в номинации "Фиксаж" –  лучший нестоличный издатель поэзии. Лауреат литературных премий журналов "Дети Ра" (2008), "Зинзивер" (2010), спецпремии "Русского Гулливера" (2014). Автор десяти сборников стихов. Координатор независимой поэтической премии "П". Куратор евразийского журнального портала "Мегалит", главный редактор литературного журнала "Новая реальность". Живет в г. Кыштым Челябинской области.