Когда я окончательно скисну,
Среди старых бумаг своих
Обнаружу старые письма
И уйду с головою в них.
Вот письмо от брата, из армии.
Пишет, как до боли в боку
По ночам в затихшей казарме
Бредит он о родном Баку,
О ночных веселых загулах,
О проспекте в вечерний час,
О соседской девочке Ире
И о том, как он любит нас…
Вот посланий тонкая пачечка
(То, что минуло, не зови!)
От голубоглазого мальчика –
Моей первой-последней любви,
Что потом уехал за фартом
В неизведанные края,
Растолстел, перенес три инфаркта,
Но забыть не сумел меня.
Вот письмо из недальнего города:
«Приезжаю, и буду рад,
Если встретимся – просто, без повода,
Разве нужен повод? Мурад».
Вот еще письмо – очень нежное,
От того, кто хорош был и мил,
Но, возможно, слишком поспешно
О серьезном заговорил.
Ну, а эти письма пространные,
Что летели ко мне дождем,
От того, с кем по жизни странной
Мы не рядом, но вместе идем.
Письма старые – хрупкие листики,
Перечитанные невзначай,
В вас какая-то тайна, мистика,
В вас и свет, и святая печаль...
Годы минули, сердце остыло,
Жизнь прошла, и прошла стороной.
Неужели все это было?
Неужели было – со мной?

Наверное, я родилась в сорочке –
Я помню, как под детскою рукой
Вдруг в четком ритме выстроились строчки,
Рифмованные с первою строкой.
И было то мгновение прекрасно –
Я ощутила крылышки у плеч,
И поняла: отныне мне подвластна
Иная, необыденная речь.
Она приходит исподволь, не сразу,
Рождаясь в одиночестве, в тиши,
В ней фразы составляются не разумом,
А трепетным дыханием души.
Слагаясь не в мозгу, а в подсознаньи,
Всплывая из его глубинных ям,
То ли в награду мне, то ль в наказанье
Рождается простой и вечный ямб.
Пишу, сбиваясь, слов не подбирая,
Но все они ложатся точно, в масть.
Чтоб эти строчки не могли пропасть,
Меня бессонницею Бог карает.
Удержанные на листе измятом
Моею торопливою рукой,
Они живут. И вечный непокой
Такая ли за них большая плата?

Предвестник осени,
Бредущей мне навстречу…
Ее еще не видно, но она
Грядет, неумолимая, как вечность,
И встреча нам когда-то суждена.
Что делать мне с тобой?
Ладонь несмело
Крадется, замирает на виске,
Решается – и вот предатель белый
Поверженный, лежит в моей руке.
И осень удирает без оглядки,
Как прежде, в кроне – лишь зеленый тон…
Нам весело играть с собою в прятки,
И, может быть, спасенье наше в том.

Свистел разбойником,
В окно стучался веткой
И дергал дверь, как пьяный забулдыга,
Раскачивал скрипучую беседку
И по дорожкам сада чертом прыгал,
То гулко грохотал железом крыши
И выл в трубе отчаянно и дико,
То в зарослях колючей ежевики
Вдруг прятался и был почти не слышен,
И вновь атаковал то дверь, то окна,
Их норовя сорвать со ржавых петель,
То налетал с разбега, то – с наскока,
И стекла расколоть на части метил.
Так вот чего ты хочешь? Что ж, врывайся!
Зачем на пустяки усилья тратишь?
Окно и дверь – все нараспашку, настежь –
Кружи вокруг меня и кувыркайся!
И он влетит, и вмиг свечу загасит,
И, сдунув на пол письма и газеты,
Мне волосы, как жемчугом, украсит
Дождинками и яблоневым цветом.
Входи, располагайся, будь как дома,
Кружись, танцуй, и делай пируэты.
Ведь, как-никак, а мы давно знакомы,
К тому же оба – чуточку поэты.
И у меня в натуре озорство,
И переменчивость, и бесшабашность,
И я не знаю, что мое однажды
Придумает шальное естество.
Я тоже не люблю однообразья
И иногда встаю не с той ноги…
Но как недолог наш веселый праздник:
По коридору – четкие шаги.
Избранник мой, разумный и суровый,
Захлопнет окна, скажет, что – сквозняк…
Вновь ветер носится в саду, а я
В пространство дома наглухо вмурована.

Все в ожиданье замерло тягучем,
Дождь не идет, не льет, не моросит.
А черная беременная туча
Отяжелев, над городом висит.
Все ниже опускается и пухнет,
Касаясь крыш, макушек тополей,
И кажется, что туча скоро рухнет
И нас раздавит тяжестью своей.
Лишь воробьям, от гомона охрипшим,
Все нипочем – они опять галдят!..
Который час над городом притихшим
Пасется туча, полная дождя.

Прохладен и пустынен сквер,
Вода в бассейне плещет сонно,
Лишь голенастая ворона
Шагами меряет барьер,
Да бело-рыжая дворняга
В восторге по газону мчит,
Где солнца первые лучи
С травинок слизывает влагу.
Люблю я это время суток –
Кругом покой и тишина,
И нота каждая слышна
Едва проснувшегося утра.

Ремонт – развал, раздрай,
Стук, скрежет, суета.
Но после будет рай,
Комфорт и красота.
Из комнат «на пока»
Вся вынесена мебель,
Лишь люстры тонкий стебель
Свисает с потолка.
И каждый день с утра,
Лохматые, как астры,
Толкуют мастера
Про клей и алебастр.
Жужжит пила, как шмель,
Бьет молоток чечетку,
Безжалостная дрель
В намеченную цель
Прямою жжет наводкой.
И так вот день за днем,
Почти без передышки,
Живем и пылью дышим,
Но все-таки – живем!
Но вот смолкает гам,
И мастера уходят.
Но, как ни странно, нам
Их не хватает вроде.
Все было, как в чаду,
А нынче стало пресным:
Тому, кто жил в аду,
В раю – неинтересно.

Светит лампа, как пленкой мыльной
Тонкой радугой окружена,
И тихонько стрекочет будильник,
Раздвигая завесу сна.
Я встаю, выхожу из квартиры,
Из покоя душного прочь,
И, рукою скользя по перилам,
Выбредаю в летнюю ночь.
В синем сумраке смутно белеют,
Как виденья, громады домов,
По асфальту сонных дворов
Мелкий дождь капли редкие сеет.
Спят ограды цветных палисадников,
Кошки спят, грея брюхом котят,
Только тучи, как серые странники,
По просторам неба летят.
И, зевая длинно и сладко, –
И кого там дьявол принес? –
Вновь ложится, взбрехнув для порядка,
Полусонный дворовый пес.
Ищет ветер в ветвях приюта
И слегка холодит висок,
Глухо падают ягоды тута,
Изливая медовый сок...
Простою, пока утро седое
Не разгонит остатки снов,
И пока – от угла второе –
Не зажжется твое окно.

С чего-то вдруг проснулась рано,
Бреду в слепой, сырой рассвет.
И кажется чужим и странным
Пустынный, вымерший проспект.
Как будто зов меня влечет –
Иду, не разобрав дороги.
К базарчику, что спит еще,
Меня выносят сами ноги.
И на базаре полусонном,
Где никого почти что нет,
Я покупаю невесомый
Из белых хризантем букет.
Через дорогу спит в узоре
Ажурной зелени ветвей
Знакомый старый: дом, который
Звала я школою своей –
Давным-давно… За эти годы
Он постарел и подряхлел,
Морщины-трещины над входом
Под гримом спрятать не сумел…
От времени куда нам деться?
Он стар сейчас и очень тих –
Дом, где хранится память детства,
Моя и тысячей других…
Взволнована до немоты,
С ним вновь прощаясь с сожаленьем,
На стертые его ступени
Кладу осенние цветы.