Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Татьяна Скрундзь


Татьяна Скрундзь родилась в 1982 году в Липецке. Поэт, прозаик. Оканчивает Литературный институт имени А. М. Горького, публиковалась в журналах "Урал", "Сибирские огни", "Журнал ПОэтов", "Новая реальность", "Кольцо А" и др.


В ТУПИКЕ


Поэзия — это такой способ организации ЯШ речи, который привносит в речь дополнительную меру (измерение), не определенную потребностями обыденного языка. А если серьезно, то размышления о поэзии поставили меня в тупик, ибо пафос поэзии не к лицу, простота, говорят, обязана быть гениальной, иначе она превратится в невежество. Поэтому на скорую руку сейчас не могу представить читателям достойное размышление.

Татьяна Скрундзь


Ода поэту


Кто хочет быть поэтом?
Пиджак, борода и коллекция толстых журналов.
У него в карманах — говорящие мыши,
диктующие сатирические междометия и обороты.
А от любовной икоты
поэт имеет несколько капель душистого спирта,
которые он разводит соленым раствором слез.
То ли плачет, то ли смеется.
И ежедневно стирает грязное белье в мазуте цивилизации.

Можно пойти в Академию, учиться хирургии, маммопластике,
растить цинизм как коноплю на подоконнике.
Но никто не переплюнет поэта в мастерстве взрезать плоть
и ковыряться во внутренностях.
Он будет насмехаться над исповедальным,
курить твои мысли
и говорить, что сам их выдумал,
а втихаря подкармливать сахаром грустных мышей в карманах.
Я не хочу быть поэтом:
у меня никогда не вырастет борода.
Да и смеяться не выгодно — гуинпленов и так достаточно.


ЛИ им. Горького


А я сегодня на Патриарших
разговаривала с одной вороной.
Так вот, она утверждала, что Маргарита не умерла,
а тусуется где-то на Бронной,
в среде наших.
А Мастер... Мастера не было никогда...
Представляешь?
Желтые цветы цветут по-прежнему...
им даже март по фиг!
Только (слышала я) колокола
весьма настойчиво звали на кофе
с Маргаритой...


Бабье лето


Гуляет лето по осени,
Бабами хохоча.
Да стали виски с проседью.
Да каблучки стучат.
И верят старые дворники,
Что их бесконечен век,
Когда бросается под ноги
Оранжевый фейерверк.


Влюбленный человек


Такой разговаривает музыкой и стихами.
Говорит во сне, но обычно молчит вне сна.
Время его — единственный месяц — май, и
Не его — лето, осень, зима и остальная весна.
Если кошки поют во дворах, он вторит
Их немыслимо ясной космической жажде в теле.
Если воют собаки, он тоже воет
О прощании, доме, верности и измене.


* * *


Это было не у моря,
Это было где-то там,
Где ни воли нет, ни горя,
Где не платят по счетам.
Это было там, где трудно
Выражать простую мысль.
Там, где патриот занудно
Клевещит в либерализм.
Там, где либерал убогий
Бьет патриотизм под дых.
Там встречались три дороги:
Правых, левых и святых.


* * *


Мой сочельник, мой приход.
Рыба треплется об лед.
В человечьей во плоти
Груз не вынести.
Окунуться в прорубь-стынь,
Целовать киот святынь,
Скинуть тяжесть, веры прыть
Полюбить.
Разглядеть в толпе Христа,
Перекрестье в три перста.
Получить на все ответ:
Смерти нет.
Есть рождение и жизнь,
Есть величие святынь,
Грех и Божья благодать.
Царь и тать.
Выбирай, чего стоишь.
Хочешь — царство, хочешь — шиш.
За тебя внесен залог:
Крест и Бог.


Яффо. Голуби


В развалинах у старого Яффо
Мы слышали писк,
Похожий на беседу тысячи голосов сразу:
Беседу о великом сотворении мира,
Споры о том, что появилось первым — день или ночь.
Так и было: под куполом разрушенной церкви метались летучие мыши,
И так они волновались,
Ослепленные лучом света,
Что проникал во тьму здания в это время суток.
К решетке с глупой вывеской
"Осторожно, ведутся ремонтные работы"
Мы припали с интересом и внимательно вглядывались
В мультяшно клокочущий полумрак,
Полный тоненьким многоголосьем.
Дети смеялись, незадумчивые, счастливые:
"Мама, смотри, смотри, как их много!
Целая туча. И как быстры, будто черные молнии.
Неужто они вампиры?"
И пугались игрушечно.
А я смотрела на балку под сферой потолка с выщербленными,
Кривыми кирпичами.
На ней сидели два голубя — сизых — и целовались.
И я вспоминала Блока — а как же!
Но не завидовала голубям.
А лишь печалилась,
Что никого рядом того, с кем можно было бы разделить свой восторг:
Смешные твари не замечали голубей,
Носились вокруг, да все мимо.
А те были увлечены друг другом и ворковали,
Заглушая, казалось, мышиный суетливый писк.
Так тихо и искренно они любили
Под рассыпающимся сводом
Старого францисканского храма.


Развилка


Перед камнем тяжелым стоя
на развилке из трех дорог,
я вас помню, любимые мною,
и надеюсь, что помнит Бог.

Рвется в клетке судьба, ревнуя,
норовя из оков улететь.
Как сдержать ее, не минуя
чью-то жизнь или чью-то смерть?

И чтоб день мой не стал бесплодным
а написанное — не пустым,
я иду путем, неугодным
захмелевшим мирам больным.

И когда рыжеокий вечер
тени длинные склонит к ногам,
я на все вопросы отвечу
и неотданный долг отдам.

И когда я дойду до храма,
постарев неожиданно, вдруг...
Я скажу тебе правду, мама,
и тебя обниму, мой друг.