Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Алексей КУПРИЯНОВ


В БОРАХ, ОЗЁРАХ И ДУБРАВАХ…

СОНЕТ


Высоты в жарах.
Знахарей-шмелей
гудок полдневный.
Коршуновы бденья.
Муравным склоном, с жертвой, на раденье
Взбираюсь, волхв дубрав, холмов, полей.

Алатырь-камень, там, где травы ближе
к небесным ветрам,
где желанней вздох…
К нему! Пока в полях не стало тише,
Пока боров-дубрав разброд не плох.

Плесну хранящим зарево напитком
по маковке холма.
Раскрою свиток
и начертаю пять заветных рун:

"Восстань, гряди, союз дождей и зноя!"
И даст добро повременить с войною
Суровый несговорчивый Перун.


ОТБОЯЛАСЬ


Снизошёл на дворы и небо
грозовой ураганный мрак.
Острым краем ветлы расщепа
прободило избе чердак.

Уж не видящим оком окон
робко выдавила слезу…
Бьются ветры, грозятся громы.
Вопли во поле, стон в лесу.

Отбоялась.
Уже не смутят
душу призраки непогод.
Достоять до ста лет (эх, ну ты!)
оставался от силы год.
Оставалось от силы лето
нас донянчить и дотерпеть.
Завтра ясного солнца света
её окнам не рассмотреть.

…Ты уедешь,
не наигравшись
вволю
цветом медвяных трав.
Опустеют луга и чащи.
Потускнеют огни дубрав.

Буду нервно бродить вдоль дола
(не до песен и ворожбы!),
вдоль ползущего в бор угора,
мимо канувшей в хлам избы.


ПРОЗРАЧНЕЙ ОЗЁР…


Не дальней тайгой, не вдоль Карского моря
Иду с невеликой заплечной сумою…
По вздыбленным на междуречьях лесам!
По их необжитым суглинкам-подзолам.
Ищу хоронящиеся в них озёра,
Упрямо внимая воды голосам.

Покуда в ключах меж сосновых окраин
Соблюл неприметный озёрный хозяин
Капризных форелей заветный табун;
Пока плёсы долги и лезут в лощины;
Пока не затянуты окна сплавиной;
Пока не родился коварный зыбун —
Брожу по распадкам бугров и в долинах…

Дотошно и долго смотрюсь в седловины.
В их светлое око смотрюсь. Стерегу.
И верую: есть за холмом позабытым
Заветная тройка очей нераскрытых
И пара в затерянном в дебрях лугу.

Прозрачные очи сторонки былинной,
Вам многие лета и долгие зимы!
Да плещут вам полдни и светит заря!..

Озёра — как горы: и манят, и строги.
Прозрачней озёр разве только озёра.
И буйней озёр — разве только моря.


ТАРХАНСКИЙ ВАЛЬС


В стены строгого тёрна, в чащи яблонь шершавых
позапрошлого века,
В близцветущую рожь,
в тополя над прудами, в буйный цвет склонов жарких,
в сны старушки-дубравы
окунаюсь, как в дождь.

Нынче знойно не в меру над тарханской поляной.
Чуть печалятся травы, и немного марит.
Быть грозе.
Ну и что же? На сей раз мудрый славный
вяз
не рухнет под ветром;
ничего не сгорит.

Отгремит, отгрохочет. Дождь умчится к востоку.
День с утроенной силой обоймёт всё окрест.
Заиграют под солнцем крыши, кроны, дороги,
плёсы тихонькой речки и над маковкой крест.

Вновь исполнится площадь перед храмом поэта
вереницами верных зову пламенных строк.
Вновь исполнятся тропы в благодатное лето,
за околицу сада, за осоковый лог.

Здравствуй, Долгая роща! Здравствуй, милая роща,
пережившая время изобилий и бед…
Что-то шепчет бродяга с рюкзаком и в штормовке
пред останками древа, что садил сам поэт.

Будут новые грозы.
Да щадят они славу,
что явил миру русский девятнадцатый век!
Да не лягут под штормом нивы, сад и дубравы.
В меру бурь-испытаний.
В меру ласки и нег.


* * *


В пору ягодных прорв
Наша пустынь красна и утла,
То угрюма, то весела.
Я пойду по ягоду клюкву
За десяток вёрст от села,
Лишь найдёт прохладный багрянец
На листву и отаву пойм…

Но и летом едва ль не ранец
Костяники за час-другой!
Не сказать, мол, щедры — не плохи
Урожаи, что лес распростёр.
В меру пряной-пьяной черёмухи
Над рекой, за шатром шатёр.

Лишь одно смущало немножко
Мой покой в пору ягодных прорв:
Почему не цветёт морошка
На болотах Сурских боров?

Эх, по локоть в ягоде дикой,
В сизом соке обе руки!..
До чего хороши с черникой
бабы Лизины пироги!
И полян земляничных ветрам —
Не иссякнуть! Хоть нам рекли.
И брусничные километры —
Терпкий сахар строгой земли.

Наготове в сенцах лукошко.
По малину! В Радищев грот.
…Но опять не взойдёт морошка
Средь калужин Сурских болот.

Возвращусь на пороге ночи.
Не пустой всё ж, не без даров…
Отдых дам исстёганной плоти.
Поутру не совсем здоров
Вторгнусь снова в просеки-стёжки.
Пропаду до закатных часов.
Но, хоть плачь, не найду морошки
На болотах моих лесов.


ПРОХЛАДА В СЕРДЦЕ ЛЕТА


Мой город на равнине,
Меж песчаных
Холмов
И рощиц редких, невысоких.
Изведавшему виды гостю странны
Мои по скромным зрелищам восторги.

Мне снилось:
Над холмами, над простором
Восстал утёс — высокий и могутный;
С полнощной стороны укрытый бором,
С полдневной — всё алмазы да корунды…

Он вздохом кедров, елей и гранитов
Изъял от нас невзгоды и обиды,
Дыхнул прохладой, прямо в сердце лета.
Он тронул и утешил наши мощи,
Он осиял и улицы, и рощи
Невиданным доселе самоцветом!


ПОХВАЛА ЧЕТЫРЁХГЛАЗОМУ


"Чтоб дух твой не извергся через рану,
Успей заткнуть её мхом иль травой!" —
Хранит хунхуз1 закон старинный, странный,
Спеша в тайгу на промысел-разбой.

"Женьшень, лутай2, медвежья лапа, панты,
"Струя" и желчь — всё выйдет золотым!
А плоть забитых дотерзает амба!3
А грех развеют вёрсты, ветры, дым"…

Не вышло!! За искромсанные жилы
Тайги,
За битый, стонущий в бессилье
Кедровник,
За поруганный женьшень,
За братьев-удэге в болячках-язвах
Вступился Нэнунни-Четырёхглазый4.
Хунхуз наказан.
Нэнунни — блажен!

_______________________________________
1 "Хунхуз", кор., кит. — "бандит", "браконьер".
2 Лутай, кит. "Лу тай" — "эмбрион самки пятнистого оленя". Высоко ценится на черном рынке Юго-Восточной Азии как лекарственное средство. Клинически его "панацея", видимо, не доказана, как и "всесильность" рога носорога.
3 "Амба" — на языках народов Дальнего Востока "тигр".
4 Стихотворение посвящено Юрию Янковскому, которого корейцы прозвали за храбрость и снайперское мастерство Четырехглазым (Нэнунни). Его сын Валерий Янковский впоследствии стал известным в России писателем, мастером жанра "охотничьи приключения".


КУЛИК И РУСАЛКА


Не отпускает, дразнит, водит
дней знойных блажь.
Над плёсом ржавого болота —
никак, мираж?!
…Слепит лазурный блеск,
И плещет,
Поёт прибой.
И горизонт — далёкий, вечный
И голубой.
И гибкий стан русоволосой
глубин морских
Прекрасной девы.
Не тверёз я,
Должно, с тоски?..
Мираж и есть!..

…Но льются речи
под моря песнь:
— Зуёк мой! Знаю, мною бредишь.
Исчахнешь весь.
Истлеешь, коль не буду рядом.
И потому
Иду к тебе сама!..
Уж я-то
не потону!
— Смешная, добрая… Но как там —
где нет воды?
— Я обернусь лиловой чайкой
(знать должен ты).
А ты — псалми лугам!..
Болота —
не покидай!..
Я возлюблю твой тихий омут,
твой хмурый край.


ЛОДКА


Всё те же ивы в сырых лугах.
И небо сине, и омут тёмен,
и ключ прозрачен.
Лес, берега…
Бросает песнью — что сыплет зёрна
из наднебесья на берега
полдневный пташек,
живой, игривый.

…Ты помнишь, лодку несла река
неторопливо?
Неторопливо.

Был пьян от лета, от счастья бодр
я, твой возничий, слуга покорный.

…Хоть нашей речки и мал простор,
Чтоб шквалом ветер да валом волны, —
смотри! Да в оба! Не прободи
дно старой лодки о хлам подводный.
…Нас, ранних, юных, тогда в пути
Соблюл Всевышний от бед-препонов.

Я только правил да подгребал —
несло теченье, само теченье
Несло. Я силы приберегал
на возвращенье, для возвращенья.

Ты ж говорила о городах,
что там, в далёких степных низовьях.

Я был несведущ в твоих трудах,
с тобой не спорил, совсем не спорил.
К чему полемик сучки-дрова
в такой, желанной, от вётел тени?!

…Ещё немного, и нам пора —
назад, к верховьям! Назад — в деревню!..

Ого! Как гневно твои глаза
в тот миг сверкнули!
А всё ж прекрасно
и дивно было всё, что уста
твои
вещали в тот полдень ясный.

Как это было давно… Река
И нервный призрак разлуки горькой.
Разлуки вечной…
Больны луга…
Нет больше лодки. Разбилась лодка.


ЛЕСНЫЕ ВОЛХВЫ


Зверькам, псалмившим Солнцу, пташкам —
в ночные гайна. На покой.
Над мглой поляны поздний вальдшнеп
трубит отбой.

Вот вкралась тьма в лесные недра.
Из сгустков мрака жуткий крик.
И стынет всё…
Но верь, что это —
всего лишь миг!

Умолкнут филины, едва лишь
глухарь, чащоб наследный волхв,
раскроет тайные скрижали
волхвов отцов.

И — забормочет, заиграет!..
И Хорс испустит песнь-привет
земле апрельской.
Мрак истает.
Да будет свет!