Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Записные книжки писателя


Эмиль СОКОЛЬСКИЙ
Прозаик, критик. Родился и живет в Ростове­на­Дону. Окончил геолого­географический факультет Ростовского государственного университета. Автор публикаций об исторических местах России, литературоведческих очерков и рассказов. Печатался в журналах «Дети Ра», «Зинзивер», «Футурум АРТ», «Аврора», «Музыкальная жизнь», «Театральная жизнь», «Встреча», «Московский журнал», «Наша улица», «Подьем», «Слово», «Дон» и других. Редактор краеведческого альманаха «Донской временник» (Ростов­на­Дону).



ДО ПРОСТРАНСТВА СВЕТА
 
ЛУЧШЕЕ У ТУРГЕНЕВА

Когда я узнал о том, что Набоков считал «Записки охотника» лучшим у Тургенева, — обрадовался и понял, что не ошибся: стилистические красоты (не «украшения»!), которыми Тургенев пользовался в меру, взяли на вооружение Бунин, Набоков, Газданов, Пильняк, молодой Сергеев-Ценский, развили, модернизировали. Но Тургенев оттого нисколько не поблек; «Записки охотника» — действительно лучшая его вещь.
Читаю с восхищением и даже смеюсь от восторга; потрясающая наблюдательность, точность и, мне кажется, чувство юмора:
«Усталыми шагами приближался я к жилищу Николая Ивановича, возбуждая, как водится, в ребятишках изумление, доходившее до напряженно-бессмысленного созерцания, в собаках — негодование, выражавшееся лаем, до того хриплым и злобным, что, казалось, у них отрывалась вся внутренность, и они сами потом кашляли и задыхались…»
Или вот еще дивный отрывок:
«Я, признаюсь, не люблю это дерево — осину — с ее бледно-лиловым стволом и серо-зеленой, металлической листвой, которую она вздымает как можно выше и дрожащим веером раскидывает на воздухе; не люблю я вечное качанье ее круглых неопрятных листьев, неловко прицепленных к длинным стебелькам».
И так далее, и так далее…



МНОГОДЕТНАЯ

В ростовском зоомагазине приютили кошку; она разродилась, потомство разобрали. Но ей стали подбрасывать новых котят.
На коробке с кошкой — объявление:
«Просьба котят не подбрасывать. Кошка не резиновая».



РЕБЯТА НЕ В МЕРУ СЕРЬЕЗНЫ

В автобусах дальнего сведения пассажиров развлекают телевизором.
На сей раз зарядили Михаила Круга. Ну да, я знаю его два-три хита, лирично-сентиментальных, на душевном порыве созданных, с внятно выраженной музыкальной основой и, пожалуй, более или менее терпимых среди прочего «русского шансона». Но вот — целый концерт. И я с неудовольствием открываю для себя, что кроме этих двух-трех вещей — у него ничего и нет… И дело вовсе не в сплошном примитиве. А в том, что исполняются все эти специфического содержания песни — на полном серьезе! Ну, то есть… крик души нормального русского мужика! Которого, само собой, поймет любой нормальный русский мужик.
А ведь Круг считается уже едва ли не классикой.
Какой вывод?
В эпоху Аркадия Северного певцы-«подпольщики» были умными ребятами. Они прекрасно чувствовали игровой момент «блатного» репертуара. Нечто веселенькое — это легендарная Одесса, танго — это жгучее небо Аргентины, грустно-«страдательное» — цыганщина. Чувствовали стиль!
А теперь — поют крутые мужики.



СКАНДАЛИСТ

Свернул с Невского на Литейный, прошел несколько шагов, и — вот так встреча в огромном городе! Посторонний всему, — будто бы и самой мысли, которую следовало автоматически додумать (судя по глазам, в которых остановилась какая-то вялая неуступчивость), — идет, словно специально приниженный (чтобы выглядеть покрепче, поупрямей, понезависимей), с лицом, окруженным уверенной, едва ли не воинственной седой растительностью, — итак, идет…
— Простите, я вряд ли обознался… Вы Виктор Топоров…
Критик постарался сфокусировать свой взгляд — я понял, что зрением он не силен, — и послушно кивнул. Так вышло, что я не мог в Петербурге доискаться до одной ценной литературной информации, и Топорова мне, как говорится, сам Бог послал (он как лицо, к ней приближенное, мог мне помочь. И помог).
— Сокольский, — может, слышали случайно…
— Эмиль, — равнодушно добавил скандальный критик. Смотри-ка, все помнит!
Да, скандальный, что очень хорошо… То есть нет, я не то хотел сказать: очень плохо. Жаль, что скандальный.
Критик не должен иметь репутацию скандалиста. Не должен иметь репутацию доброго. Мягкого. Жесткого. Снисходительного. Или еще с каким-нибудь уклоном… Вот Топоров. Он может в замечательно-хлесткой форме давать и верные оценки. Другой еще трижды подумает, а Топоров скажет.
Но у Топорова — репутация скандального критика (и потихоньку халтурящего, — но то другой разговор). Этим его слово обесценивается. И при очередном его выпаде по существу дела — я сожалею: эх, жаль, что это сказал именно Топоров…
(Запись от 18 ноября 2011 года.)



ИЗ РАЗГОВОРА СТАРИКОВ

— Я боюсь каждого завтрашнего дня…
— А я не боюсь. Потому что завтра меня может уже не быть.



КРАЕВЕДЧЕСКОЕ

Часа за четыре до Москвы автобус делает последнюю стоянку для отдыха — у комплекса «Сытный двор». Чуть отойдешь в сторону — все заглушено высокими травами; одинокий домик — то ли почта, то сельская администрация, а может, и то и другое вместе — за полусломанным заборчиком, и тоже вот-вот потонет в сорной растительности. По ту сторону трассы — какие-то пустоши, сиротливые крыши будто случайно заброшенных сюда неживых домиков. Неуютный, неприбранный пейзаж... По крайней мере, именно таковым он видится со стоянки.
А самое удивительное — там, среди этих домишек, вырисовываются руины церкви с колокольней. То есть жители этого «скудного селенья» Кузовка не ходили куда-то в большое село, в приходскую церковь; у них нашлись деньги на свою, собственную. Откуда? Или какой помещик держал здесь, в этом неживописном месте, усадьбу, да выстроил Божий дом на свои деньги?
Или вообще все тут раньше выглядело иначе?
Об этом я несколько минут думаю, пока автобус мчится дальше, к Москве…



СЛОВО С МОРОЗНЫМ ОТТЕНКОМ

Подорвал здоровье на стройке, устроился лифтером в сортировочном центре при главном железнодорожном вокзале. Рассказывает: за три месяца из того, что говорят сортировщицы, до сих пор воспринимает лишь половину: они разговаривают на своем почтовом языке — с какими-то терминами, аббревиатурами — вперемежку с матом. Матерную-то часть понимает, а вот остальное — никак не постигнет.
Но даже и столь популярный в народе лексический пласт труженицы почты используют с выдумкой. Особенно ему понравился возмущенно-обличительный выпад одной из работниц:
«Хватит тебе по мужикам бегать! Совсем обляденела!»



КУДА УЖ НАМ…

Надо было выручить добрых знакомых: в течение трех дней выводить погулять собаку. На полчаса.
Она с жадной торопливостью что-то вынюхивала в бледной траве, с маниакальным упорством останавливалась у каждого дерева, демонстративно задирая выше, чем это необходимо, заднюю лапу, бессмысленно копошилась подолгу в горках бурой листвы, иногда словно в рассеянности застывала на месте — после чего снова тыкалась в землю влажным неугомонным носом, будто стремясь все же доискаться до чего-то сокровенного, жгуче-необходимого, ради чего с визгливым нетерпением и ждала этой прогулки…
Потом говорю хозяйке, доктору филологических наук: «Не пойму: зачем ей такая горячность? Зачем она стремится все обнюхать? Что она потом делает с этими впечатлениями? Вернувшись домой, она ведь не напишет ни странички прозы… не сочинит стихотворения… не набросает какого-нибудь эссе… не оставит хотя бы дневниковой записи…»
Филолог мне ответила: «Ты знаешь, собака намного умней и богаче нас... Для нее весь мир состоит из запахов, — из тысяч запахов! Она видит глубже и тоньше человека. Это такое высокоорганизованное существо, что мы и рядом не стояли. Память у нее — на года! И вспомни: еще не изобрели такого поискового аппарата, который заменил бы собаку…»



ПОДЛИННАЯ ЖИЗНЬ ЯХОНТОВА

У писателя и драматурга Андрея Яхонтова в 2010 году вышло двухтомное избранное, куда включен популярный «Учебник жизни для дураков». Но не вошло мое любимое яхонтовское — «Коллекционер жизни», — наблюдения, размышления, зарисовки, — книга веселая, грустная, очень искренняя… Открываю на любой странице и понимаю, что непридуманное бывает куда живее и богаче сочиненного, если видит и пишет — художник. И — очень близкие мне мысли и ощущения:
«Когда я покупаю холодильник, приобретаю участок земли или хлопочу о том, как бы покрасивей одеться, когда я в городе среди людей и хлопочу о чем-то, — это внешнее, наносное, ненастоящее, не имеющее в самой сути своей ко мне никакого отношения. Когда я один и читаю или сижу за письменным столом, — это и есть я, это и есть подлинная моя жизнь».
«Очень немногие люди знают, что они хотят в жизни, большинство же вовсе не понимает, куда себя девать и для чего они здесь, на земле, маются. Когда смотришь на эту бессмысленную ораву людей, мечущихся по магазинам, выполняющих на службе бессмысленные задания, обустраивающих свое жилье с такой тщательностью, будто собираются в нем жить века, охватывает ужас».
«Слушаешь талантливого человека и думаешь: как же ему повезло, со сколькими интересными людьми сводила его жизнь! В какие увлекательные приключения вовлекала! А на самом деле — каждому жизнь дарила не менее увлекательные знакомства, не менее захватывающие ситуации. Но неталантливый человек этого не заметил, не увидел, не разглядел. Ну и, конечно, не додумал, не дофантазировал. Талант — это прежде всего своеобразие взгляда и дар воображения. Там, где обычный человек не поведет ухом, талант измыслит такой сюжет…»
А начинается эта книга — с подписи ручкой: «Эмилю Сокольскому — дорогой Эмиль! Не грусти по донецкой степи! И вообще не грусти! Андрей Яхонтов». (Обыгрывается моя книжечка о забытых чеховских уголках в дальних окрестностях Таганрога — о «целом континенте, притаившемся рядом», как сказал поэт Игорь Вишневецкий, — «Грусть по донецкой степи»; название подсказано письмом Чехова к городскому голове Таганрога.)
Яхонтов не может без выдумки. Это тебе не банальное «от автора на добрую память»!..



БЫЛО БЫ СТРЕМЛЕНИЕ!

«Когда все плохо и окружает сплошной мрак, надо попытаться вспомнить, отыскать маленькую, как зеркальце дантиста, радость, случившуюся недавно или ожидающую в будущем, — и это крохотное светлое пятнышко удивительным образом поможет очиститься целому небу. Много раз мне удавалось рассеять кошмар — до пространства света, именно расширяя, раздвигая границы приятного пустячка, который всегда найдется (ибо всегда присутствует в жизни) и согреет душу даже в самые жуткие периоды. Надо только не забывать, что такой пустячок всегда есть — вот и вся мудрость преодоления».
Андрей Яхонтов, все из той же книги — «Коллекционер жизни».
Это не призыв, это скорее дневниковая запись «для себя», напоминание себе. Других вряд ли нужно призывать, ответ обычно предсказуем: «Легко на словах!.. Умом понимаю, а вот на деле… У тебя такого, как у меня, не было, ты этого не испытал!..»
А речь-то вовсе не о «словах», не об «уме», не об абсолютном сходстве своей беды с чьей-то, — о стремлении к душевному выздоровлению, равновесию. Увидеть свет, идти на свет, самому быть светом, — вот о чем.
Более того: когда хорошо тебе — хорошо и близким. И наоборот.



ОСЕННИЙ СОН

Ларисе Миллер приснился страшный сон: подошла к окну своей комнаты — и вдруг видит: крыши, крыши, крыши… Ужаснулась: «Борька, ты куда меня привез?!»
До леса-заповедника от ее дома пройти всего чуть-чуть. Дощатая, как на Севере, дорожка, редко обставленная ожидающими скамейками, сырые тропки, уводящие под уютный полог желтых, оранжевых кленов и лип, бледно-зеленых осин и ольхи… Крепкий запах многократно рассыпанной по траве светло-коричневой листвы, будто еще живой — вдыхающей бодрящую влагу… Под оврагом — часовенка над святым источником; за ручьем — пологий склон горы, укутанный истаивающе-золотистой, невесомой березовой рощей… Сколько стихов здесь случилось!

                                   Я иду, увязая в осенней грязи.
                                   Порази меня, жизнь, новизной порази.
                                   Порази чем-нибудь до сих пор небывалым.
                                   Я иду по путям твоим шагом усталым.
                                   Что поделать со мной? Я сама не нова.
                                   Не нова, как пожухлая эта трава,
                                   Как летящий мне под ноги листик дубовый,
                                   То ли мертвый уже, то ли к смерти готовый.

Но нет, я не хочу останавливаться на такой грустной ноте! —

                                   Сырой пейзаж. Сырые краски,
                                   И солнца осторожны ласки,
                                   И свод небесный не просох,
                                   И ни этапов, ни эпох,
                                   А лишь преддверье и кануны.
                                   И тень робка, и краски юны,
                                   И мастер, что картиной жил,
                                   Еще кистей не отложил.



К ВОПРОСУ О НЕМЕЦКОЙ РЕЧИ

«Хрипло заголосили женщины. Лающими голосами закаркали немцы». (Виталий Закруткин, повесть «Матерь человеческая»)
Так никто из почтенных представителей местной литературы и не смог привить мне любовь к выдающимся донским писателям…



СТИЛЬ ЖИЗНИ

Занятой человек, много обязанностей, много дел. Но успевает за день столько, сколько другой не успевает за три дня, за пять дней, за неделю. Допустим, нужно с ним через два дня встретиться — не по делу, а просто — встретиться, повидаться.
Договорились. И не нужно перезванивать, уточнять: ничего ли не изменилось, все в силе? — в такой-то день, в такой-то час? Приходишь и встречаешься.
Иной случай: у человека мало дел, а то и вообще ему не хрен делать. Стараешься договориться, а в ответ: «Я еще не знаю, что завтра будет, а ты уже загадываешь на два дня вперед…»
У занятости — тоже свой стиль.



ИХ КАПРИЗЫ

«Некоторые жены говорят о своих мужьях так, словно держат в доме крупное капризное животное.
– Он этого есть не будет.
Или:
– Его туда не вытащишь. Я звала, а он уперся — и ни в какую…»
(Из дневника Инны Гофф 1987 года).



МОЛЧИ, СКРЫВАЙСЯ И ТАИ

– У меня к вам есть интересное предложение…
– Спасибо. Но знаете, какое дело… я писал нелестный отзыв о вашем главном редакторе. Поэтому наше сотрудничество может не состояться…
– Думайте в следующий раз, прежде чем такое писать! Ох, хорошо, если он не читал…



ОБ ОДНОМ НЕЖЕЛАНИИ

«Не желаю знать, что может думать о талантливых людях человек, не обладающий талантом».
Возможно, Жюль Ренар имеет в виду также талант чуткого восприятия (талант слушателя, зрителя, читателя).



ОТГОЛОСКИ ПРОШЛОГО

Есть у меня такое маленькое, редкое удовольствие: в какой-нибудь вечер сесть в старенький, тряский, полутемный троллейбус, и — «некуда больше спешить»… Эти развалюхи еще встречаются в нашем городе. И я на полчаса физически возвращаюсь в свое школьное, студенческое прошлое, которое кажется уже — не знаю: то ли таким далеким, то ли таким близким…



ЧЕХОВ И ФИЛОЛОГИЯ

Странные книги у нас в городе выходят… «Читая повесть А. П. Чехова “Степь” с картой в руках» (согласно аннотации — географо-краеведческие исследования)! А я думал, что филологи меня уже ничем не удивят… Гениальное чеховское произведение сверять с географической картой? На полном серьезе излагать более чем спорные догадки, приравнивая их к «исследованиям»? (притом приводятся общие сведения о населенных пунктах, мимо которых Егорушка, по мнению автора, мог проезжать). Отказывать писателю в праве на художественное обобщение? Нет, с филологами явно что-то не так…
«Для производства кирпича глиняные карьеры должны быть рядом с заводом — это одно из главных условий рентабельного развития дела» — пишет автор о поселке Синегорский на Северском Донце, куда, наконец, «доехал» главный герой «Степи». Ну, если после чтения Чехова можно говорить таким языком…



ТИМОФЕЕВСКИЙ-КУЛИНАР

В издательстве «Новое литературное обозрение» только что вышла новая книжка Александра Тимофеевского — «Кулинария эпохи застолья», ее тон задан письмом Пушкина к Соболевскому: «У Гальяни иль Кольони. Закажи себе в Твери…». То есть стихи, посвященные кулинарным рецептам (как изысканным, так и самым простым), а также рифмованные тосты и, согласно аннотации, «поэзия частной жизни».
Начинается книга экспромтом, посвященным… мне. «Книга» — в буквальном смысле: в единственном числе, из 3200 экземпляров указанного тиража. Вписан экспромт, разумеется, ручкой. И ни одного неоправданного слова!

                                   Спасибо вам за мед пчелиный
                                   И сладкий мед хвалебных слов.
                                   Но не пора бы взять дубину
                                   И бить меня, как бьют ослов.

Конечно же, мед (привезенный мною в подарок из донской глубинки) дают исключительно пчелы, но «пчелиный» поставлено не только для рифмы: ведь далее сказано, что бывает еще и «другой» мед. А зачем поэта «бить, как ослов»? А потому что я однажды расхвалил его в «Независимой газете», вот Тимофеевский и шутит: не пора ли поругать?
Нет, Александр Павлович, угощайтесь медом…



ЗАМИНКА

На стоянках автобуса «Ростов — Москва» выходит, с достоинством достает сигарету, почти не морщась закуривает. Движения неторопливы, жесты заботливо-сдержанны. В глазах — легкий скепсис. Остроносые туфли, отутюженные брюки, пиджак, галстук. Важности нет — есть спокойно усвоенное чувство своей социальной роли (словно ни на секунду не забывает, что совершает деловую поездку). По-видимому, этот молодой сухопарый человек — служащий офиса.
Но вот, глубокой ночью, — очередная остановка. Разлегшийся на двух сидениях (автобус наполовину пуст) и растянувший ноги до половины прохода, он не просыпается. Рот удивленно полуоткрыт, лицо заострено в какой-то детски наивной, нелепо смешной готовности не пропустить, досмотреть нечто развивающееся, непредсказуемое, важное…
С ролью вышла заминка.