Мы даже не были знакомы —
Я никогда не видел деда —
Лишь в запылённости альбомной
И в жёлтой вырезке газетной.
Год 41 — 45-й.
Вот бабушка и дед мой рядом,
Её чуть приобнял он за талию,
И фоном — голубые дали,
И нежность с поволокой тайны,
И свет, и птичка вылетает.
Год 41 — 45-й.
Ромашки, танками помятые,
И вороньё, беду пророча,
Рвёт всё живое в клочья… в клочья.
Год 41 — 45-й.
Как выдержали эти даты
Бомбежки, взрывы, канонады,
И детский плач горящей хаты,
И мессершмитные закаты,
Кричащие глаза солдата,
Зажавшего в руке гранату,
И эхом отголосок сиплый:
"Не отдадим врагу Россию!"
Год 41 — 45-й.
Вперед, за родину, ребята!
И долгожданная победа…
Медаль у бабушки за деда.
И над Рейхстагом знамя наше,
И списки без вести пропавших.
На Красной площади парады,
Салют над праздничным Арбатом.
И фотографии в альбоме…
Я помню…
                        Помню…

Сна окно приоткрыв немного,
Как-то к ней заглянул он июлем.
С подоконника свесил ноги
И прикрылся ресниц тюлем.

В сновиденья добавил сладости,
Ведь, конечно, он был поэтом.
Называл её просто Ладою,
Находя радость в этом.

Чтоб вставалось ей с песней утренней,
Каждой птице свирель в клювик.
И ромашки полями ей в спутники,
Лепестки просчитав до "любит".

Он расчёсывал ветром косы ей
И, даруя мечтам свободу,
Наряжал в бриллианты росные,
Чтобы раз — и на подиум.

Не скупясь, ей закаты дарил,
Россыпь звёзд в отражении прудном.
И разлив золотой зари
Над проснувшимся утром.

Пригубив озорства вино,
Закружил в мелодии вальса…
Только сон и остался сном,
Так и остался.

Ветер листает листьев страницы,
Тушью дождя окропляя их тайны.
Мимо спешащие серые лица,
Серые взгляды, серые здания…

Ветра дыхание болезненно хриплое —
Зайчики солнца попрятались в прошлом.
А бабье лето так и не прибыло:
Видно, запуталось в тёмных дорожках.

Полувидения сумрачных улиц —
Тени танцующих танго деревьев…
Где и когда мы с тобой разминулись,
Где и зачем ты другой руки греешь?

Лишь посочувствует пёс одинокий.
То ли налево мне, то ли направо…
Бросит фонарь апельсины под ноги,
Но, к сожалению, мне не набрать их.

Холод бессовестно лезет под юбку,
Ограничением такта не скован.
Эх, вот рвануть бы куда-нибудь к югу,
В ласку и нежность прибоя морского.

Но рядом лишь ветер и листьев страницы,
Тушью дождя окроплённые тайны.
Мимо спешащие серые лица,
Серые взгляды, серые здания…

Там, где меня раньше не было,
Ели покрыты инеем.
Снежных лугов километрами
Скрыты дорог линии.
Там, где меня раньше не было,
Жизнь, как у всех — по-разному.
Спальных районов ребусы —
Скрытая недосказанность.
Там, где меня раньше не было,
Зимняя ночь нескончаема.
Звёзды дождями с неба… и
Вот уж в заварочном чайничке.
Там, где меня раньше не было,
Время сжигает прошлое.
На серебристом пепле
Месяц рисует рожками…
Вновь я туда, куда не было,
Методом слепо-тыканья.
С глупой такой нелепостью
В поезд чужой прыгаю,
И не туда, куда следует,
Вновь не собравшись с мыслями…
А где-то там, где не было,
Ждёшь меня ты — единственный.

К старой часовенке мостик горбатый.
Тихо бреду я промозглою пустошью.
Осень-священник грехи мне отпустит,
Впрочем, а большего мне и не надо.

Хлябь под ногами — не серебро-злато, —
Было в запасниках — только вот роздано.
Это прозрение поздно, но послано,
Впрочем, а большего мне и не надо.
Тропка виляет, и нет ей возврата.

Узел заплечный расскажет о многом.
Да хорошо: не одна иду — с Богом.
Впрочем, а большего мне и не надо.

Пишет письма красавица осень,
Не засовывая в конверты.
Вихрь, житейскою круговертью
Их подхватывая, уносит.

Дождь пунктирно штрихует даты
На листах золочено-рыжих,
А она все сидит и пишет
Непроявленному адресату.

Крест несет свой в любви и вере,
Отметая весь сор досужий,
Лишь перо — мелкой дрожью, нервно,
Ком в груди подтолкнув наружу.

Бисер слёз на строку нанизывая,
Вышивает судьбу Кончиты.
И летят в поднебесье письма
Вплоть до самой до её кончины.

Я луны абажур
Куплю на базаре
И тебя окружу
Пальцев нежных касаньем.
Заключу в лабиринт
Листопадами парка,
Брызну йодом рябин —
Пометкой-помаркой.
Дымкой лягу в траву,
Натуманенной, пышной,
Не во сне — наяву
На поэму расстишу,
Листьев с клёнов нарву,
Разлохмаченных, рыжих,
Про себя понавру —
Понавру выше крыши.
И тебя обвиню,
Если мне не поверишь,
А потом в стиле ню
Образумлю…
                      за дверью.

Лето-художник цветущей палитрой
Включит на полную воображенье,
Сердце собьёт с привычного ритма,
Снова ослабив земли притяженье.
И, чемоданами дел не нагружена,
Ранью рассветной, не очень жаркой,
Клеточкой каждой почувствую нужность
Просто обычной пробежки по парку.
Встретив улыбку, совсем незнакомую,
Вдохом глубоким в себя впустив праздник,
Вам подарю — не кому-то другому —
Яркий букет стихотворных фантазий.