Даже не знаю, какому святому теперь молиться. Всеобщая забастовка. Именно сегодня. Именно сегодня, когда мне до зарезу нужно в Милан. Диспетчеры в аэропортах, машинисты, пилоты — короче, все, задрав штаны, ринулись поддержать эту самую забастовку. Страна на грани облома. И повод-то смехотворный. Пенсии. Ну да, мы затянули старую песенку на мотивчик: "горе тому, кто тронет наши пенсии". Но, в конце-то концов, надо ж иметь хоть каплю здорового реализма! Однако ничего не поделаешь. Ни тебе самолетов, ни поездов. По крайней мере, была бы на ходу моя машина. Четыре дня кряду механик ее ласкал-тютюшкал, голубил, как красотку. Пробовал было до этого придурка дозвониться. Куда там. Мобильник отключен. И дома никто не отвечает. Гараж заперт. Выходит, даже ему, что ли, под хвост попала шлея солидарности? Сунулся я было в конторы, которые сдают авто напрокат. Прошерстил их все. Пока наконец не понял, что единственная вещь, которая точно работает в этой Стране Всеобщего Облома, — это национальная забастовка. Закрыто все. Даже конторы, в которых берут напрокат машины. Именно сегодня. Сегодня именно, когда мне кровь из носа надо в Милан.
Такие вот дела. Потому что американцы ждать не станут. Совещание с американским инвестиционным фондом назначено на сегодня и не может быть отсрочено. Сегодня надлежит принять одно решение. Сегодня, а не завтра. Потому что завтра предстоит встреча с инвесторами. А послезавтра с банками. В смысле, покупать или нет. ^ И я никак не могу уклониться от участия. Все администраторы нашего общества будут в наличии, а равно и представители акционеров. О Пленарное совещание. И вот я, поскольку директор по персоналу, прямо-таки обязан быть вместе с ними. Чтобы поддержать — так Д сказать, подставить плечо. И дать им точные цифры. Точные оценки.
Пароль — "надо обрезать сухие ветки". А я должен исполнять приказы. Должен расставить все точки над "и". Раздать всем сестрам по серьгам. И у меня уже готов план: 138 человек на увольнение (одним больше — одним меньше), и тогда фирма непременно достигнет цели повышения производительности труда, чего так жаждут американцы. Сто тридцать восемь сухих веток.
Я их знаю все, эти самые "сухие ветки". Одного за другим. Вот дерьмовое ремесло. Если совсем уж по-честному, меня вызвали, чтоб совершить казнь. Я палач. Гнида. Мерзавец. Шестерка. Сто тридцать восемь. Ну, хватит. Никаких сантиментов. Стоит только всему этому поддаться и дать слабину, меня вышибут первым. Лучше все-таки сто тридцать восемь, чем сто тридцать девять. Вылизывая хозяйские зады, я, по крайней мере, спасу хоть одно рабочее место. Мое. Но. мне надо найти способ добраться до Милана. Пятьсот километров. Не ближний свет, пятьсот километров. Некоторые были на месте уже дня три тому назад. И единственный кретин, который дотянул до последнего, это я. Так и вижу рожи администраторов: "А Бертолли у нас где?", "Мог бы уж хотя бы предупредить по электронке!", "Надо принять соответствующее решение, сколько можно терпеть эти его выходки!". Но это же вы сами заставили меня остаться, чтоб привести в порядок всю документацию! Это я увязываю неувязки с американцами, это я всегда распутываю все самые запутанные ситуации! Но признательности в этом мире нет. Сто тридцать восемь. Это число засело мне шилом в заднице. Перед мысленным взором уже стоял список с распределением должностей и на увольнение. Новый список, закрытый. Какая гадость. Если что, достойной работы в мои-то лета уж точно не найти. А кредит кто будет выплачивать? А взносы в школу за малышей? Дальше голова просто отказывалась думать. Ей лучше было идти себе кругом. И вот она пошла, и кружилась, кружилась. Перед глазами мелькали одни и те же цифры: один, три, восемь, один, три, восемь, один, три, восемь. Одна за другой, в такой вот последовательности: сперва такие крошечные, потом размером с пухленьких щенков, а потом они становились все больше, больше, прямо жуть. "Господи Боже! Да они меня сейчас раздавят! Сверху! Расплющат! Адель, на помощь! Позови там кого! Помогите!"
Я отключился. Вырубился. Как вареная груша. На диване. И кое-кто, видимо, откликнулся на мой зов о помощи. Это была жена Джельметти. Адель разговаривала по телефону с женой Джельметти, кинулась ко мне сразу, как услышала мои вопли, с бокалом ледяной воды и зарядила его прямо в лицо. Я воспрял, передо мной ошарашенное личико Адель, телефон у нее в руке. "Джельметти тебе одолжит свою машину". — "Джельметти? Это он на проводе?" — "Нет, он попросил свою жену тебе перезвонить".
Это еще что за новости? Джельметти мне одолжит машину? А ведь совещание в Милане было обозначено под грифом "секретно". Никто не знал. Никто не должен был знать. Нет, тут что-то не то. Джельметти не мог знать — ни того, что я должен ехать в Милан, ни что он-то и есть один из этих самых ста тридцати восьми. Значит, должно быть какое-то другое объяснение. Совершенно точно он знал, что моя машина еще у механика. Как же это я сразу-то не догадался: Джельметти какой-то там четверо-пяти-шестиюродный брат механика. Должно быть, вот как оно обстояло. Ну и, конечно, захотелось ему помочь своему директору по персоналу. Одолжить ему машину. Чтоб поехать на работу. Уж тут-то всякий знает, что в случае чего я и на своих двоих запросто хожу в офис. Встаю чуть свет, кофе с печеньем, и пешочком по дороге. Это всем известно. Конечно, кое-кто поварчивает, что в эти дни по утрам чересчур прохладно и мне оно не по возрасту. Но вот то, что по сравнению со мной Джельметти оказался человеком порядочным и предупредительным, — вот это неожиданность. Приятная неожиданность. Теперь я смогу добраться до Милана без проблем. Адель проводила меня, как оно и заведено у нас по утрам, до двери. "Машина уже на месте, припаркована прямо перед домом". Цифры начали возвращаться. "Ключи под приборной доской". Сто тридцать восемь. В рифму с приборной доской. Крускотто-чентотрентотто. Жизнь, она такое странное дело, она скроена для тех, у кого твердое сердце. А не для каких-то там Джельметти. И не для жен этих самых Джельметти. "Там все готово". Ну, прямо полный сервис. "Сто тридцать восемь", — говорю я себе, пока прощаюсь с Адель, которая смотрит на меня с тревогой. "Сто тридцать восемь", с этим числом я спустился по лестнице. "Сто тридцать восемь", и торжествующий рык из горла, когда завелся мотор машины Джельметти.
Вот он я. В машине Джельметти, и веду ее в Милан. Машина Джельметти. Настоящий шедевр старого хлама для езды по столице. Старинный дизельседан 1006, из тех, которые давно уж сняли с производства. Задний мост тяжеленный, как у грейдера. Колеса крутятся, как захотят. Последний раз, когда проверяли схождение, Джельметти было, наверное, лет восемнадцать. А внутри. разбросанные тетрадки, открытые коробки из-под крекеров, довоенные журналы, воняет чем-то затхлым. Что за неряшливость! Не случайно Джельметти попал в сто тридцать восемь. Однако наплевать. Окна настежь, и вперед, на провинциальную трассу. Въезд на платную автостраду не так уж и далеко. На дорогах ежу понятно, какие дела. От всеобщей забастовки всем мало не покажется. Ну, давайте, бастуйте. А назавтра все снова встанет на свои места. Всегда так было. Работяги мало-помалу отойдут от офигения утопией социального прогресса и реформ. От борьбы за лучшее будущее. Проще говоря, от того, чтоб иметь конверт с зарплатой потолще. Они еще не поняли, что мы живем в мире, где от тебя требуется только одно: засучить рукава и во что бы то ни стало пробить себе дорогу, ни на кого не уповая. Это касается и рабочих, и служащих. И руководства. Я кое-что в этом смыслю. Я тоже когда-то выходил на площадь, чтобы протестовать. У меня тоже был в одной руке красный флажок, в другой — бутылка с водой, и я точно так же орал тот лозунг, который мне велено было кричать. Но эдак не могло тянуться вечно. Я разобрался в этом довольно быстро. Я вел машину Джельметти и думал о том, как оно все было 30 лет тому назад. Сколько всяких иллюзий. Сколько надежд на какое-то там другое будущее. Но я не мог продолжать в том же духе. Я женился, и вот тогда наступила реальность. Нет, я не соскочил, не поменял шило на мыло, нет. Я остался на стороне работяг. Но, чтоб защищать их права, я решил следовать за ними как-то так поблизости и сбоку. Чтобы защитить, надо войти в механизм власти. Узнать его изнутри, подластиться к нему, подольститься, чтоб его, значит, понемногу ввести в соблазн, а там и развратить, этот самый механизм. А теперь никто меня не остановит. Не выйдет.
Нет! Ты чего творишь, старая кастрюля, нашла время? Мотор заглох. Именно сейчас. В пяти километрах от въезда на платную автостраду. Пытаюсь завести. Фигушки. Нет, ну не мой сегодня день. Гоню прочь всякие дурные мысли и, главное, цифры, которые всплывают и вприсядку пляшут у меня в голове, вылезаю, чтоб проверить, что там такое случилось. Авто у Джельметти черного цвета. Что за мысль была покупать такую страховидную рухлядь, да еще именно черную. Поневоле нащупываю свой единственный амулет, который полагается мужчинам при рождении. Однако без этой машины я никогда не попаду в Милан. Она либо принесет мне несчастье, либо нет. Это мой последний ресурс. Быстро соображаю, что ни черта не смыслю в механике, потому что это такая штука, которую надо изучать с отрочества. А у меня в то время были совсем другие интересы. Футбольный мяч. Математика. Поэзия. А насчет механики, это нет. Мудозвон. И что теперь делать? Пробую вызвать техпомощь. Мобильный не берет. Почти смирившись, иду пешком, чтоб наткнуться хоть на какуюнибудь подмогу. Дорога скользкая. Ночью прошел дождь. Вот еще загвоздка, дождь. Вот обрадуются забастовщики. Зонтики и ветровки наготове, и всякого другого пороха в пороховницах тоже навалом. Ну, тут зуб за зуб. Вы не даете мне доехать до Милана, а я за то насылаю на вас дождь. Хотя если б я на самом деле смог, то наслал бы на них ураган, а не какой-то там дождичек.
Сразу за поворотом вдруг обнаружилась припаркованная машина. Одна. Пустая. Черная. На дороге ни души, и одинокое авто вон там, почти в кювете, а главное, черное. И странным образом напоминает машину Джельметти. Быть не может, но прямо-таки та же самая модель. Невероятно. Должно быть, снова в моде. Дизель-седан. 1006. У кого еще хватило духу прикупить такого рода повозку? И бросить ее тут, прямо посреди дороги. Может, у нее тоже двигатель полетел? Я подошел, чтоб разглядеть получше. Окошечко было наполовину приоткрыто. Со стороны водителя. Внутри какие-то разбросанные тетрадки. Открытая коробка из-под крекеров. Старые журналы. Надо сказать, у владельца есть кое-что общее с Джельметти. А сдается, это и есть машина Джельметти. А ну-ка, хватит гонять в голове тараканов. Я — вот он, один на пустынной дороге, вижу машину, которая похожа на машину Джельметти, я просто вообразил, что это машина Джельметти, вот мне и сдается, что это и есть на самом деле его машина. Это оптический обман либо у меня слегка крыша поехала. Перекос памяти. Но клянусь, я вижу те же самые предметы в том же самом порядке. Но ведь этого не может быть. Стоп. Встанем твердо обеими ногами на землю. Итак, что мы имеем. У меня нет способа доехать до Милана. Если только не. Да брось, Бертолли, ты таких вещей никогда не делал. Это не машина Джельметти. Ты просто права не имеешь. Это как пить дать. Но какова альтернатива? На этом отрезке дороги нет ни одной живой души, как в татарской пустыне. И сколько еще надо пилить пешком? А потом, кто тебе сказал, что ты найдешь кого-нибудь, кто починил бы тебе машину Джельметти за такое-то время, да так, чтоб ты успел на совещание. Сто тридцать восемь. Короче, надо угнать. А после я ее верну сюда. Вот закончится совещание, я тут же машину и верну на место. Решено. Пробую вставить ключи от машины Джельметти в скважину. Дверца открылась. Сажусь. Завожу мотор теми же самыми ключами. Еду!
Если ты человек, в котором здравого смысла с гулькин нос, то черт знает, какие тараканы могут пастись у тебя в голове. Ну, вот она — машина, очень здорово похожая на ту, что у Джельметти, припаркованная в деревне, на дороге, ну, ключи, которые подошли к дверце и к блоку питания. хотя с такими делами у кого хочешь будет сдвиг по фазе! Нет, мне надо думать о моей фирме. Задача — уволить сто тридцать восемь человек, чтобы спасти тысячу. Сегодня это мое единственное кредо, единственная забота. Никакой другой быть не может. Впереди красный свет семафора. Торможу. Снова пошел дождь. Надежда только на то, чтоб еще и эта машина не заглохла. Проверяю бак. Почти полон. Дождь все сильнее. Семафор по-прежнему горит красным. Ну, сколько это может длиться? Вижу, сзади приближается какая-то колымага. Эй, помедленнее, кретин! Ты чего, семафора не видишь? Слишком поздно, дорога скользкая. Пробую увернуться, но куда там. Мне въехали в зад. Ну, и что теперь? Я даже не знаю, есть ли в этой тачке хоть какие-то документы... надо попытаться хотя бы избежать того, чтоб вызвали полицию. "Мне очень жаль, я эту дорогу не знаю, машину занесло. в любом случае, это моя вина, если желаете, давайте договоримся полюбовно", — выпалил мне как из пулемета пацан, который сидел за рулем машины-нарушителя. С ним были еще несколько человек, которые вылезли из колымаги и двинулись в мою сторону. "Мы ей разбили левую фару, ну и ободрали там чуть-чуть вокруг, вот, сами посмотрите. Мы на манифестацию едем, а дорога чужая, незнакомая, мне очень жаль". Манифестанты. Вот он врубил первую и дал по газам. Посмотрел на меня в окошко заднего обозрения. Ручкой мне помахал, как будто просит меня назад вернуться. Не доверяю я таким. Хотя в этом они отнюдь не одиноки. Но мне никак невозможно стоять на месте. Въезд на автостраду совсем близко, теперь уже это вопрос меньше чем каких-то сотен метров.
Пока беру билетик, на ум приходит мысль о том, до чего же жизнь ко мне была щедра. Прекрасная работа. Любимая жена. Изумительные дети, Лючия и Марко. Красивый домик, отпуск в самых престижных местах, друзья-весельчаки, которые во мне души не чают. И вот сейчас несусь со скоростью крейсера. И ничто меня не остановит, уж в этом-то я уверен. Я на пути в Милан. Хотя манифестанты, может, и туда уже добрались. Я ведь даже не спросил у того парня, на какую такую манифестацию они едут. Просто всеобщая забастовка. Ах, как бы я хотел, чтобы Лючия и Марко ни в коем случае не повторяли моих ошибок молодости. Чтобы они повзрослели. сначала. А пока пусть себе ходят в школу. Посещают обязательные классы, а там посмотрим. Они очень способные, мои дети. Вон те тетрадки, интересно, чего в них. Похожи на школьные. Перелистнул одну, просто так, наугад. Математика. Упражнения. Точно такие же, какие делал Марко этой осенью. За Марко никогда не надо проверять. Все делает всегда сам. Но мне нравится, что он держит меня в курсе школьной программы. Продолжаю листать. Возвращаюсь на начальную страницу. Тут где-то должно быть имя ученика. Вот оно. Симоне Джельметти. Что такое?
Машину заносит! Проклятое схождение колес! Надо было притормозить, дальше гнать на этом драндулете — себе дороже. Слишком опасно. Торможу на обочине шоссе. Глушу мотор, самое время докопаться, чем же это таким собственник машины мог быть связан с Джельметти. С моим Джельметти. С Франческо Джельметти, которого все звали Франко. Симоне мог быть его племянником. Сыном брата. Да, должно быть, так оно и есть. Тогда это все объясняет. Два брата купили одинаковые машины, вместе и в один и тот же год. Значит, у них и дети — погодки. Которые вместе играют и в школу ходят тоже вместе. И тетрадки покупают одинаковые. С такими же точно обложками. Вот единственное совпадение и объяснение тому, что машина брата Джельметти находилась на дороге. Тайна раскрыта. Да, но теперь я в точно таком же положении, что и раньше. Даже хуже. На дороге, один, с обездвиженной машиной, и совершенно без понятия, что теперь делать, чтоб добраться до Милана. Можно попытаться автостопом. Может, кто и остановит, когда заметит некоего синьора средних лет, прилично одетого. А вдруг, наоборот, примут меня за какого-нибудь маньяка? Кошмар! Это уж вообще. Решаю шагать пешком до следующего придорожного ресторанчика, а там уж будет проще уговорить кого-нибудь подбросить меня куда надо.
Дождь разошелся не на шутку. Только этого еще и не хватало. С собой у меня ничего, чтоб накрыться. Беру тетрадки племянника Джельметти, делаю из них что-то вроде малюсенького навеса и накрываю голову. Опять пешком. На сей раз вдоль по обочине шоссе. В это утро удача, теперь уж точно можно сказать, меня не поцеловала. Движение на трассе растет как на дрожжах. Народ из пригородов рванул в центр, сегодня их день, их дорога. За мной наблюдают. Ну, еще бы. Какой-то перец, который топает по обочине со школьными тетрадками на башке и с портфельчиком, — это, ребята, тот еще цирк. Все оборачиваются и покатываются со смеху. Издеваются. Их просто перекручивает от хохота. Мне кажется, я почти слышу эти их дешевые приколы и подколы. Хотел бы я вас видеть на моем месте. Между тем ресторанчика не видно. Но вот впереди что-то там такое. Припаркованная машина. Черная. Нет. Нет, идем мимо, быть того не может. И тут понял, что терять мне больше вообще нечего. Бегу к машине. Не знаю почему, но первый мой порыв был именно бежать, смотреть, удостовериться. С головы свалились тетрадки, такой удобненький навесик. Ну и хрен с ним. Бегу изо всех сил, давая пищу хохоту, который несется из проезжающих машин. Вся автострада, казалось, лопается от смеха над этим синьором в пиджаке и галстуке, который чешет во все лопатки по асфальту. Добегаю до машины взъерошенный, в смешанных чувствах и, главное, насквозь промокший. Натурально, машина той же самой модели, что и две предыдущие. Естественно, внутри тетрадки разбросанные, старые журналы. И коробка из-под крекеров, наполовину пустая. Естественно, вставляю ключи, и дверца открывается. Тем же самым порядком заводится мотор, и вот я снова на автостраде и еду в Милан.
Мне абсолютно не было нужды листать тетрадки, чтоб узнать, что это тетрадки Симоне Джельметти. И тут у меня в голове вдруг из самой глубины, как наваждение, всплыло вот что:
— Ты куда это, Марко?
— Можно мне пойти поиграть с Симоне, папа?
— А кто это, Симоне?
— Ну, Симоне Джельметти, папа, сын твоего товарища по работе.
А, вот оно что. А я и не знал. Не помнил я, чтоб у Джельметти был сын, которого звали бы Симоне. Да и коллеги такого, Джельметти, я тоже не знаю. Я даже не знаю, что это за машина и чего я вообще в ней делал. И куда ехал на ней, тоже понятия не имею. Звонит мобильный. А он не мой. Я просто стою столбом под стопкой тетрадок с обложками. Мимо меня — старенькая А112. Не знаю, может, их еще выпускают. У меня была точно такая же, когда я ходил на манифестации. Та же модель. Того же цвета. Решаюсь наконец взглянуть в мобильный. На экране цифры: 139. Должно быть, речь идет о каком-то специальном номере, что-то вроде бесплатного вызова, или вызова карабинеров, или скорой помощи: сто тридцать девять. Впереди меня — пульман. Просвистел мимо на всех парах. Мы на полосе обгона, кретин! Мобильный продолжает названивать. Сто тридцать девять. Не отвечаю. Пульман замедляет ход, сдает назад, притормаживает, резко тормозит. Он под завязку набит народом, этот пульман. К гадалке не ходи — манифестанты.
Поздно. Слишком поздно. Никогда не выходит притормозить тогда, когда надо.
А дождь все льет и льет.
Сто тридцать девять.