Гляди-ка в оба, да не сглазь –
Из озарений, из наитий
Она возникла, эта связь, –
Не задевай узлов да нитей.

Из бездны гибельной уйдя,
Она скрепит края столетий –
И только в трепете дождя
Её почует кто-то третий.

Не то сквозь сон она прошла,
Набухнув жилкою височной,
Не то скользнула, как игла,
В укрытье памяти бессрочной.

Песочной струйкою шурша,
Проникла в логово забвенья –
И вот, отвагою дыша,
Судеб распутывает звенья.

Водой проточною струясь,
Она размыла средостенья
И вышла, больше не таясь,
На свет, и с нею – обретенья.

За тканью времени живой
Растенья вздрогнут и воспрянут –
И вскинут вдруг над головой
Свой мир, и ждать не перестанут.

И то и дело, как ни строй
Воздушных замков очертанья,
В единый миг пчелиный рой
Сгустит былые испытанья.

И ты узнал их, видит Бог,
И вновь лицо твоё открыто, –
Они грядущего залог
И настоящего защита.

Для смутного времени – темень и хмарь,
Да с Фороса – ветер безносый, –
Опять самозванство на троне, как встарь,
Держава – у края откоса.

Поистине ржавой спирали виток
Бесовские силы замкнули, –
Мне речь уберечь бы да воли глоток,
Чтоб выжить в развале и гуле.

У бреда лица и названия нет –
Глядит осьмиглавым драконом
Из мыслимых всех и немыслимых бед,
Как язвой, пугает законом.

Никто мне не вправе указывать путь –
Дыханью не хватит ли боли?
И слово найду я, чтоб выразить суть
Эпохи своей и юдоли.

Чумацкого Шляха сивашскую соль
Не сыплет судьба надо мною –
И с тем, что живу я, считаться изволь,
Пусть всех обхожу стороною.

У нас обойтись невозможно без бурь –
Ну, кто там? – данайцы, нубийцы? –
А горлица кличет сквозь южную хмурь:
– Убийцы! Убийцы! Убийцы!

Ну, где вы, свидетели прежних обид,
Скитальцы, дельцы, остроумцы? –
А горлица плачет – и эхо летит:
– Безумцы! Безумцы! Безумцы!

Полынь собирайте гурьбой на холмах,
Зажжённые свечи несите, –
А горлица стонет – и слышно впотьмах:
– Спасите! Спасите! Спасите!

Славянский корень, тюркская закваска,
Степная, переимчивая Русь,
Да имени широкая огласка –
Откуда? – разбираться не берусь.

Достаточно почуять на приволье
Неясный зов – откуда он, скажи?
Давно уже чумацкой крупной солью
Засыпаны глухие рубежи.

Чужая кровь – куда она девалась?
Всегда её с избытком было встарь, –
Вот эта почва ею напиталась –
Всех ненасытней жертвенный алтарь.

Вот в этих толпах всё перемешалось –
Откуда в этих лицах, объясни,
Кочевий дух, которым надышались
Когда-то, в незапамятные дни.

Какая сила это замесила,
Расплавила и бросила в леса,
Где финские замшелые светила
Белёсые коптили небеса?

Всё это зримо – стало быть, творимо
Доселе с неизведанных времён, –
Я верю, что Москва древнее Рима,
А Киев раньше к жизни пробуждён.

Пусть я вам не нужен сегодня, покуда
Не вспомните сами, что жив,
Пусть ваши гортани столетья простуда
В сплошной превратила нарыв,

Пусть помыслы ваши недобрые скрыты,
А добрые все на виду, –
Сегодня мы с вами поистине квиты,
А прочего я и не жду.

Так спрячьте же толки небрежные ваши
Подальше, до лучших времён, –
Испившему темени горькую чашу
Не место у ваших знамён.

Оставьте всё то, что оставить хотели –
Авось пригодится потом –
Под спудом, – я помню снега и метели,
Обвившие сердце жгутом.

Я помню весь жар этой силы безмерной,
Идущей оттуда, куда
Ведёт меня ввысь из кручины пещерной
Встающая в небе звезда.

А вас, оголтелых, сощурившись гордо,
Пусть ждут на постах ключевых
Сыны Измаиловы – смуглые орды,
Скопленье племён кочевых.

Лишь глоток – лишь воздуха глоток,
Да от ласки влажный локоток,
Да пора – царица полумира
Под звездой в надменной высоте
Тянет руки в бедной наготе
К двойнику античного кумира.

На лице – смирения печать,
Чтоб судьбу смелей обозначать, –
Подобрать бы камни к фероньеркам! –
С виноградом вместе зреет гром,
Чтобы дождь, поставленный ребром,
Удивил павлиньим фейерверком.

На ресницах – мраморная пыль,
Колосится высохший ковыль,
Да венком сплетается полынным
Эта степь, истекшая не зря
Горьковатым соком сентября,
С шепотком акаций по долинам.

Не найти заветного кольца,
Не поймать залётного птенца –
Улетит с другими он далёко, –
В розоватой раковине дня
Слышен гул подземного огня,
Ропот слеп, как гипсовое око.

Станут нити в иглы продевать,
Чтоб лоскутья времени сшивать,
Изумлять виденьем карнавала,
Где от масок тесно и пестро
И пристрастья лезвие остро,
А участья как и не бывало.

Полно вам печалиться о ней,
Круговой невнятице теней, –
Не объять причины увяданья –
И в тиши, растущей за стеной,
Дорогою куплено ценой
Отрешенье – символ оправданья.

Где когда-то белел ковыль,
Летним снегом на землю падая,
С чумаками прошли не вы ль
Просто так – за морской прохладою?

Где когда-то трава была
Удалой тетивы опаснее,
Синева лишь туда вела,
Где свобода ещё прекраснее.

Как пушинку, что с губ не сдуть,
Оставляли улыбку кроткою –
И стекала отравы ртуть,
И расправа была короткою.

Присмотрись – там подков не счесть –
Шлях от тяжести чубом свесился –
И на счастье примета есть
В этих отсветах полумесяца.

Там лукавый прищурен глаз,
Чтобы, чаркой извечной потчуя,
Чтили степи, вздохнув не раз,
Небывалую славу отчую.

Дыханьем родины мне степь моя верна –
Милее лепета и заповеди строже,
Она дарована, смиренье растревожа,
И нежит жалостью, где дверь отворена,
Погудкой вспархивает, шороху родня,
Звенит над запахами, длительнее эха, –
И в будущем ты ангел и утеха,
Но прожитое ближе для меня.

Мелодии священные ключи
Найдём ли мы к окрестности звучащей? –
И в этой беззащитности щемящей
Не высветлить пред вечером свечи.

Не выстоять пред облаком реке –
И кровью, пробегающей по жилам,
В печали по курганам да могилам
Она воспламенится вдалеке.

Где столько навидался на веку,
Всё чаще око тянется к пернатым,
Привязанным к отеческим пенатам,
И хатам с огоньками к огоньку.

А степи не гадают по руке –
И мгла полынная со временем роднится,
Распахивая нотные страницы,
И смотрит маревом – и, вся накоротке,
Слетает заговором в музыке старинной,
Почти что тайною, где явь твоя – извне,
И в жизни, брошенной былинкой в стороне,
Во притче памяти былинной.

И негде выговорить: милая! – с луною
Ужель найдём прибежище меж нив,
Чтоб, головы повинные склонив,
Нездешней надышаться тишиною,
Иной совсем? – на то она и есть,
Чтоб выговору вечности остаться
И слову прозорливому раздаться –
В нём боль и честь.

И травы горькие мне кажутся добрей,
И странник их, как веру, обретает –
И мнится: нет уже ни снега, ни дождей –
А птицы певчие совсем не улетают.

Лишь затем, чтоб под ветром встать,
Сохраняют деревья силы –
И доспехи роняет рать,
Под корой напрягая жилы.

Желваками бугры вокруг
Перекатываются редко –
Разве кто-то окликнет вдруг,
Под подошвами хрустнет ветка.

Кто земных не носил вериг,
Тот ни вздоха не знал, ни взмаха, –
И закопан по горло крик,
Чтоб не выдал прохожим страха.

Отродясь не увидит тот,
Кто ночного не ведал хлада,
Как из сотов густых растёт
Ощущенье пустого сада.

Под горою приют найди
У реки или чуть поближе –
Если сердце живёт в груди,
Я глаза твои сам увижу.

Хоть слова различи во мгле –
Неужели не понял сразу
Полусонных огней в селе
Фризом вытянутую фразу?

Разгадать бы в который раз
Этой трепетной стон округи! –
Вроде, ты и фонарь припас –
Может, вспомнишь ещё о друге?

Кто птице подскажет, где время искать,
В котором свободно паренье?
Кто пламени сможет впотьмах потакать,
Покуда возможно горенье?

Кто рыбу направит на истинный путь
Меж гибельных рек или в море?
Кто почву прославит, чья щедрая суть
Окажется нужною вскоре?

Кому там покажутся эти слова
Излишними вроде на фоне
Распада и стона всего естества
И боли в гортани и лоне?

Каким же паскудам по нраву разлад,
Хребта и ключиц переломы
У грозной отчизны, что мор или глад
Снесёт, но вздохнёт по-другому?

Какая пылает над нами звезда,
Какие мерцают зарницы?
Эпоха рождается в муках, когда
Не читаны судеб страницы.

Но птица упрямая рвётся в зенит,
И по ветру вьётся косынка –
И кольцами бармица тонко звенит,
И сулица ждёт поединка.

Глаза приподняв непрошенно,
Стоишь до своей поры,
Где в самую глушь заброшены
Взъерошенные дворы.

Увенчан листвой редеющей,
Стоишь, не смыкая век,
Покой прозревая реющий
Над сонным слияньем рек.

Фонарь приподняв над бездною,
Стоишь в тишине ночной,
Поддержанный твердью честною
На шаткой тропе земной.

Всё то, что давно предсказано,
Пронизано до корней
Присутствием горним разума –
И чуешь его верней.

И кто-то с тобой беседует,
Звезду в небесах подняв, –
И что-то отсюда следует,
И знаешь, что сердцем прав.

Рассеяны в мире зёрнами
Все те, кто к тебе добры, –
И травами скрыты сорными
Отравленные пиры.

Засыпаны щели домыслов
Растений пыльцой сухой,
Привычность побочных промыслов
Гнилою полна трухой.

И рот не криви из прошлого
Среди потайных щедрот –
От зол толкованья пошлого
К истокам запрятан код.

На листах виноградных – налёт
Застоявшейся мглы поднебесной, –
Только солнышко слово берёт –
Норовит закрывать ему рот
Непогода с ухваткой известной:

Поскорее успеть заслонить
Просветленье, надежду на чудо,
Направление дум изменить –
И луча напряжённую нить
Бросить с маху в какую-то груду.

Так и в жизни случалось моей:
Сколько раз этот свет прерывали,
Что бывал мне родного родней,
Что питал меня только смелей
В дни, когда мне вздохнуть не давали!

Только душу не вытравить вдруг –
Не затем она в мире желанна,
Чтобы в новый не ринуться круг,
Чтобы речи прекрасный недуг
От невзгод не спасал неустанно.

Куда заглянули вы нынче, слова? –
Не в те ли бездонные воды,
Откуда вы черпали ваши права
По первому зову свободы?

И что же от ваших стенаний и слёз,
От музыки вашей осталось?
В разомкнутом небе – предчувствие гроз,
А в сердце – простая усталость.

Но смысл ваш подспудный не так уж и прост –
И мы не ему ли внимаем,
Когда норовим дотянуться до звёзд
И рокот морей обнимаем?

В листве и цветах средь биенья лучей,
Украсивших грешную землю,
Я ваше участье ещё горячей,
Ещё откровенней приемлю.

Но с вашей повадкой и с вашей мечтой
Не только улыбки знакомы –
И тот, кто лежит под могильной плитой,
Постиг наважденье истомы.

И я наглядеться ещё не могу,
Как день наклоняется к вишням, –
И век неизбежный в себе берегу,
Чтоб с честью предстать пред Всевышним.