Эта история произошла летом далекого 1953 года. Наступили школьные каникулы. Рассчитывать на пионерский лагерь или отдых в домашних условиях не приходилось. Такая роскошь не подходила для нашей большой многодетной семьи. Не до этого было тогда: отец серьезно болел, а мать от чугунов не отходила, чтобы накормить ораву в двенадцать человек. Словом, выживали, как могли.
Чтобы подработать какую-то копеечку и этим помочь семье, я пристроился в напарники к младшему брату отца, дяде Ване. Небольшого роста, с колючим взглядом и упрямым подбородком, выглядел он шустрым и одновременно смешным.
Воевал при полевом госпитале. В 1944 году списали по болезни. В своем хозяйстве держал корову, на которой возил дрова и сено. Смеялись над ним все уличные. И прозвище получил "Букет". Это за усы, которые стояли торчком. И если он выходил из-за угла, то сначала показывались усы, а потом уже и сам дядя Ваня.
Однажды вечером пришел он к отцу. Я читал книгу и уже примерно догадывался о цели его визита: по-видимому, нашлась работа и явился дядя по мою душу.
Разговор начали издалека.
— Ты, Алексей, лежишь вот тут и ничего не знаешь, — обратился дядя Ваня к отцу. — В городе такое творится. На улицах никого, хоть шаром покати. Все напуганы и лишний раз не высовываются из домов.
—   Да, слышал я тут по радио о какой-то "Черной кошке" в Москве. Неужто она и к нам прибежала, — улыбнулся отец.
—   Да нет, не кошка. И зря ты усмехаешься. Говорят о каких-то бандах Шачина и Зацепина. Вооружены автоматами и грабят богатых по наводке, днем и ночью.
—   А как же ты пришел затемно? Не боишься? — спросил отец, откашливаясь от махорочного дыма.
—   А чего им, этим бандитам, с меня взять-то? Разве что усы или, вот, замусоленную гимнастерку? — отвечал дядя.
—    Ты, Вань, с чем пришел? — спросил отец брата. — И убери ты свою дымовую завесу. Я и так в германскую нахватался газов. Сам видишь — до сих пор никак не оклемаюсь.
—   Виноват, Алексей. С этой шпаной и забыл, что ты болеешь.
Выбросив окурок, дядя сказал:
—   А пришел я, чтобы просить у тебя в помощники твоего Алешку. Надо попилить дрова у доктора Белоглазова. Отказать не могу. Он же меня от смерти спас.
Отец бросил взгляд в мою сторону:
—   Раз надо — забирай. Ступайте завтра к доктору как можно раньше.
На следующий день лишь только пропели ранние петухи, мы пришли
к Белоглазову. Гора дубовых дров была свалена во дворе у раскрытых дверей сарая. Под большим кустом сирени дядя Ваня установил "козлы" для пилки дров и буркнул обычное: "С Богом!"
Работали молча. Пила резала дубки как по маслу.
—   Умеет дядя заточить пилу, — думал я. — Как он это делает? Видно, какой-то секрет знает. Мудрый старик, но себе на уме.
Когда немного пригрело, появились мошки и комары. Я отмахивался левой рукой. Заметив это, дядька остановился и сказал:
—   Ну, будя. Обчин сделали неплохой. Только вот не нравится мне, как ты все время дергаешься. Совсем они тебя дошкурили. Придется мне закурить натощак.
Он зажег "козью ногу" самосада, и насекомые оставили меня в покое. Отдыхая, я сидел рядом с дядей. Работали мы на пару не один раз. Научились понимать друг друга без слов. Одним словом, сработались.
Заглянул к нам перед уходом на службу хозяин Николай Ефимович Белоглазов. Был он знаменитый и уважаемый в городе доктор. Все старались попасть к нему на прием. Свою многолетнюю врачебную практику совмещал он с народной медициной. Сын Владимир учился на стоматолога. Был молодой человек избалован деньгами и увлекался спиртным.
—   Бог в помощь, — сказал доктор. — Ого, уже сколько напилили. Ты, Вань, не забывай мой совет. Тебе надрываться нельзя. Ну, продолжайте не спеша.
—   Спасибо, Николай Ефимович, — сказал дядя Ваня. — Мы не спешим, но поторапливаемся.
К вечеру мы закончили. Только две метровые чушки завалились за стоящую у сарая чугунную ванну. Стали их вытаскивать оттуда. Выкинули одну. Я забрался за ванну и стал помогать извлекать вторую. И тут чувствую, что моя нога провалилась в какое-то углубление. Дядька занервничал.
—   Чего ты там возишься?
—    Да, вот, нога провалилась, — ответил я.
Вытащив ногу, обнаружил небольшую емкость, завернутую в черную бумагу. Когда развернул, увидел медный тазик, в котором все сверкало. Там были золотые кольца, перстни и другие драгоценности. Я, не раздумывая, схватил горсть и собрался сунуть в карман. Но вдруг почувствовал боль в запястье. Мои глаза не могли оторваться от золота. А боль была уже невыносима. Как сквозь сон услышал я тихий голос.
—    Брось, Леша. Успокойся и брось!
Я поднял голову, и мы встретились глазами. Надо мной стоял дядя Ваня. Золото сыпалось из ладони в тазик. А я постепенно приходил в себя.
—    Сколько силы в его руке, — подумал я. Но проснувшаяся алчность брала свое. Я был весь во власти увиденного богатства.
—    Давай, дядь Вань, хоть по щепотке возьмем, — предложил я. — Ведь ты уже десять лет в этой гимнастерке ходишь. И питаешься кое-как. И зубов вон у тебя раз-два и обчелся. А тут вон Бог послал такое сокровище.
—    Ты Бога не тронь. А святость свою лучше в делах твори, — сказал дядя. — Чужое это золото. Не нами нажито. Не лезь ты в эту грязь. За всю жизнь не отмоешься.
Пришел Белоглазов. Он остался доволен нашей работой.
—    Ну, Вань, вы молодцы! Прямо по-стахановски сработали! Пацана не надорвал? Это чей же будет?
—    Брательник выделил своего младшего. Алексеем зовут.
—    Будем знакомы, Алеша, — сказал доктор, пожимая мне руку. — Авось, пригожусь когда-нибудь.
Дядя Ваня подошел к Белоглазову и что-то сказал на ухо. Они отошли в сторону и очень тихо говорили. Но до меня долетали фразы:
—    Ты, Николай Ефимович, прости. Так получилось. Застряли две чушки и пришлось их вытаскивать. Наткнулись на этот тазик. Мы ничего не взяли. Да и как можно взять у тебя. Ты меня вылечил. И больного брата навещаешь.
—    Ну, хватит, Вань, не оправдывайся. Я знаю, что ты не польстишься на такое. А вот пацану внуши, чтобы язык за зубами держал. Сам знаешь, что творится в городе. А за работу на вот — держи.
Доктор протянул дяде внушительную стопку денег. Они еще долго о чем-то говорили. А я, как побитый, смотрел безразлично на потухшую синеву сирени. На душе было пусто. Заметив дядин кивок, я встал. Ватные ноги не слушались. И на его вопрос, что случилось, промямлил сухо:
—    Устал.
А в мыслях было совсем другое: недавно прочитанные рассказы Джека Лондона про золотоискателей. С таким трудом там добывали золотой песок. Грабили и убивали. А тут вот оно — готовое сокровище.
Дома дядька выложил на стол все деньги и сказал отцу:
—    Давай, Алексей. Дели по-братски. Неплохо мы потрудились сегодня.
—    Откуда такая манность? — удивился отец. — Тут в пять раз больше положенного.
—    Ну, тогда слушай и убери всех из дома, окромя него, — кивнул он в мою сторону.
Выслушав историю с тазиком, отец расправил усы и сказал:
—    Да, тяжко ему. Выходит, он между двух огней: от власти грозит 58-я статья, а если бандюги пронюхают — еще хуже будет. И ночи небось не спит.
Когда дядя Ваня уходил от нас, я стоял у окна и взглядом провожал его. Он шел с гордо поднятой головой. Под мышкой завернутая в полотно пила. Я смотрел ему в след с выражением какой-то прибитости и обиды. В мыслях снова и снова пролетали события минувшего дня. В голове шумело. И только когда дядина фигура исчезла за калиткой, все разом как-то рухнуло и затихло. Стало на свои места.
И мне стало легко. Возможно, потому, что начиналась другая жизнь: кончилось детство, и все розовые иллюзии относительно золота и богатства исчезли вообще.
Прошло много-много лет. Белоглазов вскоре умер. От сердечного приступа. Его сын Владимир женился и оставшееся от отца золото спускал на развлечения. Ходили слухи, что жена ему изменяла и "помогла" уйти в небытие. А потом и сама ушла.
Дядя Ваня до глубокой старости трудился в поте лица, соблюдал святость в делах своих. Добрую память оставил он о себе своим родственникам и знакомым. А мне он дал хороший урок честности и чести — сокровище, которое храню в себе всю свою жизнь.