Существующее вопреки — живее всех живых, это общее место. Место, которое, однако, часто пустует. Поэзия вообще, думается, во многом зависит от умения быть наперекор, от умения играть в свою игру.
Игры в поэзии С. Попова ведутся не с прежними и нынешними чужими словами (а как их много сказано и как, казалось бы, умно и красиво ими пожонглировать, к ним отослать, вообще отправить всех далеко и надолго в аллюзии да в интертекстуальность), а с живым, изменяемым языком. Возможно, правда, невключенность в диалог с культурой — лишь кажимость: "тесны леса поля и реки / ясны тунгус калмык и финн". Хочется, хочется поймать за рукав, который, к слову сказать, и так любезно выставлен, и крикнуть: "Ага, батенька, Александра Сергеевича-то помните, и Вы под солнцем русской поэзии ходите?!".
Конечно, кажимая простота формы в поэзии С. Попова — это вовсе не бесконечно охающая тоска того же Вл. Ходасевича (мы возьмем крупные, заметные, пусть и несколько старомодные, ориентиры) по гениальной ясности, это та самая простота вопреки, отказ от легкости бесконечного нанизывания фрагментов действительности. Хотя поэзия С. Попова, как, в общем-то, и положено поэзии, бессюжетна, но элементы той самой древнерусской постройки отобраны, вовремя пересчитаны, остановлены. А ритмическая аскетичность иногда выстреливает иронией.
В сборнике "Страшное дело" особенно интересным кажется раздел "Малые поэмы". Поэмы не просто напечатаны отдельной главой: объединены названием. Наличие жанрового определения в названии еще не гарантирует, что все четыре произведения — поэмы в истинном литературоведческом смысле этого слова. Скорее, это вариации на тему поэмы, цикл. "Зимний мясоед", с точки зрения формы, — стихотворение, "Памяти подвала" — ритмизованная проза (и снова, снова хочется выпалить что-нибудь о Ф. М. Достоевском, о подпольном человеке, там, помнится, тоже барышня какая-то была). "Сквозь грипп" — верлибр,  а малая поэма "Санаторий" — и вовсе проза. Может, говоря короче, С. Попов и так, и эдак, но, главное, может наперекор. Не боится ни глагольной рифмы, ни простого ритма… И мы с ним не боимся, "забыв о выморочном счастье стареть с листвою заодно", и без страха "безумству храбрых поем мы песню".