Новый роман Эдуарда Просецкого, входящий в цикл «Непостижимая Россия», вызывает большой интерес и первый вопрос, который возникает после его прочтения: сатира ли это на общество, доведенная до гротеска или же гротеск самого общества, которому уже ничто не поможет?
Как Салтыков-Щедрин в XIX-м веке с болью говорил о России, — так наблюдаем мы в XXI-м, насколько его сатира актуальна и сейчас, что «воз и ныне там»:
«— Это еще ничего, что за наш рубль в Европе дают полтинник, — будет хуже, если за наш рубль станут давать в морду.
— Если я усну и проснусь через сто лет и меня спросят, что происходит в России, я отвечу: пьют и воруют.
— Когда и какой бюрократ не был убежден, что Россия есть пирог, к которому можно свободно подходить и закусывать?
— Нет, видно, есть в божьем мире уголки, где все времена — переходные.
— Многие склонны путать два понятия: “Отечество” и “Ваше превосходительство”».
Но у того же Салтыкова-Щедрина рассказ «Добрая душа» начинается со следующих строк: «Часто я думаю: что на свете всего милее? и как ни гадаю, всегда выходит один ответ: нет на свете милее доброй души человеческой».
В романе Просецкого речь идет о сакральном: не только о спасении души — судьбе всего человечества.
Что будет с миром? За чью душу борются Бес и Ангел-Хранитель, посланный на землю при крещении героя? Это некий художник-авангардист Клямкин. Воспитанный в социалистическую эпоху, плавно перешедшую в безвременье, а потом в дикий капитализм в России, Клямкин, что называется, порождение своего времени. Не совсем бездарный художник, но и далеко не гений, как вообразил о себе, он человек, полный гордыни и тщеславия, да и всего перечня смертных грехов, начиная с блуда и сребролюбия. Предатель и приспособленец по натуре, вера и любовь которому чужды как понятия. Это даже не Жорж Дюруа Мопассана, его уже не назовешь «милым другом». И не герой из романа Джона Брейна «Путь наверх», — неслучайно Джо Лэмптон, этот обаятельный циник — любимец каждой английской домохозяйки. Что же касается Жоржа Дюруа, то тот, по крайней мере, не крал, а просто пользовался предоставленными ему текстами любящей его женщиной, чтоб продвинуться по журналистской линии; Клямкин же бессовестно крадет идею картины своего безвременно ушедшего друга, извращая ее в самой сути. Он предает женщин, пользуясь молодостью одной и богатством другой. Все его устремления наверх, к мировой славе, не соответствуют масштабам его заурядной и бесцветной личности, но будучи необъективным в оценке себя, он не понимает этого и искренне верит в свою избранность. Его душа, как выясняется к концу книги, — пустое место, неинтересное ни Дьяволу, ни Богу. Об этом говорит сам Бес, который так упорно совращает Клямкина всю жизнь и в результате, выиграв войну у Ангела, сам же отказывается от своей победы. Его, Клямкина, душа «оказалась… вроде как недействительная. Ни богу свечка, ни черту кочерга».
Так что — за что боролись, на то и напоролись. Достоевский говорил, что человек, душа его — это поле борьбы между силами Света и Тьмы. А за душу современного человека, как выясняет теолог Просецкий, и бороться-то не стоит. Так как душа потеряна уже при жизни. Она безнадежна и никому неинтересна. Так вызревает пустоцвет, растение без завязи, потому что почва для созревания души утеряна.
Российская действительность в книге сосредотачивается на площадях, которые, прежде всего, привлекают внимание Беса: «Из непомерного разнообразия человеческих типов, которых довелось искушать Бесу на Земле, более всего благоволил он революционерам: ведь они были прямыми последователями Сатаны». Такие персонажи, как, например, лидер оппозиционной партии Титков, очерчены пером писателя так же выпукло, гротескно и не вызывают серьезных чувств. И вся революция намечается для того только, чтоб набить себе карманы, как это сделали предыдущие, и речь вовсе не идет о благе народа. Наверно, автор не ставит перед собой задачу просто посмеяться над искаженной российской действительностью. Но как можно относиться к ней при олигархическом капитализме, застывшем на уровне казнокрадства, бюрократии, раздербаненых культуры, литературы, искусства и медиапространства, оболванивающих общество.
Мода на воцерковленность ярко выявлена в книге в развитии сюжета, касающегося одной из главных ее героинь — Эры Мефодьевны Сапрыкиной — стареющей бизнесвумен, правдами и кривдами достигшей вершины общества и вполне успешно разложившейся морально до того, чтоб покупать молоденьких любовников. Духовный и душевный распад спешно прикрываются церковными обрядами, чтоб заткнуть рот всем возмущающимся. Но обряды могут быть оправданы только на фоне веры в Бога и любви друг к другу. Все остальное — это попрание веры, кощунство и насмешка над Всевышним, — в конце концов, он не дает этой разложившейся парочке переступить порога Храма, покарав их.
Развитый таким образом сюжет не является гарантией тождественности событиям, происходящим в жизни, в нашем российском обществе. Хоть рыба и гниет с головы, но сама голова всегда, почему-то, остается целой и продолжает свое поступательное существование в обществе, хотя и в другом, хамелеоновском, качестве, но всегда в таком же благоденствии, не читая ни Салтыкова-Щедрина, ни Просецкого.
А дело о спасении душ передается в Высшие инстанции, причем каждое дело рассматривается отдельно.