Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»




Игорь Яркевич




Рисунок Игоря Ревякина специально для ПО



История советской рыбы

Уровень политкорректности в России растет. Пусть медленно, но растет. Растет на глазах. Он уже почти сопоставим с уровнем политкорректности в западных странах. Все больше  становится  прав
у  разных  маргинальных групп; у женщин, заключенных, домашних животных, уссурийских тигров и гомосексуалистов. Не меняется ситуация только с рыбой. У рыбы в России прав нет.
Рыба должна позаботиться о себе сама. Она не должна ждать милостей от тех, кто имеет непосредственное отношение к рыбе – от ихтиологов, поваров, рыбаков и даже от русских писателей. За все время существования в России рыбы они ничего хорошего для нее не сделали, и рассчитывать на них рыба больше не может.
Когда рыба обращалась за помощью к русским писателям, то они отворачивались от рыбы. Или рассказывали ей сказки. Как Пушкин. в "Сказке о рыбаке и золотой рыбке" и Салтыков-Щедрин в "Премудром пескаре". Или читали ей басни. Как Крылов в "Лебеде, раке и щуке". Или читали ей моралистичную советскую прозу. Как Астафьев в "Царь-рыбе". Или рассказывали ей про нее же смешные истории. Как Чехов в "Налиме". Более того, русские писатели отказывали рыбе в свободе. Для русских писателей символом свободы была птица. Рыбе как символу свободы они не доверяли. Как символу счастья они ей почему-то не доверяли тоже. Особенно Островский и Горький. Неслучайно Катерина в "Грозе", мечтая о свободе, хочет быть птицей в небе и лететь куда угодно, а не рыбой в воде, чтобы также не менее свободно куда угодно плыть. У Горького "человек создан для счастья, как птица для полета". А разве человек не создан для счастья, как рыба для воды?
Мелвилл в "Моби Дике" и Хемингуэй в "Старике и море" отнеслись к рыбе лучше русских писателей, введя рыбу в формат "большой" прозы, но и там для рыбы все закончилось плохо.
В общем, если рыба не подумает о себе сама, то ей уже не поможет никто. Ни Хемингуэй, ни Чехов.
Поэтому рыба должна сама о себе написать книгу. Другого пути у рыбы нет.
В этой книге будет вся правда о том, как плохо обращались с рыбой. А обращались с ней очень плохо. С рыбой в России не церемонились и до Советской власти, а при Светской власти перестали церемониться уже совсем. Ее обзывали морепродуктом, хеком, нототенией и толстолобиком. От нее постоянно требовали икру и не давали доплыть до нереста. Ее терзали удочкой. Ее подсекали спиннингом. В нее втыкали гарпун. Ее били острогой. Ее взрывали динамитом. Ее ловили сетями с мелкими продольными ячейками. На нее был нацелен весь рыболовецкий флот. Ее давили траулерами. Ее сбрасывали тоннами на борт сейнеров. Ее резали на куски винты подводных лодок. Ей не давали вздохнуть моторные лодки браконьеров. Все ее реки и все ее моря заполняли военными и промышленными отходами. Нефтяные танкеры специально покрывали всю воду над ней и вокруг нее нефтью и мазутом, чтобы она не  могла дышать под водой и чтобы погибла ее любимая еда – водоросли и планктон. Ее  солили  так,  что  в ней  оставалась  одна  только соль. Ее сосали под пиво. Ее закатывали в консервы. Ее заливали маслом, томатным соусом и маринадом. Когда ее уже нечем было залить, ее заливали ее же собственным соком, и тогда она называлась "рыба в собственном соку". Полумертвую, ее выдавали за живую, и тогда она называлась "живая рыба". Ее прятали и старались не показывать. Ее показывали только раз в неделю, когда Советская власть объявляла рыбный день, и рыбу уже было невозможно не показать. Кремль не давал ей дышать. КГБ не давал высунуть голову из воды. МВД привязывало ей голову к хвосту и не давало собираться в рыбные косяки. Министерство обороны не давало ее плыть в Гольфстрим и другие теплые западные течения. Министерство рыбной промышленности постоянно увеличивало план ее добычи и не давало ей размножаться. Министерство здравоохранения выдавливало из нее вонючую жидкость под названием "рыбий жир", которую заставляло принимать детей как микстуру для общего укрепления организма два раза в день по столовой ложке. Министерство образования убирало все сведения о ней из институтских и школьных программ. Советские масс-медиа обвиняли ее во всех грехах. Рыба так натерпелась при Советской власти, как ни люди, ни звери, и ни флора. Еще рыба была очень одинока. Ее никто не понимал. Диссиденты не считали ее своей, принимая ее природное молчание за конформизм. Коммунисты ее боялись, так как рыба жила под водой, и коммунисты не знали, что она там делает. Русские писатели не верили в нее как в символ свободы и счастья. Дети ее ненавидели из-за рыбьего жира. Женщины ее терпеть не могли, потому что ее надо было очищать от рыбной чешуи, и потом руки, сколько их не отмывай, долго пахли рыбой. Мужчины ее тоже не любили, потому что она была умная, а они, мужчины, – идиоты.
Рыбе не давали жить не только в воде. Ей мешали жить и на суше. Про рыбу совсем не хотели петь.
Русские люди как будто бы стеснялись рыбы. Советские люди ее стеснялись еще больше. Это видно по песням. Вернее, слышно Я прослушал все русские народные песни про Волгу и вообще про реки. Прослушал и все советские песни и про ту же Волгу, и про остальные реки и моря, которые упоминались в советских песнях. Все бардовские песни. Весь русский рок. Все те песни, где обязательно должна встретиться рыба. В этих песнях есть про все. Про возрастные изменения живущих на Волге людей, которым вроде бы еще вчера было совсем не так много лет, а сегодня уже значительно больше. Про буддийскую ауру Волги. Про расположенные на Волге города. Про Стеньку Разина. Про персидскую княжну. Про утес. Про стрежень. Про кочегара. Про двойное  самоубийство  бывших  влюбленных  на челноке в открытом море. Про юнгу в семнадцать лет. Про гитару в кубрике. Про немногословных мужчин  на острове Сахалин. Про рыбака, который тоскует в море о своей девушке, которая осталась на берегу. Про девушку на берегу, которая тоскует о своем рыбаке, который в данный момент находится в море. Про то, как провожают пароходы. Но про рыбу нет ни одной песни и ни одного упоминания про рыбу в песнях тоже нет.
Правда, иногда в песнях мелькали киты и дельфины. Но тут же исчезали. До птицы им было очень далеко. Пингвины, лебеди, соловьи, малиновки, орлы и даже орлята активно летали из одной песни в другую. А вокруг рыбы существовал настоящий советский песенный заговор молчания.
Раз рыбы нет в песне – значит ее нет нигде. Значит, она вообще никак не представлена на пространстве культуры. Поэтому рыбы нет ни в литературе, ни в кино, ни в театре, ни в сериале, ни в мюзикле. Рыбы нет нигде. Русская культура молчит о рыбе, как молчит сама рыба.
Если про рыбу в России и в Советской Союзе так и не  сложили ни одной песни, то рыбе действительно остается только одно: писать самой о себе песню. А лучше все-таки книгу. В книге рыба можно сказать больше, чем в песне. Тем более я собираюсь рыбе помочь. А песен я писать не умею. Мне будет проще помочь рыбе написать книгу, чем песню.
Рыбу даже не научились правильно есть. Говорят, что есть рыбный нож и рыбная вилка. Я не знаю. Я их сам ни разу не видел. Тем более я ни разу не видел, чтобы ими ели рыбу. На моей памяти рыбу всегда ели с помощью того же ножа и той же вилки, что говядину или свинину. А рыбный нож и рыбная вилка существуют только в легендах и утопиях. Материально их пока нет.
Из-за такого подчеркнуто презрительного отношения к рыбе новая Россия много теряет в глазах Запада. И в глазах наших новых европейских соседей. Президент Латвии, колоритная такая женщина, недавно вспоминала, как при Советской власти жившие в Латвии русские люди пили пиво и закусывали воблой. Как они перед тем, как закусить воблой, долго били воблу о край стола, чтобы у воблы отлетела голова. Как во все стороны летели рыбные кости, чешуя и мат. Как все это плохо пахло. Как это все было мерзко. Как дико. Как из-за такого скверного обращения русских людей с рыбой Президент Латвии навсегда стала антисоветчиком и русофобом. Я не русофоб. Я – наоборот. Я почти русский патриот. Даже не почти. Просто русский патриот. Как Дугин. Как Миша Леонтьев или как Никита Михалков. Или как какой-нибудь еще русский патриот. В чем-то, как мне кажется, мой патриотический накал даже еще больше патриотически накален, чем у других русских патриотов. Но по отношению к тому, как русские люди едят рыбу, я разделяю все русофобские настроения Президента Латвии.
Рыба неслучайно от нас отвернулась. Рыба не хочет к нам плыть. Рыба уходит от нас все дальше и дальше. Уходит к норвежцам. К японцам. К китайцам. Чтобы рыба стала к нам возвращаться, новой России надо улучшать с рыбой отношения и сделать хотя бы несколько шагов по направлению к рыбе.
Но пока этих шагов нет.
Рыба по-прежнему находится в ее советском статусе.
Я недавно был в рыбном отделе крупного московского супермаркета. Я уже давно не приближался к рыбному отделу. Я обходил его стороной. Я чувствовал там  что-то  недоброе.  Явную  и  тайную угрозу. Я не ошибся. Там действительно все было очень тяжело. Там оказалось настоящее раздолье для коммунистов. Там живет Советская власть времен застоя. Там живет Брежнев. Там улыбается Андропов. Там неплохо себя чувствует Черненко. Ну, в общем, не совсем  Брежнев, Андропов и Черненко. Но все то, что было при Брежневе, Андропове и Черненко. По крайней мере, все то, что касается рыбы. Там все стандартные советские рыбные консервы. Там шпроты в масле. Там горбуша в собственном соку. Там килька в томатном соусе. Там все эти сардины, сардинеллы, минтай и прочие мойвы, которые, казалось бы, давно должны быть в музее развитого социализма в статусе раритетов. Но они не раритеты и не в музее. Они в рыбном отделе. Им там совсем неплохо.  Они  прекрасно  лежат  рядом   с   форелью, осетриной, севрюгой, красной икрой и крабами – со всем тем, что при Советской власти было только в распределителях или в заказах. Они прекрасно вросли в рынок и выдерживают конкуренцию с любой стерлядью. В общем, гибрид советского гастронома и кремлевского закрытого магазина. В начале восьмидесятых годов можно было, наверное, упасть в обморок от того, что в рыбно отделе спокойно лежат осетрина и красная икра. Теперь можно упасть в обморок от все еще сохранившихся консервов "Горбуша в собственном соку".
Когда я смотрел на горбушу в собственном соку, мне показалось, что я вижу живого Брежнева.
Щука в русской народной сказке четко исполнила три желания поймавшего ее рыбака. В сказке щука не обманула. Щука  сделала все, что могла, и даже больше. Теперь настало время вернуть щуке долг. Пора выполнять три желания уже самой щуки. Но только не щуки. Щуку не надо. Щука – это слишком. Щука – сложная рыба, и у нее могут быть три таких же сложных, как и она сама, неадекватных и абсолютно невыполнимых желания. Пусть это будут три желания самой обычной среднестатистической современной русской рыбы.

Я думаю, три ее желания будут примерно такие:
1. Чтобы, когда ею пользовались как закуской под пиво, ее не били головой о край стола до тех пор, пока не отлетит голова, а отрывали ей голову сразу. Так будет лучше для самой рыбы. Так будет меньше русофобских настроений вокруг. Рыбе надоело, что ей делают больно, и что она помимо своей воли становится причиной русофобских настроений
2. Чтобы из рыбных отделов навсегда убрали консервы "Горбуша в собственном соку".
3. Чтобы она была достойно репрезентирована в современной русской культуре. Чтобы о ней наконец написали полноценный песенный хит. Как "Потому что нельзя быть красивой такой". Чтобы о ней сняли блокбастер. Как "Ночной дозор". Чтобы о ней сняли популярный сериал. Как "Бригада". Чтобы о ней поставили мюзикл. Как "Метро". И чтобы еще о ней обязательно написали книгу.
Вот таких три скромных, адекватных и вполне выполнимых желания. Скромней не бывает. Не выполнить нельзя.
Впрочем, о книге рыбе просить не надо. Книгу рыба напишет о себе сама. А я ей помогу.
И никогда больше не пойду в рыбный отдел. Пусть туда ходят коммунисты и все те, кто хочет увидеть живого Брежнева.




Рисунок Кристины Зейтунян-Белоус