Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Рита ОДИНОКОВА


Рита Александровна Одинакова родилась в городе Баку. Окончила геологоразведочный факультет Азербайджанского института нефти и химии, факультет психологии Современной гуманитарной академии (Москва ). Работает в отделе культуры администрации Россошанского муниципального района. Публиковалась в региональной печати, журнале "Подъём", коллективных сборниках.
Автор книг поэзии и прозы "Ностальгия", "Виноградный бунт", "Женщина с красным зонтом". Член Союза журналистов России. Живет в Россоши.


"ТЫ ВЫНОСИ ЛЮБОВЬ, КАК ТАЙНОЕ ДИТЯ..."


В прежние годы любовная лирика отличалась многообразием сюжетов, образных оттенков и тем. Словарь ее был весьма широк, а глубина чувств лирической героини вызывала уважение и читательское признание. Однако за последние десятилетия эта линия развития русской поэзии во многом обеднела, стала поверхностной, авторские переживания как будто ушли в затвор и показываются читателю в крайне лапидарных формах, поэтический словарь чрезвычайно сузился. Хотя есть авторы, несомненно, талантливые, с выразительным голосом и неожиданной поэтикой, которые привлекают к себе читателя видимой новизной. Но вот подлинность переживания, очертания мечущейся души героини, внешний мир, как будто повторяющий никому не видный мятеж в ее сердце — с этим сегодня встречаешься довольно редко.
Поэтесса из города Россошь Воронежской области Рита Одинокова — радостное исключение из этого сегодняшнего почти правила. В ее стихах мир предстает в своем многообразии, но в центре мира — любящее и тоскующее женское сердце.

Все отделилось — мысли, руки, рот.
Пою одно, а делаю другое.
Я у себя — как путник на постое —
Одна уходит, а другая — вот.

Вновь суета хлопочет у огня —
Еще один обед готов к полету.
За эту неустанную заботу,
Наверно, вы и цените меня...

А мне милей смотреть, как тишиной
Проснулось утро, вытянув листочки.
Еще — во имя сыночки и дочки —
Я буду здесь
И внучкой, и женой.

И крепок дом, и сладок абрикос,
И вишни налились зарею алой.
И счастье поминутное считало:
Любить и быть любимой.
На износ.

Она не чувствует себя стесненно среди предметов — реальность послушна ее перу, и живописность стихотворений Одиноковой очень наглядна: линии, краски, движение, камни, деревья, тучи, ветер, солнце, туман — все у нее в стихах достоверно, ничего не кажется случайно залетевшим в строку ради ритма или рифмы.
Жизненная история ее лирической героини драматична, но в горечи всегда мелькнет легкая ирония или полуулыбка. Живость характера сочетается с задумчивостью, а серьезность намерений — с непоседливым характером. Все это есть в стихах и воплощает редкое соединение женщины и ребенка.
Вместе с тем Одинокова умеет увлечь читателя в пространство переживаний, где предметы оказываются на втором плане, а главным изобразительным сюжетом является битва чувств. Такое соединение острого глаза автора со способностью убедительно передать внутренние коллизии есть примета более широко развернутого в будущем таланта поэтессы.

Вячеслав ЛЮТЫЙ


В ЕЖЕВИЧНОМ КРАЮ

* * *


Земляничные поляны
мне под снегом не найти.
Значит, нужно выбираться,
значит, есть еще пути.

Чтобы сердце не ложилось
тихо спать и рано спать,
Нужно очень постараться
находить и выбирать.

И не слезы пить с мороза —
нет тепла.
Да есть тепло:
Пьет синица в луже утро,
что с рассвета натекло...


* * *


На весну загадываю жизнь.
На удачу, за полночь, бессовестно
Повторю тебе, мой друг, на бис
Девять строчек из счастливой повести.
Лунный свет на спину упадет,
Силуэт гитарный отражая.
И когда душа на миг замрет,
Ты поверишь в то, что я— живая.


В ЕЖЕВИЧНОМ КРАЮ


В ежевичном краю, где по-бабьи плетут паутину,
То ли пчелы жужжат, то ли в ветках запутался май?
Здесь бы нужно родиться и жить.
Чтобы неба касаться рукой.
А друзья говорят: "Привыкай!"

Здесь к девятому дед, как к параду, готовится снова.
За окном одевается зеленью сгорбленный сук.
Оживает душа, открываясь простому земному,
Где явился, как чудо, на свет кареглазый мой внук.

А пока тишина поглощает просторы и сини,
Облака — на покров головы —
Спрячусь в старенький храм.

Сколько жизней еще я отдам
За причастность к России?

Я отдам...


* * *


Ты выноси Любовь, как тайное дитя,
От черных глаз и слов
Свои надежды пряча.
И скоро власть и силу обретя,
Она взойдет.
И будет все иначе.

Ну, а пока еще не сказаны слова,
Желающие вырваться из плена,
Пусть дуются леса, и гукает сова,
А ты молчи в преддверье перемены.


* * *


В безмятежности апреля
Притаился солнца след.
—Ты словам, как прежде, веришь?
—Спросишь. Я отвечу: — Нет.

Жаль, что нежность все короче,
День присутствием согрет.
—Ты меня отпустишь к ночи?
—Спросишь. Я отвечу: — Нет.

Ветви ветер обнимают...
Не удержат. Что за бред?
—Все ли мы весне отдали?
—Спросишь. Я отвечу: — Нет.

За кудряшками черешни
Жди меня, мой ясный свет...
—Ты вернешься, друг нездешний?
—Я спрошу. Ответишь: — Нет.


ОБЕРЕГ


Храню твои стихи, как оберег.
Они со мной почти четыре года...

Тогда, казалось, мне милей свобода —
Идти вперед, туда, где чистый снег.

Светлей Стихов что может быть у нас?
Казалось — Слово, данное природой,
Расслышать важно, чтобы узнать в тот час —
Какая она сладкая — свобода...

Ты — не писал. Писала я стихи.
А ты лишь обнимал меня душою.
И белокрыло были дни легки,
Над жизнью, нам казавшейся большою.

Однажды. Распахнув свои крыла,
Ты улетел к далеким, чуждым странам...

Найдя конвертик в ящичке стола,
Я поняла, каким ты был, мой странный.


СТАРАЯ КАЛИТВА


Как трудно отвыкать от городов,
От разноцветных и веселых улиц.
Еще труднее привыкать к земле,
К навозу и к воспитыванью куриц.

Висит луна, синеют облака,
И кажется, что сизая тропинка
Ведет не за сараи, а туда,
Где время крутит старые пластинки,

Где ранним утром ленно, чуть дыша
Огромный великан — прямые плечи —
Родимый Город — прячет не спеша
В карманы туч высотки башен встречных.

Моргнет луна, запрячутся картинки
Моих воспоминаний на насест.
Мое село, моя печаль-тропинка,
Моя наука, мой тяжелый крест...


* * *


Я стала разговаривать с собой,
Когда со мной тебя совсем не стало.
И в этом сумасшествии усталом
Я нахожу и радость, и покой.

Спешу в беседку. Там, где гомон птиц...
Апрель в пасхальный день все понимает,
И каждой новой клеточкой внимает
Дрожанию березовых ресниц.

А между нами — жизни до небес,
И на душе моей светло и больно.
"Христос воскрес", — я бормочу невольно
И жду в ответ — "Воистину воскрес!"


* * *


В том, что я мудрее стала,
Не вини меня!
В том, что больше счастья знала,
Не вини меня.
В том, что лишь душа взлетала,
Отрываясь ввысь,
Не вини меня, любимый,
За руку держись!
В том, что я старее стала,
Время не вини,
Просто я шутить устала,
Время не вини.
Будет сердце рядом биться
У твоей свечи.
Не учи меня молиться.
Верить научи!


* * *


Голова трещит по швам.
От безумства ли, от горя?
Что с земною бездной споря,
Шастать по чужим краям?

Тонкой струйкой бытия
Дом срастается с луною,
С той, обратной стороною,
Где живут мои друзья.

Легче? Нет? Погаснет свет,
Но зажгутся в храме свечи
И польется голос вечный —
Смерти нет.
Ведь смерти нет?

Голова трещит по швам.
Беспокойные метели
За ночь землю облетели,
Утром — в щеки: "Можно к Вам?"