Г отовясь к нашему золотому юбилею, Шурарешила почистить авгиевы конюшни своего архива. Относя в мусорник старые газетные вырезки, журнальные выдирки, устаревшие путеводители и прочие неопознаваемые бумаги, она на всякий случай показывала их мне — на предмет утверждения в отсев. Так в моих руках оказалась эта странная "единица хранения": пять-шесть машинописных страничек стандартного размера, сколотых скобочками. На первой странице — заглавие:
"Горький. Воспоминания о Толстом".
И ниже: "Личный экземпляр А. Н. Коробовой. 1956".
Я не столько вспомнил, столько сообразил, что это такое. Очерк Горького о Толстом являлся предметом нашего с Леней Козловым читательского восхищения, мы этот текст со смаком цитировали, и я, распуская хвост перед Шурочкой Коробовой, конечно, демонстрировал и эти перья. А был я в тот момент не только выпускник филфака, защитивший диплом по "Самгину", но и обладатель пишмашинки, подаренной мне родней к окончанию университета. И сделал я Шурочке Коробовой такой подарок: сел за машинку и перепечатал из тридцатитомного собрания сочинений Горького этот текст, благо попечением той же родни имел тридцатитомник в своем шкафу.
Перепечатал, скрепил сбоку грубыми самодельными скобами (машинки для скалывания еще не вошли в обиход) и — отвез Шурочке в Леонтьевский.
Самое поразительное, что я начисто забыл этот эпизод и десятилетия спустя восстанавливал его вполне умозрительно, рассматривая пожелтевшие странички. И вдруг обнаружил на обороте последнего листа еле видный карандашный рисунок: молодая дама в старинном капоре…
Ах, Шурочка… Где она только не рисовала — в рассеянности или в усердии — такие изящные женские головки. И тогда проступала сквозь комсомольскую лихую общительность студенческих лет — душа, сотканная в детские годы Вербицкой, Чарской и Луизой Олкотт, о которых я знать не
знал, имена которых чуть не впервые от Шурочки и услышал. Я-то на Горьком вырос…
— Ты помнишь, что это? — спросил я, держа в руках листочки.
Она посмотрела:
— Не помню.
— А рисунок свой помнишь?
Еще посмотрела:
— Не помню… У меня склероз, извини.
Я переждал ком в горле:
— У меня тоже. Я тоже все это забыл. Не выбрасывай!
Я отдал ей реликвию нашего 1956 года и закрылся в кабинете, чтобы прийти в себя.

Продолжение следует.