Публицистика

Игорь ШУМЕЙКО

ЕСЛИ БОГА НЕТ, ТО ВСЕ... ОТНОСИТЕЛЬНО

Именно с 27 сентября 1905 года Энергия стала равняться Массе на Скорость света в квадрате, по самой известной в мировой истории формуле E=mc2. Напечатанная в тот день в журнале "Annalen der Physik" ("Анналы физики", Германия) третья статья Альберта Эйнштейна вкупе с предыдущими, того же года завершала здание Специальной Теории Относительности. Автор популярной, только что изданной в России биографии гения Уарт Айзексон: "Всплеск творческой активности Эйнштейна в 1905 году поражает воображение".
А представление Берлинской академии новой работы Альберта Эйнштейна 25 ноября 1915 года позволяет считать именно ту дату — точным (при всей относительности времени, следовавшей из работ упомянутого автора) днем рождения Общей Теории Относительности.
Другой факт, признанный за эту сотню лет, проверяемый ныне и интернетпоисковиками: из всех теорий физики именно Эйнштейнова наиболее явно шагнула в философскую, культурную историю человечества. Даже (доказательство "от противного") отрицавшие научное значение Теории Эйнштейна невольно признавали факт ее духовного влияния. Ленард, глава группы "Немецкая физика", в 1930-е годы утверждал: "Пример опасного влияния: Эйнштейн со своими теориями и математической болтовней, составленной из старых сведений и произвольных добавок. Недостойно немца быть духовным последователем еврея". Согласитесь, трудно представить духовных последователей законов Ома, Фарадея, уравнений Максвелла, даже при том, что последние — научная предпосылка Теории Относительности.
Упреждая некоторых "популяризаторов", разогревавших "интерес к науке" на конфорках конфликтов, упомянем о Гилберте, якобы на пять дней раньше Эйнштейна опубликовавшем уравнения гравитационного поля, и о еще большем числе "опередивших" Специальную Теорию Относительности: Пуанкаре, Лоренц, Хевисайд... Все ученые, назначенные в "истинные авторы" или соавторы, признавали приоритет, решающую роль Эйнштейна. А наиболее "обокраденный Лоренц" дал всем нам еще и прекрасный этический ориентир. Из его письма Эйнштейну: "Я ощущал необходимость более общей теории, которую пытался разработать позднее... Заслуга в разработке такой теории принадлежит Вам (и в меньшей степени Пуанкаре)". Именно Лоренц неоднократно выдвигал, энергично поддерживал кандидатуру Альберта Эйнштейна (бывшего еще и рекордсменом по числу "номинаций") на Нобелевскую премию. Медленно "доходившие" члены комитета отделались в 1922-м гениальной по своей уклончивости формулировкой: "за теорию фотоэффекта. и другие работы в области теоретической физики".

Кроме признания коллег, надо сказать о феномене "признания публики". Если б нобелевцы ввели, подобно Евровидению, определение победителя по сумме оценок специалистов и результатов sms-голосования, Эйнштейн получил бы не менее дюжины Премий. В том смысле, что именно он стал "Абсолютным (немного забавно для автора теории относительности. — И. Ш.) Эталоном Ученого ХХ века, неким Единственным Камнем. Сразу скажу, автор интерпретации фамилии на основе раздельного произношения: Эйн Штейн („Один камень") — одна из его поклонниц, Елизавета, королева Бельгии... Уже восхитительно, сгодилось бы для биографии любой рок- суперзвезды: Одна из поклонниц, королева Бельгии, преподнесла комплимент в звучных стихах: „И молюсь сейчас, когда все камни пошатнулись, / Чтоб Один Камень остался неколебим"".

А относительно Ньютона...

Что именно разглядели в швейцарско-германском физике люди, далекие от науки? Мне кажется, отчасти виноват его Великий Предшественник. Не Предтеча, как Лоренц, а именно: автор предыдущей Системы Мироздания. Дело не только в двухсоттридцатилетнем сроке "мирового правления Ньютона" (считая от доклада Лондонскому королевскому обществу в 1686 году, ставшего основой его "Математических начал натурфилософии"), а в том, что именно на те века пришелся главный скачок развития науки, техники. Благодарные потомки справедливо видели "Законы Ньютона" в основе материального прогресса, стройную "Систему Ньютона" — в фундаменте устойчивого мировоззрения, оставлявшего Богу некий первотолчок — ту же природу Всемирного тяготения, а все последующие движения во Вселенной описывающую с исчерпывающей точностью.
В биографии Макса Планка упоминается факт потери к началу XX века престижа физики как возможного поля деятельности. Студентам не советовали "идти в физики": в ньютоновской системе открыто уже абсолютно все, совершенная модель мироздания завершена. Единственное небольшое облачко висело над некоторыми странными следствиями из Уравнений Максвелла... Из него и "грянула буря". Наверно, все ж не обойтись без затертого в цитатах четверостишия:

Это отметились современники: ньютонов — Александр Поуп (первые две строки) и эйнштейнов — Джон Сквайр, вторые две. Несмотря на "сатанинскую" иронию Сквайра, Системы Исаака и Альберта соотносились скорее как Ветхий и Новый Заветы. Да, Эйнштейн выглядит подставившимся под критику не только тех "арийских физиков". А известный "нравственный релятивизм"? Ведь так легко увязать крушение Абсолюта в физике и морали. И вообще. если Абсолют — не только шведская водка, но и один из синонимов Бога, то Относительность, "чисто логически", наверно — синоним дьявола? Подобная гипотеза скручена и в сконструированном мною квазикарамазовском заглавии статьи. О "богоборчестве" Теории Относительности чуть позже, пока о противостоянии этих системообразующих Образов.
Сравним. Застегнутый, аккуратный член британского парламента, участник самой важной сессии в его многовековой истории. 1688 год, "Славная революция", сэр Исаак с коллегами избрали королем Вильгельма III на условии сохранения за собой управление государством. Рождение формулы "Король царствует, но не управляет". Создание, собственно, Великобритании в ее нынешнем политическом виде. Интересно сопоставить: ведь Британская империя на момент начала (подрывной) деятельности Эйнштейна была безусловным мировым лидером. И сэр Исаак, соответственно — создатель не только Модели мироздания, но и сосоздатель ведущей политической Модели. Возразят: ученый был вне политики, перескажут в сотый раз правдивый анекдот, что единственной произнесенной парламентской речью Ньютона была "просьба закрыть окно ввиду сквозняка"... Не путайте внеполитичность с мизантропией! Это среди горлопанов дантонов, в пылком, наивном французском Конвенте: кто громче орет — тот и Мирабо. А создатели Первой парламентской системы сформировали особую политическую культуру сдержанности, скрытого влияния, тайных джентльменских соглашений.
Да мог ли быть "внеполитичным" политический лидер Кембриджа в суровом противостоянии Якову II, предыдущему королю, пытавшемуся и управлять?! Директор британского Монетного двора, инициировавший смертные приговоры, впрочем вполне обоснованные, лицам, вредившим работе его фирмы?.. Дабы не сочли сей текст антиньютоновским памфлетом, укажу на еще большего сноба и мизантропа. Лорд Кавендиш всю жизнь общался со слугами посредством записок, о своих выдающихся открытиях сообщил лишь нескольким знакомым по клубу. Его работы найдены случайно, при разборе архивов. Что? Благодарность толпы? Признание, польза человечества?!
И — Эйнштейн. Добродушный, житейски наивный, на самые высшие приемы приходивший в вечном своем свитере и туфлях на босу ногу! Листать свидетельства знавших его лично — особый род удовольствия.
"В нем всегда была какая-то волшебная чистота, одновременно детская и безгранично упрямая" (Опенгеймер). "Глубокое сочувствие к людям, интерес к их судьбе предохранили Эйнштейна от не подобающей такому человеку меры безнадежности. Несмотря на гениальность и славу, он держал себя абсолютно просто, без малейших претензий на превосходство. Он был не только великим ученым, но и великим человеком" (Бертран Рассел). "Кроткий и мудрый" (Харди). И самое близкое к теме этой статьи: "Если б не Эйнштейн, физика XX века была иной. Этого нельзя сказать ни об одном другом ученом. Он занял в общественной жизни такое положение, какое вряд ли займет в будущем другой ученый. Никто, собственно, не знает почему, но он вошел в общественное сознание всего мира, став живым символом науки, властителем дум ХХ века (курсив мой, слова Чарльза Сноу. — И. Ш.).
Это "никто не знает, почему властитель дум ХХ века" дает право сказать о значении и Образа Эйнштейна, роли восприятия масс. Два века железно-неуклонного прогресса (и торжества Британии) подвели общественное сознание к тому, что "новозаветный" физик будет и внешней противоположностью "ветхозаветному" сэру Исааку. Кузен премьер-министра Франции — Пуанкаре? Аккуратист Лоренц? Не то. А вот пацифист, анархист, икона нонконформизма Эйнштейн. Особо хороши свитера, всклокоченность, это полутолстовство (не босиком, так на босу ногу!), высунутый язык на знаменитом фото; жаль, никто пока не сопоставил его с другим высунутым языком, эмблемой столь же великих нонконформистов, выдающихся на своей стезе, — группы "Роллинг стоунз".
Бунтовщиков много, но Эйнштейн дал пример "инвариантности" нонконформизма, единой природы его неверия: и в необходимость носков, и в необходимость допущения абсолютного Пространства-Времени. "Прежде думали, что если убрать из мира все предметы, то пространство и время все-таки останутся; я же показал, что в этом случае не будет ни пространства, ни времени" — его пояснение на пальцах Теории Относительности. "Почему именно я создал теорию относительности? Нормальный взрослый человек вообще не задумывается над проблемой пространства и времени. По его мнению, он уже думал об этой проблеме в детстве. Я же развивался интеллектуально так медленно, что пространство и время занимали мои мысли и когда я стал взрослым".

Что до "богоборчества"...

...и противостояния Абсолюту... Века, тысячелетия на Пространство-Время смотрели, вообще никак не смотрели, считая это богоданной или единственно возможной реальностью, ареной любого действа. "Дано" школьной задачи, в которое вдумываться — бессмысленно, надо скорее бежать к: "Найти", "Решить", "Доказать" К "оценке за контрольную", к Аттестату, Диплому — с чем у Альберта всегда было неважно: провал, неполучение Аттестата в Мюнхенской гимназии, ныне носящей его имя. А гипотетическое введение ЕГЭ в Швейцарии конца XIX века... боюсь, и вовсе лишило бы нас Теории Относительности.
Движения звезд, планет, соударения шариков-тел, все мыслилось в пространстве координат X, Y, Z... Вот только лучи эти X, Y, Z прочертил по Вселенной не лично Саваоф в День Творения, а Рене Декарт в 1637 году, а значит, в "Деле о богоборчестве А. Эйнштейна" нет состава преступления. Картина формирования мировоззрения Эйнштейна хорошо показана в книге "Колючий треугольник" Александра Мелихова. Автор, известный писатель, лауреат многих премий, финалист Букера, но и — кандидат физико-математических наук, обращает внимание на важную роль знакомых нам, но совсем по другим делам немецких "вульгарных материалистов" и "позитивиста Маха". В романе "Отцы и дети" Базаров рекомендует Кирсанову как новую Библию книгу "вульгарщика" Бюхнера "Сила и вещество" ("Stoff und Kraft"). А главная философская книга В. И. Ленина "Материализм и эмпириокритицизм" посвящена Эрнсту Маху, точнее, тотальной борьбе с ним.
Мелихов поясняет, чем были для Эйнштейна те полузабытые ныне герои: "Мах чрезвычайно раскрепостил фантазию Эйнштейна. Сила Маха заключалась, пожалуй, больше в последовательности, с которой он из множества „очевидных" физических принципов, объясняющих устройство мира, стремился выбрать наиминимальнейший их набор. Мы все равно имеем дело не с предметами, а с комплексами ощущений, рассуждал Мах, так давайте и не гнаться за недоступной реальностью, а станем наиболее удобным, „экономным" способом описывать эти самые комплексы, не пугаясь никаких „неестественных" моделей".
Вообще-то сей подход известен: "Бритва Окама". Мах был важен Эйнштейну актуальной фактурой, "бритьем" именно современных, конца XIX века теорий. Ну и энергичностью, скоростью. эдакая "электробритва Окама". "Я усматриваю подлинное величие Маха в его неподкупном скептицизме и независимости", — Эйнштейн в автобиографии.
Но с годами по мере постижения мира Эйнштейн разошелся с позитивистом Махом:
"Априори следует ожидать хаотического мира, который невозможно познать с помощью мышления. Можно (или должно) было бы лишь ожидать, что этот мир лишь в той мере подчинен закону, в какой мы можем упорядочить его своим разумом... подобно алфавитному упорядочению слов какого-нибудь языка. Напротив, упорядочение, вносимое, например, ньютоновской теорией гравитации, носит совсем иной характер. Хотя аксиомы этой теории и созданы человеком, успех этого предприятия предполагает существенную упорядоченность объективного мира, ожидать которую априори у нас нет никаких оснований. В этом и состоит „чудо“, и чем дальше развиваются наши знания, тем волшебнее оно становится. Позитивисты и профессиональные атеисты видят в этом уязвимое место, ибо они чувствуют себя счастливыми от сознания, что им не только удалось с успехом изгнать Бога из этого мира, но и лишить этот мир чудес... Вечная загадка мира — его познаваемость. Сам факт познаваемости представляется чудом".
Здесь А. Мелихов ригористически уточняет: "Эйнштейн называет тайной познаваемость мира, но имеет при этом в виду его предсказуемость. То, что нам удается создавать неплохие прогностические модели, совсем не означает понимания, как оно есть на самом деле. Познаваемость возможна лишь при тождестве познаваемого объекта с познающим субъектом — только тогда моделирующее может совпасть с моделируемым. Ученые снизили критерии познания до уровня своих реальных достижений: отождествили предсказуемость и познание".
Тонко! Похоже, Мелихов, подмечает, что юношеское знакомство Эйнштейна с вульгарными материалистами, Махом "даром не прошло", оставив в гносеологии Альберта Германовича некий утилитаристский "шрам". (Но именно в случае Эйнштейна это "украшение мужчины" словно провоцирует маленькую опечатку, превращая его в "шарм".)
Итак, "раскрепостив фантазию" (Мелихов), расширив сознание, то есть использовав Маха, как поп-художники, рок-музыканты используют марихуану, Эйнштейн пришел к признанию: "Наука может быть создана только теми, кто насквозь пропитан стремлением к истине и пониманию. Но источник этого чувства берет начало из области религии. Оттуда же — вера в то, что правила этого мира рациональны, то есть постижимы для разума. Я не могу представить настоящего ученого без крепкой веры в это. Наука без религии — хрома, а религия без науки — слепа". Леопольд Инфельд: "Когда Эйнштейн говорит о боге, он всегда имеет в виду внутреннюю связь и логическую простоту законов природы. Я назвал бы это „материалистическим подходом к богу“".

Генезис Образа

Чтоб покарать меня за отвращение к авторитетам, судьба сделала авторитетом меня самого. Итак, судьба сделал Эйнштейна неким эталоном, просто "Ученым ХХ века" (иногда говорится и без привязки к веку), что обязывало его вляпываться во все "дискурсы". Феминистский (см. "Первая жена Эйнштейна Милева Ма- рич — истинный автор Теории Относительности"). Национальный (тут изящно сформулировал он сам): "Благодаря тому, что сегодня теория относительности удовлетворяет вкусам читателей, в Германии меня называют немецким ученым, а для Англии я швейцарский еврей. Если дойдет до ее очернения, характеристики поменяются местами: для Германии я стану швейцарским евреем, для Англии — немецким ученым".
Исторический пруф (подтверждение): "Осенью 1919 года экспедиция Эддингтона в момент затмения зафиксировала предсказанное Эйнштейном отклонение света в поле тяготения Солнца. Измеренное значение соответствовало не ньютоновскому, а эйнштейновскому закону тяготения. Сенсационную новость перепечатали газеты всей Европы, хотя суть новой теории излагалась в беззастенчиво искаженном виде".
И опять "образный подход". Задумаемся: Эйнштейнова сенсация 1919 года была, наверно, первой невоенной всемирной новостью, первой после газовой атаки у Ипра, верденской мясорубки, битвы у Соммы, капитуляции Германии... Вполне немецкий в то время академик, возможно даже, как-то отыгрывал партию — за негодяя-бездаря кайзера Вильгельма.
Ну и важнейший "дискурс ХХ века". Социальное обустройство, революции, реформы, СССР, коммунизм, "борьба за мир". Неизменную сквозь все потрясения любовь к Советской России, социализму Мелихов интерпретирует, изящно применяя Принцип Относительности к политике: "Друзей судить по декларациям, врагов — по поступкам. Друзей по достижениям, врагов по издержкам. Он одобрял или уж, по крайней мере, снисходил ко всему, что творилось в Советском Союзе, заявляя, что эксперименты подобного масштаба и следует проводить в предельно неблагоприятных условиях, чтобы наиболее надежно подтвердить проверяемую гипотезу".
Эйнштейн решительно требовал, чтоб президент Трумэн для равной безопасности передал ядерные секреты СССР, и, возможно, его позиция плюс моральный авторитет подвигли супругов Этель и Юлиуса Розенберг пожертвовать жизнями за попытку такой передачи. Сам он "секретами" не владел, не участвуя в разработке атомной бомбы, но всю жизнь мучился, что история "Проекта Манхэттен" началась с его письма Рузвельту. Иногда задумаешься, как вообще политики, конкретно мыслящие военные, считавшие доллары, марки, тонны стали... жившие в мире простых уравнений "Пушки вместо масла", поверили в энергию каких-то там протонов?! Рискнули ресурсами, нужными для Победы. "Циклотроны вместо танков". В эссе о "холодной войне" я писал, что Леннон, автор знаменитой песни "Imagine", гимна пацифистов (Представьте мир без войн), попал "с точностью до наоборот". Именно умение представить Войну, "неприемлемый уровень потерь", позволило "Военщине" не нажать кнопку. Мир спас — хороший уровень воображения, и, получается — качественный нон-фикшн (как его "средство доставки".)
"Книги о науке, предназначенные для неспециалистов, большею частью стремятся ошеломить читателя. Все описания даются в сенсационной манере, которая претит разумному читателю", — это от Эйнштейна прямо вам, ставшие мемом "Британские ученые"!
Кстати, то особое признание, культ Эйнштейна в США напоминают о точном чутье, инстинкте давней державы-реципиента и немного — о карьере Иосифа Бродского. Тут можно перейти и к.

...литературному десерту

Поистине восхищает краткий список "писателей, которыми восхищался Эйнштейн": Толстой, Достоевский,_Диккенс. Нетрудно предположить, что Диккенс увлекал своим гуманизмом, сострадательным вниманием к людям, как говорится: "тем и знаменит". О Толстом есть и прямые высказывания: "Выдающийся пророк нашего времени. нет сейчас никого, кто бы обладал толстовской глубокой способностью проникновения в суть и моральной силой".
И... эта особая в мировой истории пара гениев. Родившийся в один (1879) год с "Братьями Карамазовыми" утверждал: "Достоевский дает мне больше, чем любой научный мыслитель, больше, чем Гаусс!" В апреле 1920 года Эйнштейн пишет: "Я с восторгом читаю „Братьев Карамазовых". Это самая поразительная книга из всех, которые попадали мне в руки".
И еще о своих "ровесниках", возвышенно, не без запальчивости: "Мне нет надобности заниматься литературным анализом, исследовать какие-нибудь психологические тонкости — все равно подобные исследования никогда не проникнут в ядро такого творения, как “Братья Карамазовы”!"
Жаль-жаль! Было б в высшей степени интересно увидеть хоть краем попытку такого "литературного анализа исследования каких-нибудь психологических тонкостей". Даже неудачную... говорят же справочники, что Общая теория поля тоже не далась Эйнштейну. Наверно, в том гипотетическом анализе обнаружилось бы интереснейшее сходство. Знаменитые Эйнштейновы "мысленные эксперименты", толчками движущие нас по Теории Относительности: эти фонарики на паровозе с нежелающими суммироваться скоростями, космонавты с замедлившимся временем, "наблюдатели с часами". А ведь "мысленные эксперименты" постоянно пульсируют и в головах героев Достоевского: "Предположим... Если Бога нет — то все позволено", "Если Бога нет, то какой же я капитан?!". Идейный самоубийца Кириллов пытаясь отделить Смерть от Боли: "Предположи, на человека мгновенно падает такая громадная гора, что и почувствовать ничего невозможно. " И совсем уже близко, вплоть до терминов — лихорадочный спор Ивана с Алешей: "Если Бог есть и если Он действительно создал землю, то, как нам совершенно известно, создал Он ее по эвклидовой геометрии, а ум человеческий с понятием лишь о трех измерениях пространства. Между тем находились и находятся даже и теперь геометры и философы, и даже из замечательнейших, которые сомневаются в том, чтобы вся вселенная или, еще обширнее — все бытие было создано лишь по эвклидовой геометрии, осмеливаются даже мечтать, что две параллельные линии, которые по Эвклиду ни за что не могут сойтись на земле, может быть, и сошлись бы где-нибудь в бесконечности".
Исследователи говорят об уловленных Эйнштейном важных психологических импульсах. Здесь некое, выражаясь богословски, даже "оправдание Достоевского". От обвинений, например, таких. "Я перечитывал Достоевского последние три месяца. Испытываю почти физическую ненависть к этому человеку. Он, безусловно, гений, но его представление о русских как об избранном, святом народе, его культ страдания и ложный выбор, который он предлагает, вызывают у меня желание разорвать его на куски" (Анатолий Чубайс). (Да-с, загогулина. Ельцин: "Во всем виноват Чубайс!" Чубайс: "Во всем виноват Достоевский!") Но вот подумаешь о тех импульсах в искривленном четырехмерном Пространстве-Времени и начнешь все воспринимать "релятивистски": Ну, может, просто мало было — три месяца? Будем же кротки, как Альберт Германович Эйнштейн, предположим: может достоевские месяцы Чубайса совпали, наложились на, допустим, период какой-нибудь ваучерной наноприватизации? Извинительно.
Интересно, признанный "предвосхитителем Достоевского", а еще. Петрарки, Кьеркегора, Ницше, Мартина Лютера, Толстого, Фрейда один из главных христианских мыслителей, "определивший сознание, культурный облик Европейского человека", святой (для католиков), блаженный (для православных) Августин, так же размышляя о Времени, проводил "мысленные эксперименты": "Я слышал от одного ученого человека, что движение Солнца, Луны и звезд и есть время, но я с этим не согласен. Почему тогда не считать временем движение всех тел? Если бы светила небесные остановились, а гончарное колесо продолжало двигаться, то не было бы времени, которым мы измеряли бы его обороты?"
Это об оттиске Большой культуры в Великом интеллекте и душе. Печать самого Эйнштейна в современной культуре разглядывать не менее интересно. Что-то явно Эйнштейново в чеканной формуле Бродского: "Тюрьма — недостаток Пространства, компенсируемый избытком Времени" — и во всей его стихотворной метафизике. Рискнул бы поспорить (проверить, наверно, можно текстовыми программами), что Бродский — рекордсмен по присутствию в строках Пространства, Времени, Вещи... причем взаимодействующих там — именно по-релятивистски.

Сама блестящая игра смыслов ("относительно понимает... успевает" — школьный эвфемизм троечника) говорит о давней, успешной включенности Эйнштейна в культурный контекст.
Еще один "дискурс", эпоха в нашей культуре: Физики и Лирики. Не психологи/ математики/химики. Ведь химия более ощутимо вошла в тогдашний быт, но физика — в сам менталитет. Занятно, что Лирики-то и не дали из своих рядов эмблемы "Поэта ХХ века", сравнимого со. "сбывшейся мечтой мультипликатора" (журнал "Time" об Эйнштейне).
Неким "хит-парадом", рейтингом включенности знаковых персон в культуру ХХ века можно признать ту самую обложку битловского альбома "Сержант Пеппер". Среди 54 фигур писателей, спортсменов, гуру, актрис. ученых, трое. И то двое из них. Маркс ("Ох-ох!") и Юнг ("М-да. Ну если Фрейд"). И третий, ближе всех, слева от Леннона — он самый. Физик и хипстер.
Из собственного беллетристического опыта упомяну повесть о бутлегерах 1990-х, где один бывший полиграфист, Леон Борисович Гальперин, поставлявший левые водочные этикетки, раздобыл стартовый капитал в результате следующего эксперимента. Мальчиком он одним хитрым способом сбежал из колонны евреев, ведомых на уничтожение. А уже в 90-е обратился в фонд "Яд Вашем", помогавший тем, кто спасал евреев: "А если в моем „списке Шиндлера" один человек, поможете (заплатите)?" — Фонд кротко процитировал собственный Устав: "Кто спасает одну жизнь, спасает весь мир"! Тогда Гальперин, балансируя меж Относительностью цифр и Абсолютом человеческой жизни, и выдал им: "Да, я спас себя. Но ведь я. спас — еврея!"
На фоне тридцати строк о Достоевском и уже сказанное выглядит наглостью, потому упомяну лишь о том, что оставшийся боковым персонажем тот Гальперин все ж немного оттянул одеяло сюжета, дав в итоге и название повести: "Все абсолютно!" (Нева. 2012. № 2).
Трогательна переписка Эйнштейна. Имея относительно себя цель, прямо противоположную цели любого PR-агентства мира, он тем не менее отвечал, писал ответы на письма студентов, школьниц. Шутил, ободрял, пытался объяснить Теорию Относительности. Представьте, он получает длиннющее, написанное от руки письмо девятнадцатилетнего студента: "Моя проблема состоит вот в чем: какова цель жизни человека на Земле?"
Сей, возможно, и полный оболтус жалуется, что не видит смысла зарабатывать деньги, домогаться славы, помогать ближним, цитирует Блеза Паскаля... И семидесятидвухлетний Эйнштейн отвечает:
"На меня произвела впечатление искренность вашего стремления найти цель жизни человека и человечества. Но, по-моему, на вопрос, поставленный таким образом, невозможно дать разумный ответ. Когда мы говорим о цели какого-нибудь поступка, мы имеем в виду простой вопрос: какое желание будет удовлетворено данным поступком или его последствиями или какие нежелательные последствия будут предотвращены? Разумеется, мы можем осмысленно говорить о цели поступка с точки зрения общества, к которому принадлежит индивидуум. Цель поступка в таких случаях имеет отношение, по крайней мере, косвенное — к исполнению желаний тех лиц, которые составляют общество. Но когда вы спрашиваете о цели существования общества как целого или индивидуума, взятого как отдельная личность, то вопрос теряет смысл. Это относится и к цели природы вообще. Ибо надуманным и неразумным выглядит предположение, будто есть кто-то, чьи желания связаны с происходящими событиями. И все же мы чувствуем разумность и важность вопроса: как прожить свою жизнь? На мой взгляд, ответ таков: удовлетворение чаяний и нужд всех людей, насколько это достижимо, и стремление к гармонии человеческих отношений. Для этого необходимы сознательное мышление и самовоспитание. Бесспорно, просвещенные греки и древние мудрецы Востока достигли в этой важнейшей области значительно больше того, что излагается в школьных и университетских программах".
Шестиклассница (а были и еще более юные корреспонденты) в письме спросила: молятся ли ученые, и если молятся, то о чем?
Эйнштейн: "Постараюсь ответить на твой вопрос как можно проще. Научные исследования исходят из того, что все на свете подчиняется законам природы; это относится и к действиям людей. Поэтому ученый-исследователь не склонен верить, что на события может повлиять молитва, то есть пожелание, обращенное к сверхъестественному Существу. Однако нужно признать, что наши действительные знания об этих законах несовершенны и отрывочны, поэтому убежденность в существовании основных всеобъемлющих законов природы также зиждется на вере. Дело не меняется от того, что эта вера до сих пор оправдывалась успехами научных исследований. С другой стороны, каждый, кто серьезно занимался наукой, приходит к убеждению, что в законах природы проявляется дух, значительно превосходящий наш человеческий. Перед лицом этого высшего духа мы, с нашими скромными силами, должны ощущать смирение. Так занятия наукой приводят к благоговейному чувству особого рода, которое в корне отличается от наивной религиозности".
Изредка попадаются ответы другого рода, вроде этого, некоему самоуверенному нью-йоркскому художнику: "Благодарю вас за письмо от 7 июля. Вы представляете собою живое вместилище всех пустых фраз, которые вошли в моду у образованных людей этой страны. Будь я диктатором, я запретил бы повторять эти жалкие благоглупости". Но и здесь, не отделавшись нейтральной фразой, Эйнштейн, по сути, продолжает говорить о своем глубоком интересе к Человеку.
Взаимном.

//