Ольга ДЕНИСОВА
НЕВОПЛОЩЕННЫМ ЗАМЫСЛАМ МОИМ
(Из старых тетрадей)
* * *
Дяде Фёдору,
навеки двадцатилетнему партизану
Великой Отечественной
навеки двадцатилетнему партизану
Великой Отечественной
В детстве любила драться,
Мечтала всё видеть и сметь.
Почти невозможно в двадцать
Поверить в какую-то смерть.
Снег под ногами и слякоть,
Я оступалась, скользя.
Очень хотелось плакать,
Но плакать было нельзя.
Фриц на губнушке тренькал,
Мне, ухмыляясь, кивал.
Четыре длинных ступеньки
В низкий бетонный подвал.
Высокой чёрной фуражкой
Лампочку заслоня,
Вставал офицер тяжко
И смотрел на меня.
Секунды падали, рушась,
Кругами шла тишина.
Он торговал душу,
Но душа у меня одна.
Тяжесть росла глухая,
Глаза обжигал песок.
Тускнел, всё чаще мигая,
Лампочки волосок.
...И увидела: молодая
Мама пилит с отцом дрова,
А над мамой — без края
Синева, синева...
И когда, по камням головою,
Меня волокли назад,
Стыло небо родное
В открытых моих глазах.
Мечтала всё видеть и сметь.
Почти невозможно в двадцать
Поверить в какую-то смерть.
Снег под ногами и слякоть,
Я оступалась, скользя.
Очень хотелось плакать,
Но плакать было нельзя.
Фриц на губнушке тренькал,
Мне, ухмыляясь, кивал.
Четыре длинных ступеньки
В низкий бетонный подвал.
Высокой чёрной фуражкой
Лампочку заслоня,
Вставал офицер тяжко
И смотрел на меня.
Секунды падали, рушась,
Кругами шла тишина.
Он торговал душу,
Но душа у меня одна.
Тяжесть росла глухая,
Глаза обжигал песок.
Тускнел, всё чаще мигая,
Лампочки волосок.
...И увидела: молодая
Мама пилит с отцом дрова,
А над мамой — без края
Синева, синева...
И когда, по камням головою,
Меня волокли назад,
Стыло небо родное
В открытых моих глазах.
МАРТЫНОВ
Пугаться каждого раската
И кары ждать за годом год.
Но только старость, как расплата,
Ему на голову падёт.
Две неотступные борзые,
Семейный чай, пасьянс, халат,
Углы мышиные, сырые
Да кислый свет ночных лампад…
И вся отрада — хоть порою,
Как в лето то, у Машука,
Увидеть небо грозовое
Из-под прямого козырька,
Спокойное лицо поэта,
Опавший медленно платок,
Петличку в мушке пистолета
И синий ладанный дымок.
Как он дрожал, что промахнулся!
И как не верил, что попал.
А убедившись, ужаснулся,
Вскочил в седло и прочь погнал.
А над горой мятежным эхом
Вдогон ему катился гром.
…Назад, раздавленный успехом,
Он мчал под проливным дождём.
Метались молнии в презренье,
Гром небо гневно сотрясал.
И он, в горячке нетерпенья,
Коня до крови исхлестал.
А завтра — где же перемены?! —
Всё там же солнце поднялось…
Смешно ему так откровенно,
Панически бояться гроз.
Он панихиды служит часто,
В именье в скромности живёт,
И у него на крыше, к счастью,
Стоит большой громоотвод!
И кары ждать за годом год.
Но только старость, как расплата,
Ему на голову падёт.
Две неотступные борзые,
Семейный чай, пасьянс, халат,
Углы мышиные, сырые
Да кислый свет ночных лампад…
И вся отрада — хоть порою,
Как в лето то, у Машука,
Увидеть небо грозовое
Из-под прямого козырька,
Спокойное лицо поэта,
Опавший медленно платок,
Петличку в мушке пистолета
И синий ладанный дымок.
Как он дрожал, что промахнулся!
И как не верил, что попал.
А убедившись, ужаснулся,
Вскочил в седло и прочь погнал.
А над горой мятежным эхом
Вдогон ему катился гром.
…Назад, раздавленный успехом,
Он мчал под проливным дождём.
Метались молнии в презренье,
Гром небо гневно сотрясал.
И он, в горячке нетерпенья,
Коня до крови исхлестал.
А завтра — где же перемены?! —
Всё там же солнце поднялось…
Смешно ему так откровенно,
Панически бояться гроз.
Он панихиды служит часто,
В именье в скромности живёт,
И у него на крыше, к счастью,
Стоит большой громоотвод!
* * *
Томительные лики облаков,
Туман и светотень преображений.
Тревожная растянутость мгновений
И поезда срывающийся зов.
Ещё вчера весенних вод разлив
Пятнал крахмалы снежных оторочек.
И вот уже проклюнулась из почек
Листва, дымком зелёным проступив.
Чтоб травы из-под гнёта поднялись,
Где силы обновления берутся!
Побеги ожиданья развернутся
Вдруг над землей и прорастают ввысь.
И мир в предвосхищении затих
В живительном тепле потоков света,
И, робкий, громче птичьего привета
Звенит, звенит новорождённый стих.
Туман и светотень преображений.
Тревожная растянутость мгновений
И поезда срывающийся зов.
Ещё вчера весенних вод разлив
Пятнал крахмалы снежных оторочек.
И вот уже проклюнулась из почек
Листва, дымком зелёным проступив.
Чтоб травы из-под гнёта поднялись,
Где силы обновления берутся!
Побеги ожиданья развернутся
Вдруг над землей и прорастают ввысь.
И мир в предвосхищении затих
В живительном тепле потоков света,
И, робкий, громче птичьего привета
Звенит, звенит новорождённый стих.
* * *
Во сне я говорила по-монгольски,
Раскатывая камешки согласных,
Я упивалась вкусом их забытым,
Вдыхала воздух радостно и вольно,
И резвые слова, как жеребята,
Вдогонку друг за дружкой к горизонту
Скакали, вздёрнув куцые хвосты.
Степь пахла солью. Утренней прохладой
Чуть веял над травою ветерок.
Над белой юртой плыли струйки дыма.
В высоком небе тихо круг за кругом
Чертил, расправив крылья, белый коршун.
И, перламутром иней зажигая,
Всплывало солнце красным поплавком…
Раскатывая камешки согласных,
Я упивалась вкусом их забытым,
Вдыхала воздух радостно и вольно,
И резвые слова, как жеребята,
Вдогонку друг за дружкой к горизонту
Скакали, вздёрнув куцые хвосты.
Степь пахла солью. Утренней прохладой
Чуть веял над травою ветерок.
Над белой юртой плыли струйки дыма.
В высоком небе тихо круг за кругом
Чертил, расправив крылья, белый коршун.
И, перламутром иней зажигая,
Всплывало солнце красным поплавком…
* * *
…И условности чувств распадутся, как цепи,
На прогоны пространств и столетий подставы.
И вернусь я с ветрами в монгольские степи,
И пылинкой паду в сухостойные травы.
Гул пройдёт по земле, нутряной и глубокий,
Холодок ожиданья курганы затопит.
Небеса покачнутся, заслышав глухой и далёкий
Табунов нарастающий топот.
И навстречу ему по степному всему непокою
Заволнуются трав переливы.
И накатятся степью, и хлынут, волна за волною,
Проходя надо мной, шелестящие конские гривы.
С небесами сомкнется равнина степная.
И в взметенном дурмане её сухоцветья
Буду слушать, не чувствуя, не сознавая,
Как от гула копыт содрогаются тысячелетья.
На прогоны пространств и столетий подставы.
И вернусь я с ветрами в монгольские степи,
И пылинкой паду в сухостойные травы.
Гул пройдёт по земле, нутряной и глубокий,
Холодок ожиданья курганы затопит.
Небеса покачнутся, заслышав глухой и далёкий
Табунов нарастающий топот.
И навстречу ему по степному всему непокою
Заволнуются трав переливы.
И накатятся степью, и хлынут, волна за волною,
Проходя надо мной, шелестящие конские гривы.
С небесами сомкнется равнина степная.
И в взметенном дурмане её сухоцветья
Буду слушать, не чувствуя, не сознавая,
Как от гула копыт содрогаются тысячелетья.
* * *
А я люблю языческих богов,
Всесильных и обидчивых, как дети,
О смертных гневно спорящих в совете
И ждущих от молящихся даров.
Священного Олимпа гулкий зов —
Вовек ему не стихнуть на планете.
О, лики беломраморные эти,
Слепое вдохновенье образцов!
И грозный Зевс, и Посейдон могущий,
И занятый кузнечным ремеслом
Гефест, и Дионис, лозу несущий,
И Афродита в поясе златом,
И Майи сын, проныра вороватый,
И Аполлон, прекрасных муз вожатый…
Всесильных и обидчивых, как дети,
О смертных гневно спорящих в совете
И ждущих от молящихся даров.
Священного Олимпа гулкий зов —
Вовек ему не стихнуть на планете.
О, лики беломраморные эти,
Слепое вдохновенье образцов!
И грозный Зевс, и Посейдон могущий,
И занятый кузнечным ремеслом
Гефест, и Дионис, лозу несущий,
И Афродита в поясе златом,
И Майи сын, проныра вороватый,
И Аполлон, прекрасных муз вожатый…
* * *
Невоплощённым замыслам моим,
Которых, может быть, излишне много;
Которые развеялись, как дым,
Не преступив словесного порога;
Невоплощённым замыслам моим,
Чей недочёт ничем не объясним
Перед лицом взыскательного бога,
Что девятью подругами храним;
Невоплощённым замыслам моим
Не отдадут, конечно, предпочтенья,
Как душам, не узнавшим оперенья,
В мир не рождённым, не клеймённым им;
И там, на Олимпийских крутизнах,
С них ничего не спросится, поскольку
Их лиц не запятнал словесный прах,
Их дух вольнолюбивый не зачах
И полнокровный смысл не высох в дольку.
Но суждено бессмертье только им —
Невоплощённым замыслам моим.
Которых, может быть, излишне много;
Которые развеялись, как дым,
Не преступив словесного порога;
Невоплощённым замыслам моим,
Чей недочёт ничем не объясним
Перед лицом взыскательного бога,
Что девятью подругами храним;
Невоплощённым замыслам моим
Не отдадут, конечно, предпочтенья,
Как душам, не узнавшим оперенья,
В мир не рождённым, не клеймённым им;
И там, на Олимпийских крутизнах,
С них ничего не спросится, поскольку
Их лиц не запятнал словесный прах,
Их дух вольнолюбивый не зачах
И полнокровный смысл не высох в дольку.
Но суждено бессмертье только им —
Невоплощённым замыслам моим.