Поезд, постукивая по рельсам, сбавлял ход. Бравый офицер Михаил Иванович смотрел в окно. Вечерело. Поезд стоял 30 минут. «Надо запастись кипятком», – подумал он, спрыгнул с подножки вагона и, поскрипывая новой портупеей, побежал к водонапорной башне. Народ расступился, предоставляя место боевому офицеру. Поблагодарив людей, набрал кипяточку; времени до отбытия состава оставалось ещё достаточно, и он зашёл в привокзальный магазин, по местному сельмаг. Красивая, высокая девушка отмеряла метром ткань. «Как зовут тебя, красавица?» – спросил Михаил. – «Маша, Мария Ивановна». – «А я Михаил Иванович, вот и жди, Мария, как буду свободен приеду, замуж тебя к себе на границу заберу». – «А забирай, вы только обещаться, горазды», – ответила, улыбаясь Мария. – «Жди, жди, приеду». Через год Михаил приехал за ней и увёз с собой, в часть. Так Мария стала женой офицера.
Уже то и дело беспокоил артобстрел со стороны вражеской границы, но приказ был один: «Не поддаваться на провокации». Наступило 22 июня 1941 года, откуда-то неожиданно налетели фашисткие самолёты. «Как там Маша, двое ребятишек у нас и третий на подходе». Взвод занял оборону, но винтовками против самолётов много не повоюешь, поступил приказ: «Отходить». С Марией ещё раньше вёл Михаил разговоры, как и что делать в таких жестоких обстоятельствах, а детям наказывал: «Никогда не говорите, что вы дети советского офицера, но помните это». Мария успокоила плачущих детей, собрала одежду, продукты и отправились они в путь-дороженьку на восток, но не далеко ушли, по дороге на мотоциклах мчались немецкие автоматчики. «Хенде хох – руки вверх, цу мир – ко мне!» – кричал один из них по-немецки и по-русски. Так Мария с детьми оказались в немецких концлагерях. «Построится», – раздался голос полицая, и, толкаясь, построились. То тут, то там раздавались выстрелы. Одна девочка, державшая маму за юбку, ни за что не хотела отходить от неё, и тут же земля обагрилась кровью ребёнка. Немецкий офицер подошёл и к ним, указал на Витю и Толю. Мария хотела что-то возразить, но глядя в ледяные глаза офицера, промолчала, только прошептала: «Идите с Богом, ребята, я вас разыщу, мы встретимся». – Детей увели.
И потянулись однообразные серые лагерные дни. Утром давали на завтрак чашку баланды – очень приторно-мясного, сладкого супа (женщины некоторые говорили – из человеческого мяса, и не могли есть), эрзац хлеб и воду, кормили два раза в день, каждый день, в любую погоду выводили на прогулку. «Дойное стадо» – так называли они себя в этом бараке. «Стройся!» – командовала женщина-капо, кто совсем обессиливал, не вставал, уже при возвращении тех не было на месте. Шли в медицинский барак на отбор крови, лимфы, вот поэтому и назывались они «дойное стадо», также и у детей забирали кровь. Как-то однажды, увидев такие красивые волосы: корона из кос лежала на голове Марии, – капо приказала обстричь их и отдать ей, а взамен показала: один, два, киндер тут, живы. – «Да, да, спасибо». Так Мария узнала, что её дети живы. Как-то, проходя очередной раз мимо детских узников, которые кругами ходили на прогулке за колючей проволокой, Мария внезапно крикнула: «Витя, Толя». – «Мама, мама», – раздалось в ответ, а потом как будто обвал пошёл: «Мама, мама», – кричали все дети. Капо с нагайками сразу ринулись загонять женщин в барак, а детишек в свой. После этого случая детей выводили на прогулку после того, как возвращались их матери.
Кончался 1941 год. Мария всё более утягивалась, но живот рос. «Как же буду рожать, куда ребёнка девать?» – такие мысли не покидали Марию. В барак приходил ксенз, пожилой поляк, но хорошо говорящий по-немецки и даже по-русски. Пришлось под Новый год обратиться Марии к нему с просьбой. Ксенз пощупал живот Марии и сказал: «Жди, уже скоро, приду». На третий день начались схватки, ксенз пришёл вовремя. Принёс в грелке тёплую воду, принял роды (благо капо ушли праздновать Новый год), завернул девочку, дал поцеловать её матери и сказал: «Отдам полякам на воспитание». «Нина, это Нина, так хотел муж». Всех благословил и ушёл, унёс ребёнка под полой сутаны. И в дальнейшем, приходя в барак и проходя мимо Марии, ксенз говорил, глядя на неё: «Гут, аллес гут (хорошо, всё хорошо)». – Мария знала, что с девочкой всё в порядке.
И вот прошли четыре года неволи, длинные, лагерные годы. Всё вокруг загрохотало, но это была не гроза. «Кажется, наши», – шептали женщины. Чувствовалось наступление советских войск. Уходя, капо из шмайсеров поливали огнём беззащитных женщин. Мария быстро спряталась под нары, может, поэтому и спаслась, капо закрыли барак. Через некоторое время ворота открылись, вошли советские солдаты, перевязали раненых, дети обнимали своих матерей, но Вити и Толи нигде не было. Оказывается, как только детский барак открыли, Витя и Толя юркнули на свободу, только вслед и услышали: «Бегите на станцию, там ждёт вас поезд в Россию». Мария подошла к пожилому офицеру: «Я жена офицера, мне нужно вызволить маленькую дочь, она у ксенза». – «Даю вам два часа, и состав с узниками отправится домой». – «А где костёл?» Офицер указал ей дорогу. Мария, шатаясь от истощения, то бегом, то переходя на шаг, отправилась на поиски ксенза. По улицам тоже бежали поляки, немцы, в основном, пожилые, с большими узлами, корзинками, но на запад. Наконец-то Мария нашла костёл, но ксенза в нём не было. «Ушёл домой», – сказали полячки-старушки и показали Марии путь. Пошатываясь от бессилия, еле передвигая ноги, со слезами на глазах, моля Бога, Мария снова отправилась на поиски. «А вот и он», – старческой, шаркающей походкой шёл ксенз ей навстречу из-за поворота. «Отче, умоляю, где моя дочь?», – бухнулась на колени Мария, схватив ксенза за полу рясы, так и шли, ксенз впереди, за ним Мария, держась за его рясу. «Пошли, отведу, если они ещё на месте», – сказал он. Зашли в открытую дверь добротного дома; девочка, одетая в капот сначала присматривалась к Марии, а потом бросилась к ней, как будто почувствовала что-то родное. Мария уже не выпускала её из рук. Поблагодарив ксенза, обняла стариков-поляков и двинулась к выходу, плача от радости. Старый поляк, схватив корзинки с едой и одеждой для девочки, отправился провожать Марию на вокзал. Поезд уже стоял на парах, готовый к отправлению, Мария побежала вдоль состава, окликая: «Витя, Толя». В одном вагоне послышалось: «Мама, мы здесь». Поляк поцеловал Ниночку, перекрестил, отдал корзинки детям и долго махал рукой вслед поезду. «Вот, дети, и все мы вместе, отмучились, я же говорила вам, что вас найду». Все четверо обнялись, а поезд набирал ход, на Родину.
Михаил Иванович демобилизовался в 1945 году по ранению, сыновья его служили в Кремлёвском полку, а три внука прошли Афган.