Штандарты рейха пали у Кремля.
Еще войны кровоточили раны,
Свернулись по "Лендлизу" караваны,
Кроилась побежденная земля.
Возмездие пришло неотразимо,
И участь их была предрешена,
Когда мир ужаснула Хиросимой
Надменная заморская страна.
Судил-рядил, как дальше жить планете,
Какой явить сообществу пример,
Кому быть за прогресс теперь в ответе,
Вещал прибывший в Штаты экс-премьер.
Оратору рукоплескал и Трумэн,
В кармане пряча ядерный запал,
Не то, чтоб был безумен иль бездумен -
Он красную империю стращал.
Сэр Черчилль был явлением эпохи,
Как и его союзник Дядя Сэм,
Как Киплинга торжественные строки,
О том, кому быть путеводом всем
В строю цивилизованной планеты,
Восток и Запад не сойдутся ввек,
Напрасно тщатся красные Советы,
Не покраснеет белый человек.
Кивали на репрессии, режим,
И диктатурой тыкали в глаза,
Свобода с кабалой несовместима,
Насильем осчастливить мир нельзя.
Не вышло коммунизм ввозить на танках,
Свободу в бомболюк не запихнешь.
И никакими долларами в банках
Историю вперед не подтолкнешь.
Увы, раскол остался неизменен,
Хоть капиталом путь наш освещен.
Теряет нимб обожествленный Ленин,
А Николай убитый освящен,
Извечна распря мировых амбиций
В дежурной череде высоких встреч.
На гегемонов время не скупится,
Маячит за речами тот же меч.

Игра! Нет, это Гималаи мысли!
Головокружительные выси
И высший пилотаж ума,
И жизнь громкокипящая сама,

Дуэль характеров, идей, пристрастий,
Калейдоскоп триумфов и несчастий,
Обид досадных, промахов поспешных,
Восторг прозрений и ходов успешных...

Итак, вниманье! Тишина! Дебют.
И строг и тот-другой редут.
За первым шагом - тихим, осторожным-
События батальные грядут.

За выпадом, казалось, непреложным,
Ты можешь с толку сбить маневром ложным,
И огорошить ходом невозможным.
Ведя осаду шахского двора,

Лукавь, хитри, к удару изготовясь,
Доказывай: теория стара,
Вот вам моя неслыханная новость:
Берите в плен хоть моего ферзя!

Соблазн отвергнуть ну, никак нельзя.
Уже в разгаре жаркий миттельшпиль,
Блеснула ослепительная жертва,
Соперника убавив дерзкий пыл,

Да он и о регламенте забыл,
Пытаясь угадать причину жеста,
И вот знаток заезженных идей
Берет коварный дорогой трофей.

Тем временем противника армада
Врывается в смятенные тылы,
И близится тяжелая расплата,
И бастионы короля голы.

И наступает долгожданный эндшпиль,
К финалу близится уже игра,
И воинов становится все меньше,
И вот исход! Триумф! Гип-гип ура!

Харон, Харон, трудяга неустанный!
Как там, на Стиксе, у тебя дела?
Не заржавели в службе постоянной
Уключины тяжелого весла?

Что на земле подлунной ты оставил,
Не видя солнца, и луны, и звезд?
Скольких уже усопших переправил,
И чьи останки молча перевез?

А был ли у тебя какой-нибудь родитель?
Потомство? Дети? Внуки и родня?
За что тебя Господь возненавидел,
На каторжной работе хороня?

А может быть, придет пора такая,
Когда другой вершитель похорон,
Тебя в подземной миссии сменяя,
Объявится, как новенький Харон?

И где найдешь тогда приют последний?
Античный призрак, каторжник, изгой,
Навек сродненный выдумкой бессмертной
С подземною и призрачной рекой?..

Редко вспоминают о вас,
Добрый и славный труженик,
Тесен, видимо, класс,
Отмеченных и заслуженных.
Перекрестились пути
Наши с вами ненадолго,
Порой приходилось идти
Через ухабы и надолбы.
Вы были тогда у дел
В старом нашем издательстве.
Коллега во мне углядел
Грех, обвинив в посягательстве.
На стол начальству легло
Письменное возмущение.
"Истцу" померещилось зло
В денежном выражении.
Тучи сгустились тогда
Над вашим слугой покорным,
Нависла, конечно, беда
Вместе с поклепом вздорным.
Я прочесал перевод,
Выкинув отсебятину, -
Праздной фантазии плод,
Попросту - пошлятину.
Помню того "истца"
Неумолимого,
Рядом - в позе бойца -
Эльхана Ибрагимова.
Он защищал меня,
Корил и стыдил обвинителя,
Его самого виня,
Как мелочного гонителя.
Словом, гроза пронеслась.
И обошлось без кары,
Смягчилась служебная власть,
Унялся коллега ярый.
Маленький, щуплый почти,
Можно сказать, миниатюрный,
Эльхан Ибрагимов был чтим,
Не становясь на котурны.
Разве забыть добро,
Гревшее души зеленые,
Взявшихся за перо,
Верою окрыленных!

Скромный, ровный, неспешный,
Внутренне собранный, вдумчивый,
Голос - как стих взвешенный
Им обожаемого Тютчева.
Знает нас, как облупленных,
Скрасит укор иронией,
Жалует птенцов излюбленных,
Алгебру мерит гармонией.
Помню, в квартире устада -
Барков и бригов армада, -
Все примостились шустренько,
Под потолком на люстре!
Мэтру привез из Болгарии
Парусник сувенирный.
Думал, модели старые
Примут фрегат ювелирный.
Ах, аксакал-романтик,
Как мне вас не хватает!
Там, на форштевнях и вантах
Дух "Бригантины" витает.
Чудится мне опять
Голос под парусами:
"Талантам надо помогать,
Бездарности пробьются сами".

Были - не разлей вода,
Души друг в друге не чаяли.
Кто оплошал - не беда,
Обиды вскоре таяли.
Были живы старшие,
Здравствовали родители,
Пока потери страшные
Не тронули наши обители.
Шли чередою года,
Все было честь по чести,
Коль торжество иль беда,
Родичи всюду вместе.
Ушли в мир иной старики,
Ушли наши ангелы милые,
Заветам родства вопреки
Стали чужеть фамилии.
Они были наш камертон,
Дыханьем, самим присутствием.
Для младших - указ и закон,
Неписаная конституция.
Ушли в мир иной старики.
И стали чесать языки,
Кто новобрачных родных не поздравил,
(Положенный к свадьбе вклад не оставил)
Кто чей-то рождения день не заметил,
Кто явкой к больному себя не отметил,
Кто-то кому-то что-то сказал,
Кто-то к кому-то ходить перестал.
Претензии пухли день ото дня,
Чужела друг к другу взаимно родня.
И тени ушедших взирали сурово
Из мира иного, из мира другого.
На чад, позабывших уставы свои
И память святую в холодной крови.