— Здравствуйте, Максим Иванович!
— Добрый день, проходите, пожалуйста. Принесли? — он аккуратно прошел, прижимаясь к стене. Закрывшаяся дверь втолкнула в прихожую запах уличной влаги.
— А то! Думала, опоздаю! Последний оторвала!
— Ну, ничего себе! — сказал он просто, чтобы как-то заполнить паузу.
— Вот, держите! Мокрый только, снег с дождем — не укрыться, хорошо в упаковке! — шелестящий в капельках пакет лег в нетерпеливые ладони.
— Ну-ка, что там сегодня... Нет-нет, не говорите, я сам. Проходите, пожалуйста, я сейчас.
Он быстро прошел на кухню, привычно придвинул ногой табуретку, сел за стол и потрогал шов пакета. Затем провел пальцами по упаковке и улыбнулся... Долгожданный момент: можно пару мгновений пофантазировать, напридумывать что-то особенное, вытащив из памяти поблекшие картинки, пока руки осторожно вскрывают шуршащий заводской целлофан. Ради таких моментов он умеет ждать.
— Восемнадцать часов ровно, — механически проговорили часы.
— Все, иду-иду! — сказал он машинально. Работа всегда оставалась на первом месте, несмотря на маленькие слабости.

к к к

— Ну как, угадали? — девушка с любопытством смотрела на его счастливую улыбку.
— Мусоровоз! — удовлетворенно отозвался он. — Не зря ждал, на целую неделю задержали! Потрясающие детали, даже на ощупь чувствуется.
— Почитать вам как обычно?
— Нет-нет, спасибо. Сегодня ко мне Ира зайдет. Легли? Сейчас поставлю и приступим. — Он осторожно открыл дверцу серванта и поставил трофей на заранее приготовленное пустое место. — Как ваши дела?
— Да как всегда, одни проблемы. И за окном мерзко: утром встаешь — темно, с работы выходишь — снова темно. Тоска, хоть в окна не смотри, — она сбоку наблюдала за его плавными неторопливыми движениями. — А это что за модель? Я таких не видела вроде.
— О, это уже усовершенствованная. Выполнена, кстати, отлично, на удивление! — он тихонько закрыл дверцу и постоял пару мгновений.
— Все на месте или как в тот раз?
— Да нет, тут они постарались. В прошлый раз тоже все было на месте, но выполнено уж очень схематично. Да и сама модель — "школьный автобус" — ну согласитесь, совсем неинтересна. Даже дворники поленились приделать. — Он растер руки кремом и приступил к работе. По комнате рассыпался запах летних луговых цветов.
— А вы видели? — удивилась она, тут же смутившись от некорректности вопроса.
— Да, старые автобусы запомнил. И мусоровозы еще застал. Кабины у них были зеленые сначала, а потом стали выкрашивать в оранжевый.
— По-моему, их как ни крась, все равно отвратительно пахнут. Никогда не понимала, почему люди выбирают профессию мусорщика, — она сморщила нос и коротко выдохнула.
— Да-да, запах от них во все времена был достаточно гадкий. Но идея... Мусоровозы, бетономешалки, асфальтоукладчики — все это произведения инженерной мысли. Ну, я что-то заговорился. Как ваше состояние? Ничего не болело?
— Спасибо, все вроде хорошо! Ключица ныть перестала.
— Ну, вот и отлично, — массажист работал не спеша, выверенными плавными движениями. Затем достал из кармана носовой платок, чтобы не испачкать аппаратуру, подошел к музыкальному центру и через ткань аккуратно начал нажимать кнопки, выбирая что-нибудь под настроение. — Шопен. Успокаивает.
Лежа, она разглядывала стеллажи, уставленные моделями машин, танков, самолетов. Их ровные, как будто по линейке вымеренные ряды не менялись годами, только добавлялись новые полки. Плавно сменяющие друг друга мелодии и размеренные движения массажиста умиротворяли, наполняли покоем. Комната как будто дремала в этом привычном замедленном ритме.
— А серию вертолетов еще не выпустили?
— Да не дай бог, что вы! — рассмеялся он. Это ж мне новый шкаф заказывать придется, — улыбка удивительно шла ему, лицо становилось значительно моложе.
— А вы только готовые коллекционируете? Ay, больно. Только можно сегодня без хруста? А то мне страшно даже.
—  Конечно, можно. Кто ж вас заставляет — не хрустите, — добродушно усмехнулся он. — Да, теперь могу только готовые. Лет пятнадцать назад, пожалуй, мог бы собрать, но тогда простых в сборке моделей не выпускали. Как-то купил подводную лодку, но детали совсем мелкие оказались. Другу отдал — пусть мучается. — Он водил подбородком в такт движениям рук.
— Ай-ай, правда больно, Максим Иванович!
— Не обращайте внимания!
— Но это мои пальцы, как мне не обращать: вдруг сломаются — ходить не смогу! — при каждом хрусте она зажмуривалась, вжимаясь в массажный стол.
— Пока еще все уходили сами. Ну вот и все, отлично справились! Одевайтесь, а я пойду передохну.
— Спасибо!
До следующего пациента оставалось двадцать минут, его руки потянулись к телефону. Пока наливал чай, раздражающие пустые гудки прервались:
— Да, папуль!
— Ириш, привет! Как дела у тебя? Все в силе? — он любил слушать голос дочери, но все время сдерживался, чтобы не звонить чаще, боясь надоесть.
— Па, я не успела набрать! Да ужасно дела! За машиной в сервис приехала, а они, представляешь, закрасили царапины, а на свету видно, что цвет вообще не потрудились подобрать! Пятно на полдвери! Ну как так можно?! Элементарный вишневый смешать не могут, закрасили обычным малиновым!
— Обидно, наверное. Но ты не переживай, Может, не очень заметно будет. Это же не самое главное в машине, главное — что ездит.
— Шутишь?! Еще как заметно! Скандал им закатила, вызвала директора! Обещали за три дня исправить.
— Ого, ты молодец, боевая. Тут у меня последний пациент остался. Как раз успеваю в кондитерскую. Тебе как обычно? — он улыбнулся, предвкушая вечерние посиделки с ее любимыми пирожными и длинными разговорами.
— Папууууль, — протянула она по-детски. — Я не смогу сегодня. Видишь, как с машиной вышло. Я из-за этого с Мишкой не увиделась, а мы с ним договаривались в кино сегодня, он так давно ждал — обидится...
Улыбка соскользнула, оставив на лице выражение неловкости. Он поспешил успокоить дочь:
— Ириш, конечно, сходи с ним. А мы с тобой в следующий раз.
— Точно, па? Ты не обидишься? Видишь, кто ж знал!
— Да-да, — заторопился он. — Когда там у тебя будет время, тогда и увидимся. Зачем же мне обижаться, я все понимаю.
— Спасибо, папуль! А то он такой обидчивый стал, ссоримся постоянно. Фильм уже две недели идет, а я все выбраться не могла. Мишка злится, мол, не на боевики же меня тащит, как мужики обычно, нормальное кино, а я все времени не найду.
— Расскажешь потом?
— Для вас как всегда включен подробнейший пересказ: сюжет в деталях, спецэффекты, операторская работа, киноляпы — все, что уловит наше вездесущее око! — пародийно пропела она в стиле ведущих ток-шоу.
— Да уж, пожалуйста! — рассмеялся он. — И еще сладкий поп-корн, будьте добры!
— Нет уж, от нас только дикторские услуги. Кстати, тебе там ктонибудь сможет журнал почитать?
— Да, как раз сейчас пациентка предлагала. Мы с ней чая попьем. Все нормально, не переживай. А ты со своим помягче, ссоры — они ведь, Ириш, — все потихоньку разрушают... — Ему захотелось обнять ее покрепче, и лицо снова засветилось улыбкой, нежной и мягкой.
— Вот и отлично! А мы во вторник увидимся! Целую!
— До вторника! Береги себя! — Дочь отключила связь, он договаривал уже молчащему телефону, — обнимаю, очень соскучился.
До вторника оставалось еще четыре дня. Ждать он привык с детства, после того злосчастного гриппа, когда мать начала замечать в его тетрадях расползающиеся строчки. Тогда, пролеживая неделями в больницах, пока очередной врач не вынесет свой вердикт, ему оставалось только ждать. Ожидание было тяжелым, гнетущим. Каждый день, наполненный страхом и лишь иногда редкими искрами надежды. С годами он сжился со своими детскими воспоминаниями, перестал отгонять их, заглушать музыкой и аудиокнигами, перестал выбирать из них только что-то приятное. Он научился ценить все, что когда-то успел увидеть, часами перебирая даже больничные детали: узоры на пижаме, зеленые стены палат с облезшей краской, веселых зверей с Айболитом, украшавших пролеты лестниц, коллекцию машинок, которую они собирали всем отделением, странную бурую жижу на завтрак. Формы, цвета, очертания складывались в предметы, предметы — в картины, картины — в фильмы. Он любил смотреть свои "видео". Это единственное, что у него осталось от той зрячей жизни, которая теперь напоминала о себе лишь полутенями.
— Максим Иванович, я пошла! — он не сразу вспомнил, чей это голос.
— А, да-да, иду!
— Вот, держите. Спасибо!
— Кажется многовато. Тут три бумажки.
— Это три по пятьсот, все правильно.
— А, тогда хорошо, — он убрал шелестящие купюры в карман.
— Вам точно не почитать? У меня есть время!
— Нет-нет, спасибо! Ко мне Ира зайдет, я ее попрошу. Всего доброго!
Он закрыл дверь и вернулся на кухню. Чай остыл. Нажав на часах
кнопку оповещения, он услышал "Девятнадцать часов двадцать минут". Еще оставалось десять минут. Он прошел в комнату, нащупал журнал, вдохнул запах глянцевой бумаги и убрал его в шкаф. Он подождет Иру, всему свое время. Он открыл сервант и ловко достал сегодняшнюю новинку. Пальцы заскользили, ощупывая детали.
— Мусоровоз... Интересно, во сколько у нас обычно мусор забирают? Каждое утро, выходя из дома в полшестого, чтобы в семь уже принять первого пациента из вечно спешащих офисных работников, он слышал еще спящий город. По вечерам, после десяти, он заставал город уже готовящимся ко сну. Жизнь проходила за окнами его кабинета, пока он работал. Он вспомнил, что давно не слышал звуков стройки, нетерпеливых сигналов пробок, шелеста метлы дворника, и как-то заскучал по этим голосам обычной рабочей жизни. Ему захотелось оказаться в центре этих звуков и запахов, выстраивая в своей фантазии разнообразные картинки того, как все это могло бы выглядеть.
Мусоровоз, значит... Надо будет как-нибудь сходить, посмотреть! — подмигнул он сам себе