ПОЭЗИЯ

Виктория ОСАДЧЕНКО

Мир лежит, как шар на спине слона

* * *

Хоть я и помню о том, что смерть ничему не кладет предел,
все-таки этот прекрасный лес явственно поредел.
Все-таки с той стороны сквозит, с этой несет дымком,
и размышляющий индивид вьется над костерком мотыльком.
Я, закруглив свои тридцать три, смирно смотрю кино.
Кое-какие мосты сожжены, кое-что спасено.
Пусть даже ключик всегда внутри, честь ему и хвала,
ты не дотянешься до двери, не завершив дела дотла.
Так что дыши и не мельтеши, предпоследний герой.
Уж до таких-то духовных вершин дотянет каждый второй.
Медный пятак за щекой держи, а вообще - не спеши.
Раз уж колпак на тебя пошит, надевай и пляши.
Просто так.
Для души.

* * *

Это ли нам не новая мировая?
Во всех новостях мигалками завывает,
в каждую голову целится изнутри.
Странно, что эта планета еще живая,
но неотступно мерещатся ядерные пустыри.
Несколько тысяч лет аплодировали героям.
Новый мир, грозились, построим, ходили строем.
Всё давили то тех, то этих, чтоб не портили общий вид.
От еврея до гугенота, снова-заново, как по нотам –
хорошо горит!
А прогресс означает, что можно рвануть всё разом,
и экспресс довезет, не успеешь моргнуть и глазом,
к белокурым валькириям, к нежным гуриям под крыло.
Только жизнь всё равно талдычит своё, зараза.
Сердце тикает, что бы там ни надумал разум.
Повезло.

* * *

По весне летят лепестки в пески,
потому что двери чилли близки;
потому что порваны в прах и хлам
запоздавшие облака;
потому что жизнь убивает там,
где у смерти кишка тонка.
Но из воздуха ловит твоя рука
капли бледного молока.
Лепестки летят, и идут века,
и бежит строка.
Мир лежит, как шар, на спине слона.
Мир стоит вертикально, ведь он - стена,
делит надвое "быть - не быть".
Ты шагнешь на улину, в гам и гул.
Лепесток в полете коснется губ,
и скользнет за иголкой нить,
собирая, словно птенец, с руки
дни, где ветер и лепестки.
Легкий мост, протянутый вдоль реки.
Низка бисера в память мою длиной.
Между жаркой жизнью в сухой пыли
и холодной вечностью там, вдали,
сквозь снега зимы, сквозь пески чилли –
лепестки волной проливной.

* * *

Первое из серден загорается от любви,
а второе - чтобы не были дни темны.
Третье сердне хотело тепла, но сгорит дотла.
Боль его прорастет однажды, насквозь светла,
но пока я возьму свое и зажгу его от вины.
А когда твое сердне тоже поплывет в ледяном нигде,
отпускай его осторожно, как свечу по ночной воде.
Как ребенку на ручку, повяжи ему кузмунчок.
Золотистый свет уколет тебя в зрачок.
Только этого ты хотел, только этим ты и владел.
Нескончаем счет, и река течет, и огни горят,
словно звездочки по воде утекают в ряд.
Вот еще одна загорелась.
И еще одна.
И еще.

* * *

Отчеркнутые белым провода
и белые инверсные деревья...
Но взгляд невольно падает туда,
где снег катастрофически сереет,
пропитываясь тяжестью воды,
утрачивая прежнюю летучесть.
Так, в общем-то, обыденная участь
на взгляд неотличима от беды.

* * *

Надо мной летит пылинка.
Подо мной растет былинка.
Я тусуюсь в серединке.
Все мы, в общем-то, родня,
толпы тварей разномастных.
Это жизнь тасует маски,
хмурит бровки, строит глазки,
ливнем хлещет сквозь меня.
Переполненным ковчегом
мир с горами, морем, снегом,
с птиней-зверем-человеком
храбро в космосе плывет.
Со странины на странину.
Приближают звезды лица,
и щекотно их реснины
прошивают небосвод.
Мы бежим по круглой снене.
Режиссер глядит с сомненьем.
Нам в горячке превращений
не хватает слов и нот.
Вот мы все - в пальто и в перьях.
В рыбьем гриме, в теле зверя.
Пусть он взвесит и отмерит.
Скажет "Верю" и кивнет.

а если я вообще не человек –
а чье-то обещание вернуться,
неосторожно сказанное слово
оживлено чужой тоской и даром? –
и, загнанное в плоть, как под плиту,
растерянное, мечется меж стен;
как слабый след; как гаснущее эхо
от голоса, что навсегда звучит
под этим небом, вынветшим к июню.

Когда все войны скомкает в одну
и правых в этих сварах не найти –
останется рвануть,
на выход все, и господи, прости.
Какой мы дивный мир не сберегли.
Жгли города и рушили леса.
В золе, в пыли
теряет эхо наши голоса.