ночью вышел из комнаты в кухню — попить воды
из темноты во все стороны тянутся туго закрученные ходы
тайные тропы мышиные, куда чужой не проникнет взгляд
они уводят все дальше в сны и не выпускают назад

воздух липкий, тягучий как сгущенное молоко
тащит в водоворот, глотает, урчит, утягивает глубоко.
в омут сладкий, страшный, не бойся, шагай, шагай
прямо за ним открывается новый небесный край
в этих молочных реках, на этих клюквенных берегах
вечно живут те и эти, которым неведом страх,
вечную службу несут здесь эти и те,
чьи глаза фосфоресцируют в темноте
рыбой холодной и склизкими листьями льнут к твоему теплу
и просыпаешься скорчившись в темном своем углу
в висках пульсирует кровь с сердцебиением в унисон
закрываешь глаза и проваливаешься в следующий сон

сон начинает петлять, уводит в звенящую тьму
словно в калейдоскоп глядишь на себя саму
сны перемешались, реальность — заново проросла
из додуманных витражей, из осколков цветного стекла
дом, в котором ты жил — огромный часовой механизм
ты летаешь над крышами и резко пикируешь вниз
так, что сосет под ложечкой, и только ветер свистит в ушах
и разноцветные точки беззвучно над головой кружат
делаешь мертвую петлю, падаешь прямо в расправленную кровать —
в гости пришли мертвые и живые, выпить чаю и помолчать.

запыхавшись, просыпаешься посреди ночи, в серебряной полутьме
в комнате пахнет снегом, дело идет к зиме
сотни твоих тропинок закоченели во льду
в этом больном, холодном, бесконечном году
мы затаимся, сядем неслышно как корабли на мель
главное это дождаться, чтобы утихла метель
тропки из снов засыпал липкий, пушистый снег
между сном и предсоньем прячется человек

средневековый монах,
опускаясь на край плоской земли
видит, в тумане бивни, гигантские плавники,
костяные летучие корабли

они проходят почти
по краю видимого пространства, где нет тел, осознания и границ
на бортах и на днище — моллюски
и травяные гнезда невидимых птиц

убраны паруса, поднят якорь,
на палубе суетятся псоглавые моряки,
брошены швартовочные концы,
из трюма выходят прозрачные женщины, одеревеневшие старики

дети уснули в плетеных корзинах, их несут на уставшей спине
туда, в глубь материка, впереди туманы и полутьма
люди идут, чтобы строить храмы из камня и серебра
глинобитные, похожие на гнезда дома

молиться луне и созвездиям, почерневшим от времени зеркалам
выплавленным из нагретого морского песка страшным стеклянным идолам

через тысячу лет корабли проросли сквозь земную кору,
вокруг звенит густая, прозрачная тишина
остовы сгнили, стали скелетами древних чудовищ
им пока еще не придумали имена

те, кто приплыл на их спинах, на их небесных костях
сами стали костями и тайной, водой на полюсах
храмы из серебра глубоко под слоем песка
вещи, которые кто-то держал в руках — теперь диковинки и чудеса

и огромный индеец
трепеща, стоит перед зеркалом в полный рост
от страха теряет рассудок
и, кувыркаясь, летит вниз, в огромное небо, полное звезд

можно не делать уроки, в раковину вылить суп
все расскажут тебе у ночного костра в лесу

если проснулся в холодном поту и не можешь вдохнуть
значит мертвец приходит ночью и руку кладет на грудь

там за оврагом — Сенька сказал, они с братом видели сами
в норе живут люди, которые воют тонкими голосами

у них одежда из шкур, а головы как у птиц
Сенька с братом сбежали тогда и не разглядели их лиц

в лесу непременно помни где север, смотри не заблудись
ночью по лесу разъезжает черный велосипедист

он догонит, воткнет отвертку с зеркальною ручкой, в бок
утащит в чащу, выбраться еще ни один не смог

говорят, там его гнездо — но наверное все-таки врут
а Наташка предупреждала, что за деревней — русалочий пруд

ты туда не ходи за водой — особенно по ночам,
у чужих не бери угощенье и сама не угощай

в самую лунную ночь у топкой чернильной воды
чтобы пройти в мир мертвых нужно попробовать их еды

это такой позывной, такой колдовской обряд
в мертвые не приглашают кого ни попадя, всех подряд

к черному лесу не становись никогда спиной
в зеркало не гляди, если в вокруг темно

не надейся на компас и не верь в гороскоп
правду знает только ученый по фамилии Пропп

книги его всегда носи в школьном своем рюкзаке
выучи Отче наш, щепотку соли зажми в кулаке

если сделаешь правильно — все на свете скроет густой туман
и игрушечный зайчик будет вечно в черный бить барабан

брат и сестра входят в темных холодный лес
страшный, осенний, влажный и неживой
ящерицы под ногами в прелой листве шуршат
ветви кривые смыкаются над головой

помнишь, как раньше дома бывало по вечерам:
наш отец-дровосек точит топор, сидя у очага
матушка в белом переднике возится у плиты
мы смотрим в окно, за окном завывает пурга

оттуда, издалека будут вечно глядеть нам вслед
сидя на черепичной крыше, у самой печной трубы
белый пушистый кот да черный ручной скворец
нас сохраняя от зла и себя не давая забыть

вот и тропинку, ведущую к дому уже не разглядеть
прежде мы никогда не заходили так далеко
смотри над землей начинает клубиться туман
белый, парной как домашнее молоко

теперь мы остались одни и нет дороги назад
крошки ты напрасно бросал, отмечая наш путь
видишь дикие птицы вьются по нашим следам
нужно остановиться и отдохнуть

"тише, прислушайся, — брат говорит сестре, —
земля под нами вздымается и дрожит
это внизу видит сны великий черный медведь
в окнах его слюдяных тускло поблескивают витражи

в доме его под землей бирюза и янтарь,
черные ледяные озера — его купель
сам он уже почти что камень, земля и пыль
толстые корни деревьев свили ему постель"

лес полон запаха мокрой травы и цветов
из-под земли слышатся тихие голоса
дети лежат у костра на влажном зеленом мху
листья брусники запутались в волосах

синие звезды мерцают в просветах ветвей
словно они колдовские ягоды или цветы
что раскрываются раз в несколько тысяч лет
и прорастают сквозь небо, полное темноты

тихо большой туман поднимается от реки
он накрывает собой пространство, растворяет его
времени нет, истончен до прозрачности звук
и небывалое утро вылупляется из ничего

брат и сестра оставляют все то, что раньше имело смысл
страхи, надежды, память, скворца с котом
входят в рассвет и тогда расступается лес
на опушке их ждет страшный пряничный дом.

девочка чешет его за ухом, шепотом говорит
ну, пожалуйста, ты только на меня посмотри

все, чего я боюсь, я ведь выдумала сама
чувство вины, образ отца и самообман

мне никогда наверное не будет страшно с тобой
волчий твой мех серебряный и еще голубой

он молчит, голову ей кладет на плечо
шумно вздыхает, и дыхание его горячо

волк поводит бархатным ухом, лунным лучом освещен
девочка красный свой откидывает капюшон

и утыкается в волчий мохнатый бок головой
теплая шкура его пахнет мускусом и травой

девочка шепчет, ухо волка мягкое теребя
даже не спрашивай, знаю я почему у тебя

зубы такие большие и голубые глаза
небо густеет, ночью видимо будет гроза

над облаками дрожит маслянистая капля луны
девочка у него на спине спит и не видит сны

в чаще прячутся черные филины и лесные коты
ветви сплетаются в купол, под пологом темноты

он бежит, не касаясь земли, останавливаются часы
мех его в лунном свете сияет жемчужинами росы

она говорит:
терминатор Т&300 наверняка понимает ассемблер,
там в одном из эпизодов ясно виден кусок кода
волнуется, что за ней приплывет эльфийский корабль
а она не заметит — так как морось, туман и вообще отвратительная погода

она говорит:
нужен план на случай нападения зомби,
где достать боеприпасы, как угнать машину, куда податься,
сообщает, что решила стать диктатором маленькой африканской страны,
но автостопом доехать до океана сложней, чем могло показаться

она говорит, что скоро энергетический кризис и пора уезжать в деревню
дичать, бороться за выживание, словно тысячи лет назад,
нужно учиться строить землянки и собирать коренья.

потом допивает какао, берет его за руку, серьезно глядит в глаза:
— ты ведь научишь меня не глядя стрелять из винтовки,
не рефлексировать, никогда ничего не бояться,
складывать правильных журавликов из бумаги,
она говорит: я правда, правда буду очень стараться,

когда я вырасту, я хочу быть как Сара Коннор,
конечно не в смысле психованной матерью-одиночкой,
а женщиной с оружейным подвалом в мексиканской пустыне
или возможно даже суперзлодеем, еще не решила точно

а пока я не выросла, не вырастай и ты — никогда — вместе со мною.
води меня за руку, глупую, маленькую, просто будь рядом,
чтобы дурацкими криками пугать прохожих или скакать по лужам,
будь кем хочешь: другом, мужем, любовником или братом.

Лишь бы мы лежали под одеялом, обнявшись, как два эмбриона,
переплетая пальцы, медленно прорастая друг в друга,
а ветер менял направление, снизу вверх поднимая сухие листья,
и начиналась зима и заканчивалась Кали-Юга