Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Наталья АХПАШЕВА


ТРАНССИБИРСКОЕ

*  *  *


Рецидивом поветрия злого,
на изломе привычных времен,
на пределе добра мирового,
с четырех осаждая сторон
нас, родной не утративших веры,
изъязвились эринии лжи,
изрыдались горгоны-химеры,
извергая вранья миражи.
Гля! Ошую — чудовище обло,
одесную — несметная рать,
и такой подле гоблина гоблин —
ни сказать, ни пером описать…
Сплюнешь и за околицу выйдешь,
размахнешься — ан нет никого.
Только эхо то дальше, то ближе:
— Ого-го, дорогой, ого-го!
Подивишься на промысел божий,
поразмыслишь про жизнь-бытие.
И откладывать доле не должно
нам — крестьянское дело свое.


*  *  *


По дороге кружной,
от большака в стороне,
мчит наметом верховой
и в переметной суме
неплохой везет хабар,
с удалых трудов навар.
Скоро солнцу всходить.
Шевелись, волчья сыть!
А на обочине — другой
бедовый молодой
не пьянешенек лежит,
сотоварищем убит.
Снаряжались вдвоем.
Веселиться одному.
Ходи, хата, ходуном —
вдвое прибыло ему
и хлопот, и забот…
Позабыты имена.
Повернул коловорот
на иные времена.
Все ж держи в кармане нож,
как с дружками начнешь
вдругорядь бабло пилить —
честь по чести делить.


Читая Сунь-цзы


Не нами — предел обозначен,
и путь к отступленью закрыт.
Пусть добрые боги заплачут
и лучшие взвоют миры!
Тревожный призыв порубежья
на дальних клубится холмах.
Наш час полыхнет неизбежно
зарей на червленых щитах.
Подымешь над строем десницу —
и рядом полечь нам костьми…
Но истинный суд совершится
не между людьми и людьми.
Хулой и хвалой голосистой
не сразу молва отшумит…
Смотри же, какой серебристый
туман по ложбинам парит!
Пора нам — удачи изведать,
проведать врагов и друзей,
но должно сначала — победе
в душе утвердиться твоей!


Транссибирское


По мне так лучше нету, чем давить
бока на верхней полке, отдыхая,
пока советской выделки вагон
на стрелках дребезжит и отмеряет
над безднами натянутую нить.
Козулька, Боготол, Ижморка, Яя,
Анжерская, Юрга, а там сквозь сон
Новосибирск из мрака возникает…

В Новосибирске бабку с Кувыкты
родня встречала. Плача, обнимала.
Не виделись за два десятка лет —
зятья, дядья, невестки, дети, сестры,
брательники, племянники, сваты…
Погасли позади огни вокзала,
а ты тут жди, когда сойдет на нет
печали застарелой приступ острый.

Пойдем-ка выйдем в тамбур! Выпускной
вздыхает неохотно где-то клапан.
В Каргате, вспоминается, стоим
минуты две. От силы три, быть может.
Оконный иней, плотный и сухой,
отверткой или шилом исцарапан
с кривым наклоном: Мила плюс Вадим
равняется… Ну, что же, дай-то боже!

Под утро бы Барабинск не проспать,
не полениться и разжиться рыбкой
копченой: с пивом будет хорошо.
Растаяло бы только это пиво!
Неволей надо экстремалом стать,
чтоб трижды в день, сияя дзен-улыбкой,
китайской насыщать себя лапшой,
наверчивая вилку терпеливо…

Лапша лапшой. Но в жизни кочевой,
однако, чай для организма важен.
Сквозняк, нещадно бьющий по ногам,
немытых стекол вечно вид незрячий,
и умыванье ледяной водой,
и очереди на толчок, и даже
соседа храп — простим проводникам,
когда всегда есть кипяток горячий.

С утра погода: минус двадцать два —
за Новосибом резко потеплело.
Вагон спросонья черный липтон пьет.
Никто не голосит во все святые.
Не рвется на рожон качать права.
Не рвет последний тельник охренело.
Милицию на помощь не зовет.
Где ж наши девяностые лихие?!

Затягивая, вдруг сорвать резьбу —
не фунт изюму. И не пуд гороху.
Любой механик подтвердит. Сказать
по правде — на авось, а выезжаем,
усердно дуя в медную трубу.
И то. Какую б, мать ее, эпоху
ни выбрать — мало выгод выбирать…
Смотри, уже Иртыш переезжаем.


Добровольцы


Пусть женщины плачут, а ты не горюй по нему.
Такие, как он, по себе выбирают дорогу,
живым на потом оставляя гадать, почему
с другой стороны не успели к своим на подмогу.

Три залпа в пространство. Равняйсь! На плечо! Поворот.
Как шаг свой парадный мальчишки печатают браво!
У женщины в черном кривится страдальческий рот,
и морем шумит за оградой родная держава.

Все ж воли большой не давай этой боли внутри.
В чем правый не прав — нет на старых скрижалях ответа.
И с вечера, не торопясь, вещмешок собери —
сам знаешь, назавтра тебе выходить до рассвета…


Мой серый пес


Здесь мир привычен к стуже и снегам.
Ревут по трассе мимо лесовозы…
Шершавой рукавицей по щекам
внезапные размазываю слезы.

Пронзительнее раны ножевой
необратимость медленных мгновений —
мой добрый пес лобастой головой
беспомощно уткнулся мне в колени.

Ты шел со мной по кромке бытия,
где выжить — не последняя забота,
а там, куда теперь тропа твоя,
привольный край и славная охота.

Идут КамАЗы мимо, сквозь пургу
выхватывая фарами из мрака,
как кто-то на обочине в снегу
скорбит над умирающей собакой.

Тускнеет укоризной влажный взгляд.
Ну вот и ты уходишь без возврата,
из всех меня постигнувших утрат —
и меньшая, и горькая утрата…


*  *  *


Ребятня из вольницы окрестной
взобралась на рубленый забор.
Правнукам оставив дом в наследство,
тихо помер дедушка Егор.
Во дворе не то чтоб суматоха —
тесен нынче стал просторный двор.
Не щадила мужика эпоха,
но и сам не промах был Егор.
Оттого ко другу дорогому
медленный идет соседей ряд
и в надрыв, как по отцу родному,
городские снохи голосят.
А потом столы торцами сдвинут,
чтоб вошли и люди, и семья,
как снесут отцову домовину
на погост смурные сыновья
и к другой могилке подхоронят…
Заждалась, родимая, поди?
И к утру печаль в траву изронят
гулкие июльские дожди…
Но и нас за наши окаянства
не минует божья благодать.
Во дворцах да на перинах царских —
все едино, милый, помирать…