Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Архив авангарда


Михайль Семенко

ОДИННАДЦАТЬ СТИХОТВОРЕНИЙ О ЛЮБВИ
Предисловие и переводы Андрея Россомахина

Михайль Семенко (1892–1937) — поэт, культуртрегер, «отец украинского футуризма». Фигура Семенко, в сущности, не имеет схожих примеров в русской словесности. Лирик с остро-трагическим мироощущением, реформатор национальной поэзии, он оказался активнейшим деятелем украинского искусства, идеологом, теоретиком и организатором объединений «Кверо» (1914), «Фламинго» (1919), «Ударной группы поэтов-футуристов» (1920), «Ассоциации панфутуристов» (1921), «Ассоциации работников коммунистической культуры» («Комункульт»; 1924) и «Новой генерации» (1927).
В статье 1922 года «Футуризм в украинской поэзии (1914–1922)» сам Семенко признавал свою преемственность от русских учителей, говоря что его собственный ранний кверо-футуризм был «смесью эго- и кубофутуризмов» и констатируя диапазон своей лирики «от символизма и импрессионизма до эстетического футуризма и крайних границ деструкции». Его особой гордостью неизменно оставался тот факт, что именно он привил Украине «бациллу футуризма»: «…в украинском искусстве возникла бацилла великого, монументального процесса футуристической деструкции мирового искусства»*.
Провозгласив в конце 1921 года панфутуризм, с его сверхцелью «ликвидации искусства», — то есть полного уничтожения границ искусства, достижения полного слияния искусства с жизнью, — Семенко не отказался от этого концепта и на исходе десятилетия, уже на совершенно новом витке советской истории. Однако с середины 1920-х и особенно в 1930-е он, подобно Маяковскому, полностью подчинил свою музу социальной публицистике: новый быт, индустриализация, интернационализм, «плановая организация культуры», агитация и пропаганда, отклики на политические события в СССР и за его пределами — вот темы его «вирш» и «памфлетов».
По сути, все главное он уже написал к 1923 году; все созданное к этому времени — почти 800 произведений — поэт объединил в огромный том под названием «Кобзарь» (Киев, 1924; Харьков, 1925). Претендуя на создание нового национального шедевра — своего собственного «Кобзаря» взамен «пропахшего дегтем и салом» шевченковского, Семенко предсказуемо становился мишенью для самой оголтелой критики.
В 1929–1931 годах Семенко выпускает трехтомное Собрание сочинений (четвертый том, куда должны были войти стихи второй половины 1920-х, так и не вышел в свет). В предпосланных этим томам стихотворных предисловиях поэт подводит итоги, думает о своем месте в истории, и вновь, в который раз, говорит о своем одиночестве. Вот-вот будет распущена «Новая генерация» и все остальные литературные группировки. Уже состоялась почти полная трансформация поэзии в публицистику. Впереди — компромиссы, политическое шельмование, аресты соратников, и даже символичный отказ от литературного имени: «Я/теперь/Семенко Михаил,/а до этого/был/Семенко Михайль…»
24 октября 1937 года, после полугода пыток в государственных застенках НКВД, с абсурдным клеймом «украинского фашиста», М. В. Семенко был расстрелян.
                               _______________

В публикуемую подборку включены переводы 11 лирических стихотворений. В своих любовных стихах поэт умудряется быть одновременно застенчивым и грубым, сентиментальным и ироничным, эпатирующе откровенным и нежным. Попытки передать страсть приводят его к откровенному эротизму, ломающейся метрике, а также к верлибру.
Неизменная печаль, «смертельная грусть» (см. стихотворение «Сегодня»), невозможность вернуть утраченную идиллию, опаленность любовью, одиночество перед лицом судьбы — чувства, характерные для интимной лирики Семенко. «Лирический сюжет» его стихов тяготеет к абстракции, но при этом поэт все более тонко использует систему полутонов и намеков. Отчаянье шифруется. Нередко такие стихи имеют форму чрезвычайно емких, концентрированных восьмистиший.
Среди публикуемых ниже переводов нужно выделить стихотворение «Гнату Михайличенко». Поэт и беллетрист Г. В. Михайличенко был одним из руководителей левого крыла украинских эсеров (боротьбистов). После провозглашения советской власти на Украине он стал наркомом просвещения УССР и способствовал основанию журнала «Мистецтво» («Искусство») — первого советского литературно-художественного журнала на украинском языке, ответственным редактором которого стал Михайль Семенко.
21 ноября 1919 года 27-летний Михайличенко был расстрелян деникинской контрразведкой. Семенко тоже был арестован деникинскими властями, однако спустя две недели освобожден. Своему расстрелянному товарищу он посвятил этот стихотворный реквием, датированный 4 января 1920 года, то есть буквально через две недели после изгнания деникинских войск из Киева.
Три последних стихотворения публикуемой подборки входят в цикл «Зок»**, который можно отнести к лирическим вершинам Семенко; стихотворения цикла имеют дневниковый характер и совершенно свободны от актуальной политической злободневности.
Отсутствие пунктуации приближает целый ряд миниатюр Семенко к традициям дальневосточной поэзии, прежде всего к японским хайку и танка. Своеобразной симультанностью и медитативностью лирика Семенко обогащается во время его военной службы на Дальнем Востоке (1915–1917). Его «пренебрежение» пунктуацией способно резко повышать информационный потенциал текста, в значительной мере избавляя его от однозначности и логической предзаданности, допуская иной раз двузначное, а то и трехзначное прочтение одних и тех же фрагментов строк, стыков строк, размытых строфических границ.
Завершить это краткое предисловие стоит ранним «Автопортретом» Михайля Семенко, целиком построенным на разложении и анаграммировании его собственного имени. Текст не требует перевода, публикуется в оригинальном виде. Этот выразительный «Автопортрет» тяготеет к зауми, но в нем угадываются проблески «тайного» эротического смысла — слова «семя», «охай», «кохаю».

* Семафор у майбутнє. Aparat Panfuturystiv / ред. М. Семенко. Київ, 1922. С. 40.
** В «Кобзаре» этот цикл насчитывал 32 стихотворения, следующих под римской нумерацией, без заглавий. Во втором томе «Полного собрания сочинений» Семенко оставил в этом цикле 22 стихотворения, снабдив их заглавиями. Слово «Зок» — по-видимому производное от слов «зойк» (вскрик, возглас отчаянья), «зокола» (вокруг да около, издалека) и «зокрема» (отдельно, лично; то, что не вошло в сборники). Переводы восьми стихотворений цикла, осуществленные дочерью поэта, известным филологом Ириной Михайловной Семенко, были напечатаны в журнале «Даугава» (1987. № 11. С. 109–110).



АВТОПОРТРЕТ

Хайль семе нкоми
Ихайль кохайль альсе комих
Ихай месен михсе охай
Мх йль кмс мнк мих мих
Семенко енко нко михайль
Семенко мих михайльсе менко
О семенко михайль!
О михайль семенко!

11 — VII. 914. Киев



СЕГОДНЯ

Я сегодня курю и курю папиросы
           я сегодня смутный
я сегодня смутный я сегодня смертельно смутный
           ведь я люблю ее косы

Вечер притих зачарованный месяцем сонным
           где одиночит наш парк —
я сегодня не там ах я хочу в этот парк
           не хочу быть безмолвным

Но я буду молчать ожидая четверг
           несколько тусклых дней
ведь не могу же я первым признаться ей
           месяц вечер без мер

За одною — одна — я курю папиросы
           я сегодня смутный
я сегодня смертельно смертельно смутный
           я люблю ее косы.

29 — VIII. 916. Владивосток



ИНТЕРФЕРЕНЦИЯ

Любовь, любить —
что за штукенция?
Молекул, атомов чуять нить,
одухотворенная интерференция.

Зависть, зависть —
что за оказия?
Ночь, убивающая слабость,
глухая, жестокая Азия.

Двое — вместе. Счастливы — вместе!
Целуют ноги!
Что за вакханалия при распадающемся месяце?
Психопатология!

16 — IV. 917. Владивосток



ОГОНЬКИ В БУХТЕ

Катер дает третий гудок —
блестящий, капризный катер.
Лунной ночью мы покидаем Владивосток,
и движемся вбок, где темнеет кратер.

Огоньки, огоньки по всей бухте, везде,
вода шумит и плещет вокруг.
В нашем сердце правда нет слез,
милый друг?

Город, город в огнях остается сзади.
Море сверкает, блики взгляд щекочут.
Дорогая — чего все ради,
чего сердце хочет?

30 — VI. 917. Владивосток



ТОЛЬКО КРОВЬ

Глаза крепко, крепко стиснуты,
губы изломаны.
Влажные колени с болью раздвинуты
в час сладкой истомы.
Не было начала — не будет
краю.
Секретность одеял.
В этой волне чувствую тебя
в крови сгораю.

1918. Кибинцы — Киев



ПАННА С ТРЕТЬЕГО ЭТАЖА

Выйди, выйди, панна с третьего, сверху,
на балкон.
Я стою, в моем сердце так много пороху,
в моем сердце звон.

Обернись же на тайный восток поскорее
в саду.
Теплым вечером, наслажденье лелея,
в темный парк я приду.

1918. Кибинцы — Киев



БЛЕДНАЯ ПАННА

Приди в комнату озанавешенную
бледная панна моей яви
приди смущенная возьми силу бешеную
после чашки чая
разбей вазу на смерть осужденную
моих грез огорченная панна
спадет платье и страсть пробужденную
опостелю огнем уитманно.

28 — IV. 918. Киев



ДАМА НА ВЕРАНДЕ

Двое их сидело на веранде за белым столиком
против вогнутой оркестровой эстрады.
Бритоголовый джентльмен выглядывал
из-за соседнего столика стоиком
и явно понимал чему эти стройные дамы так рады.

И ходил длинноволосый поэт весь романтичногонный
по песчаной аллее что слепила отблескивая солнцем.
Дама на веранде — она имела теперь глаза Горгоны —
уже сидела усмехаясь за столиком рядом с эстонцем.

26 — V. 918. Киев



ГНАТУ МИХАЙЛИЧЕНКО

Надвинулась ночь.
Много ночей будет.
Казалось, никто не покличет,
покой слов не разбудит.
И вырвется боль в слезах.
Никто схваченному не поможет.
И лишь одно в ушах — страх.
И ни к чему здесь: «боже, боже».
Лишь в последний жизни момент
вырвет стон пуля одна.
Но простит такой рудимент
любви волна.

4 — I. 920. Киев



* * *

Не кидай в меня подушкой
с пьяных очей
я тебе скажу на ушко
про мрамор твоих плечей
Эмма мне так нравится
но сегодня не с нею я
ах что ж со мной вытворяется
ле-лю-ля

13 — III. 921. Рига



РАНА

Ранила меня
в мое сердце —
я не прощу.
Я найду тебя —
я найду.
Я запрячу боль —
я запрячу в себе.
Я закушу печаль —
я закушу.
Ранила меня в мое сердце —
ты.

24 — II. 921. Москва



СЛОВ

Сильней чем мы ветер
дождь надписи смыл
не знали магических литер
однодневки мы

избитая сказка
решила все в ответ
а я разве что-то сказал?
у меня слов нет

10 — III. 921. Рига