В лад, да не так
Пётр КАЗАРНОВСКИЙ
ПОЧАЛ. ПОЧЁЛ. ПОЧИЛ
* * *
* * *
небо плывет за оконным проемом
поезд идет по местам незнакомым
скорость кружится в колесах стучась
и остановка не здесь, не сейчас
точки пространства сливаются в линии
миги, секунды становятся длинными
плоскости скрещены с разных сторон
режут и рвут за вагоном вагон
горизонтали больны вертикалью
верхи и низы просквожены далью
и расстояния мерят вспять
чтобы вдруг претворить в опять
поезд идет по местам незнакомым
скорость кружится в колесах стучась
и остановка не здесь, не сейчас
точки пространства сливаются в линии
миги, секунды становятся длинными
плоскости скрещены с разных сторон
режут и рвут за вагоном вагон
горизонтали больны вертикалью
верхи и низы просквожены далью
и расстояния мерят вспять
чтобы вдруг претворить в опять
* * *
Было с нами то на улице Газовой…
Принесли беды да горя нам в кузове —
Мы раскладывали их пазлами,
На карачках по двору ползали.
Мы тогда другого визави вызвали
И в него слюной нежности брызгали.
Наши ярость, страсть не казались нам праздными,
И себе не виделись мы поздними.
В те поры нас только было что снимать гроздьями,
Украшать и лечить разными грязями,
Забавлять и жалобить долгими песнями,
Устрашать неправедными казнями.
Разойдясь во все концы пó снегу,
Услаждая всякий шаг, чтоб был пó сердцу,
Мы навряд залечим себе раны порохом
И научимся смотреть поверху.
Ни к чему теперь не выскажешь мнения,
Никого не ублажишь пением —
Даже если то на улице Газовой,
Где и так полно борьбы массовой.
Принесли беды да горя нам в кузове —
Мы раскладывали их пазлами,
На карачках по двору ползали.
Мы тогда другого визави вызвали
И в него слюной нежности брызгали.
Наши ярость, страсть не казались нам праздными,
И себе не виделись мы поздними.
В те поры нас только было что снимать гроздьями,
Украшать и лечить разными грязями,
Забавлять и жалобить долгими песнями,
Устрашать неправедными казнями.
Разойдясь во все концы пó снегу,
Услаждая всякий шаг, чтоб был пó сердцу,
Мы навряд залечим себе раны порохом
И научимся смотреть поверху.
Ни к чему теперь не выскажешь мнения,
Никого не ублажишь пением —
Даже если то на улице Газовой,
Где и так полно борьбы массовой.
Плач по забытым сюжетам
Памяти неся мякину,
Устаешь и каждый раз
Ешь прогорклую малину —
Чавкаешь рассказ.
То герой, а то нарратор
Уплывает в немоту
Опустелой alma mater
В ботаническом саду.
Плод висит, недосягаем
В ослепительном верху, —
Мы же звуками гоняем
Сахар в буквенном соку.
Устаешь и каждый раз
Ешь прогорклую малину —
Чавкаешь рассказ.
То герой, а то нарратор
Уплывает в немоту
Опустелой alma mater
В ботаническом саду.
Плод висит, недосягаем
В ослепительном верху, —
Мы же звуками гоняем
Сахар в буквенном соку.
* * *
Шарю в памяти глазами
ничего не находя —
тени выпуклые сами
настороженно глядят.
Эти странные потемки
и пугают и манят —
как поплывшей кинопленки
отравляющий явь яд.
Деформировано имя,
и лицо искажено.
Представляются другими
все привычные давно.
Это — пропасть узнаванья,
погружение в объем,
умолчание словами
не на языке своем.
ничего не находя —
тени выпуклые сами
настороженно глядят.
Эти странные потемки
и пугают и манят —
как поплывшей кинопленки
отравляющий явь яд.
Деформировано имя,
и лицо искажено.
Представляются другими
все привычные давно.
Это — пропасть узнаванья,
погружение в объем,
умолчание словами
не на языке своем.
* * *
Тычь в течь туч —
Точь-в-точь tuch
В чело лучше луч
Плашмя плетью в плач
Замесится небо сывороткой звезд
Заземлится поле усталой травой
Рыбы лесные прельстятся приманкой мест
Теперь куда прильнешь головой?!
Чело укачало в мочало
Началом печали
Початок у чада чалый
И плечи тягчали
А матери мрут ротами
Воздух ища ртом
Пóротыми чадами, желторотыми
Жертвуя всем сухим ветрам
Сирая среда
Серый срок
Сурового суда
Сок
Тянется каплей по острию
Неба с овчинку — чего еще больше?!
Нить разовью
Птицу собью
Помилуй мя, Боже
Точь-в-точь tuch
В чело лучше луч
Плашмя плетью в плач
Замесится небо сывороткой звезд
Заземлится поле усталой травой
Рыбы лесные прельстятся приманкой мест
Теперь куда прильнешь головой?!
Чело укачало в мочало
Началом печали
Початок у чада чалый
И плечи тягчали
А матери мрут ротами
Воздух ища ртом
Пóротыми чадами, желторотыми
Жертвуя всем сухим ветрам
Сирая среда
Серый срок
Сурового суда
Сок
Тянется каплей по острию
Неба с овчинку — чего еще больше?!
Нить разовью
Птицу собью
Помилуй мя, Боже
* * *
Почал. Почёл. Почил.