"Тихий Дон" – великая книга русской литературы ХХ столетия, наиболее полно и зримо выразившая подвиг и трагедию исторического пути нашего народа в минувшем веке.
Базовым началом в исследовании творческой истории "Тихого Дона" являются текст и биография автора. Большим событием в отечественной науке и культуре было то, что Институту мировой литературы РАН удалось обнаружить и благодаря поддержке В.В. Путина выкупить в 1999 г. рукопись первых двух книг "Тихого Дона".
В 2005 году при участии Международного Шолоховского комитета (председатель В.С. Черномырдин) рукописи первых двух книг романа "Тихий Дон" изданы факсимильно с моим научным комментарием.
Графологическая и текстологическая экспертиза установила факт принадлежности рукописи М.А. Шолохову. Это та самая рукопись, которую в 1929 г. Шолохов представил на рассмотрение писательской комиссии во главе с Серафимовичем, отвергая обвинения в плагиате. Шолохов не забрал тогда рукопись с собой в Вёшенскую, но, учитывая, что он уже был под "колпаком" репрессивных органов, оставил рукопись в Москве у близкого своего друга прозаика Василия Кудашева. Кудашев не вернулся с войны. А рукопись, сокрытая от наследников М.А. Шолохова и писателей, хранилась у жены и дочери Кудашева, пока после их смерти её местонахождение не было обнаружено сотрудниками ИМЛИ РАН.
Текстологический анализ показывает, что это не некая "переписанная" с чужого текста рукопись, а доподлинный черновик романа "Тихий Дон". На нём – печать творческих мук рождения романа с самой первой, изначальной поры его возникновения. Рукопись наглядно показывает глубинную лабораторию работы Шолохова над словом, помогает воссоздать творческую историю романа в неразрывной связи с биографией автора "Тихого Дона". Подлинность "Тихого Дона" подтверждается не только оригиналом рукописи первых двух книг романа, но и жизненной биографией Шолохова, постижение которой ещё далеко не закончено.

"Дополнительные сведения", касающиеся биографии Шолохова в связи с казачьим восстанием 1919 г., обнаружены в архиве Рязанского отделения общества "Мемориал", где хранятся служебные документы чекиста С.А. Болотова. (Ф. 8. Оп. 4. Дело 14.)
Интерес Рязанского "Мемориала" отнюдь не случаен. Купеческие семьи Шолоховых и Моховых, о которых идёт речь в романе, пришли на Дон с Рязанщины.
В Рязанском архиве хранится, в частности, мандат Донской Чрезвычайной комиссии от 1 июня 1920 г., которым Болотов С.А. "командируется в 1-й Донской округ (т.е. на Верхний Дон. – Ф.К.) для обследования причин восстания и привлечения виновных к ответственности". (См. послесловие Ф.Ф. Кузнецова и А.Ф. Стручкова к изданию: Михаил Шолохов. "Тихий Дон". В 4-х книгах. М., 2011. с. 969–974.)
О результатах "привлечения виновных к ответственности" можно судить по тому, что в своих воспоминаниях, хранящихся в том же архиве, Болотов пишет, что "расстрелял лично сотни белых офицеров".
В 1927 г. Болотов вновь направляется на Дон и получает новое назначение на пост начальника Донского окружного отдела ГПУ, который он занимал в 1927–1928 гг. С чем связано это новое ответственное поручение и назначение?
В бумагах Болотова хранится оригинал телеграммы М.А. Шолохова от 24 мая 1927 г., адресованной в ОГПУ города Миллерово: "25 утром буду Миллерово. Шлю привет. Шолохов".
Зачем Шолохова вызвали телеграммой в ОГПУ?
Ответ на этот вопрос – в следственном деле Ермакова Харлампия Васильевича (архивный номер 53542), три тома которого хранятся в архиве КГБ Ростовской области. 6 июня 1927 г. Коллегия ОГПУ под председательством Ягоды вынесла постановление о расстреле Ермакова, в прошлом – командарма Вёшенской повстанческой дивизии и первого заместителя Павла Назаровича Кудинова, главнокомандующего войсками повстанцев Верхнего Дона.
Харлампий Ермаков был арестован 3 февраля 1927 г. При обыске у него нашли письмо от М.А. Шолохова за 6 апреля 1926 г., в котором писатель просит Ермакова об очередной встрече с ним, поскольку, как он пишет, "мне необходимо получить от Вас некоторые дополнительные сведения относительно эпохи 1919 года".
Письмо Шолохова вместе с послужным списком Ермакова, хранящиеся в отдельном конверте, были сразу направлены в Москву лично Ягоде, второму лицу в ОГПУ. Доставленное Ягоде письмо объясняет причину вызова Шолохова в Донецкое ОГПУ.
Судя по тексту телеграммы Шолохова ("шлю привет"), он уже был знаком с Болотовым ранее. И беседуя с ним, отвечая на его вопросы о своём письме Ермакову, Шолохов не мог даже предположить, что в подвале ОГПУ томится его адресат, который будет расстрелян спустя три недели.
По поручению руководства ОГПУ Болотов в течение двух лет (в 1927–1928 гг.) "разрабатывал объект", ради чего и был направлен на Верхний Дон.
На обороте сохранившейся в архиве совместной фотографии Шолохова и Болотова написано: "Северо-Кавказский край, г. Миллерово. Шолохову 27 лет. Писал "Тихий Дон" 1 книгу. Фотографировались на дворе ОГПУ г. Миллерово".
В этой краткой надписи содержится важное свидетельство: по данным ОГПУ, Шолохов писал "Тихий Дон" в 1927 г.
В шолоховедении высказывалось предположение, что возраст Шолохова был занижен. Об этом писал, в частности, Рой Медведев в статье "Загадки творческой биографии Шолохова" (Вопросы литературы. 1989. № 8). Об этом косвенно сказано и в "Воспоминаниях" Марии Петровны Шолоховой. Она вспоминает о венчании с мужем: "Уже потом, когда документы нужны были, я узнала, что он с 1905 года. "Что же ты обманул?" – говорю. – "Торопился, а то вдруг ты бы раздумала за меня замуж выйти". ("Мария Петровна Шолохова вспоминает…". Дон, 1999, № 2.)
Сам Шолохов описывает, как во время Гражданской войны в их станицу "ворвались белые казаки. Они искали меня. Как большевика… Я не знаю, где он", – твердила мать". (Шолоховская энциклопедия. М., 2012. с. 1029.)
Но белые казаки хозяйничали на Дону до восстания, в 1918 г. Получается, что Шолохову в тот момент было всего 13 лет! Мог ли он быть большевиком?!.
Спорный вопрос о действительном возрасте Шолохова требует изучения отнюдь не потому, что, как считают противники гения, он "не мог" написать первую книгу "Тихого Дона" в 23 года. История русской и мировой литературы свидетельствует, что гениальные писатели порой начинали свой творческий путь в юношеские годы. Спор о возрасте Шолохова важен по другой причине: разница в возрасте обуславливает и разницу в восприятии им драматических событий Вёшенского восстания 1919 г.
"Ермаков и есть главный герой романа – Григорий Мелехов…"
Значение Вёшенского восстания в жизни Шолохова раскрывает главный документ, хранящийся в Рязанском архиве, – докладная записка от 4 сентября 1928 г. начальника Донского окружного отдела ОГПУ Болотова полномочному представителю ОГПУ СКК и ДССР (Северо-Кавказского края и Дагестанской СССР) Е.Г. Евдокимову. В записке, в частности, сказано (авторскую пунктуацию сохраняем): "В процессе беседы с ним <Шолоховым> мне удалось узнать от него некоторые биографические сведения. Так, он говорит, что сам он по происхождению иногородний, но мать казачка хут. Кружилинского, об отце умалчивает, а рассказывает об отчиме-разночинце, который его усыновил. Отчим занимался одно время торговлей, был также чем-то вроде Управляющего.
Детство Шолохова протекало в условиях казачьего быта и это дало богатый материал для его романа. Гражданская война застала его в Вёшках. При Советской власти работал в Продкоме по сбору Прод­разверстки и продналога. Знаком хорошо с местными главарями выступления в Верховьях Дона, а также с Ермаковым – личностью, по его мнению, крупной и красочной, знает Фомина и историю его банды. Ермаков по его словам был сначала казачьим офицером, получившим офицерское звание за военные боевые заслуги, а затем служил в 1-й армии Буденного командовал у него последовательно эскадроном, полком, бригадой и был впоследствии Начальником Дивизионной Школы, попадал раза два в Дончека, как бывший белый офицер, но посредством пружин внутреннего давления – освобождался, а в 1927 году по постановлению Особого Совещания расстрелян в операцию после убийства Войкова <…>".
Создаётся глубокое впечатление, что этот Ермаков и есть герой романа Григорий МЕЛИХОВ", – пишет далее в своем донесении Болотов, выделяя фамилию героя романа, написанную через "и". И продолжает: "Шолохов имеет дом в Вёшенской, купленный им недавно, для того, чтобы иметь возможность работать спокойно над романом именно в Вешках, откуда он черпает для своих произведений богатый сырьевой материал...
Роман "Тихий Дон" будет состоять из 8 частей в трёх томах, 3 части уже вышли давно отдельной книгой, следующие выйдут в самом непродолжительном времени, так как он закончил уже 6 частей и подобрал материал для 7 части.
Очень просил меня дать ему материал об истории восстания на Дону, который может оказаться в архивах нашего Отдела. Я пообещал ему разыскать все, что у нас имеется об отдельных белогвардейских деятелях, но тут же выяснилось, что его интересуют более обширные материалы, и я посоветовал ему обратиться с просьбой об архивных делах по восстанию к Вам лично". (См. Михаил Шолохов. "Тихий Дон" в 4-х книгах, послесловие Ф.Ф. Кузнецова, А.Ф. Стручкова. – М., 2005, стр. 969–973.)
Просьба к руководству ОГПУ допустить его к архивным делам по Вёшенскому восстанию была неосуществимой. Более того. Как только в публикуемом апрельском номере журнала "Октябрь" за 1929 г., третьей книжки "Тихого Дона", возникла тема восстания, публикация романа была остановлена более чем на полтора года.
И хотя в первых главах романа, написанных ещё в 1925 г. (они сохранились в рукописи), главным героем романа был Ермаков, правда, не Харлампий, а Абрам, в конечном варианте романа им стал Григорий Мелехов, а Харлампий Ермаков действовал в тексте как командир Вёшенской дивизии.
Докладная записка Болотова, а также следственное дело Ермакова доказывают, что именно Харлампий Ермаков стал прототипом Григория Мелехова. Послужной список Харлампия Ермакова подтверждает это. Согласно ему жизненный и воинский путь этого командарма Вёшенской повстанческой дивизии и Григория Мелехова почти полностью совпадают. Так что Болотов имел полное право сделать вывод, что Харлампий Ермаков – главный герой "Тихого Дона".
В Главном архиве ФСБ находится следственное дело (за № Н 1798) П.Н. Кудинова, командующего вой­сками повстанцев Верхнего Дона, близкого друга и однополчанина Ермакова, также кавалера четырёх Георгиевских крестов, который империалистическую и Гражданскую войны прошёл бок о бок с Харлампием. В 1918 г. они оба перешли на сторону большевиков, но, когда Троцкий объявил политику расказачивания Дона, Кудинов вместе с Ермаковым возглавили восстание 1919 г. После разгрома восстания Ермаков оказался в Красной армии, а Кудинов – в эмиграции. В 1944 г. он был арестован в Болгарии органами Смерша и вывезен в Москву, где получил 10 лет лагерей в Сибири.
В 1952 г. Павел Кудинов был привезён из сибирского лагеря в Ростов-на-Дону для показаний по делу о Вёшенском восстании.
Ответы Кудинова на допросах, а также воспоминания о Верхнедонском (Вёшенском) восстании, опубликованные в Праге в журнале "Вольное Казачество" (1931, № 82), неоспоримо свидетельствуют о том, что события, описанные Шолоховым в "Тихом Доне", полностью соответствуют действительности.

Источники, связанные со спецслужбами, были наглухо закрыты для советских исследователей. Засекречены были и сведения о большинстве прототипов, поскольку вплоть до смерти Сталина продолжалось следствие по делу о Вёшенском восстании.
Естественно, что и М.А. Шолохов долгое время избегал открывать имена прототипов своих героев, оберегая их от возможных неприятностей. Литературные критики полагали, что это в большинстве своём чисто литературные персонажи. Только в 1974 г. Шолохов принял решение открыть правду об истоках и источниках своего романа, рассказать о прототипах, и в первую очередь – о прототипе главного героя романа Григория Мелехова.
Шолохов сделал это в связи с выходом в Париже в 1974 г. книги И.Н. Медведевой-Томашевской "Стремя "Тихого Дона" (Загадки романа)" с предисловием А.И. Солженицына "Невырванная тайна", где высказывались сомнения относительно авторства "Тихого Дона". В ответ Константин Симонов опубликовал в немецком журнале "Шпигель" (1974, № 49) беседу под названием "Такую книгу нельзя украсть", в которой убедительно доказывал безосновательность всяких сомнений.
Шолохов решил дать свой ответ на книгу "Стремя "Тихого Дона". 28–29 ноября 1974 г. он пригласил к себе в Вёшенскую ростовского шолоховеда К. Прийму и корреспондента "Комсомольской правды" И. Жукова. В течение двух дней подробно рассказывал, как работал над романом. На этой встрече была впервые представлена фотокопия того самого письма Шолохова к Харлампию Ермакову от 6 апреля 1926 г., оригинал которого хранился в Ростовском КГБ. Шолохов рассказал о Харлампии Ермакове как главном прототипе Григория Мелехова. В ходе беседы К. Прийма спросил, когда писатель познакомился с Ермаковым. Шолохов ответил, что давно: "Он был дружен ещё с моими родителями. А в Каргинской, когда мы там жили, <бывал> ежемесячно того числа, когда был большой базар. С весны 1923 года Ермаков после демобилизации часто бывал у моих родителей в гостях. Позже приезжал и ко мне в Вёшки. В молодости, когда он имел верхового коня, никогда Ермаков не въезжал во двор, а всегда верхом сигал через ворота. Такой уж у него был нрав-характер…"
Верхового коня "в молодости" Ермаков имел только тогда, когда был комдивом в армии повстанцев. И нет сомнения, что столь необычные его визиты к родителям Шолохова случались в пору восстания. Их встречи продолжались в те месяцы, когда Ермаков в 1923 г., демобилизовавшись из Красной армии, жил на соседнем хуторе Базки.
На вопрос, почему главным прототипом Мелехова стал Ермаков, Шолохов ответил: "Ермаков более подходит к моему замыслу, каким должен быть Григорий. Его предки – бабка-турчанка, – четыре Георгиевских креста за храбрость, служба в Красной гвардии, участие в восстании, затем сдача красным в плен и поход на польский фронт – всё это меня очень увлекло в судьбе Ермакова. Труден у него был выбор пути в жизни, очень труден. Ермаков открыл мне многое о боях с немцами, чего из литературы я не знал... Так вот, переживания Григория после убийства им первого австрийца – это шло от рассказов Ермакова <…>
Семён Михайлович Будённый говорил мне, что видел Харлампия Ермакова в конных атаках на врангелевском фронте и что не случайно Ермаков был назначен начальником кавшколы в Майкопе…"
К. Прийма писал, что "29 ноября 1974 года Шолохов впервые открывает нам, что события именно Вёшенского восстания 1919 года поставлены в центр эпопеи".
К сожалению, эта беседа так и не была опубликована в 1974 г. ни в "Комсомольской правде", ни в "Литературной газете". М.А. Суслов не хотел допускать в советской прессе дискуссий на тему Вёшенского восстания. Беседа увидела свет только много лет спустя, в 1981 г., в сборнике статей К. Приймы "С веком наравне". В беседе с норвежским учёным Г. Хьетсо, руководителем проекта по математическим исследованиям языка "Тихого Дона", Шолохов углубил свой взгляд на Ермакова: "Ермаков был привлекателен и своими думами, как мы здесь говорим, глубоко мыслил… К тому же он умел всё одухотворённо рассказать, передать в лицах, в ярком диалоге. Поверьте, он знал о событиях Вёшенского восстания больше, чем в то время наши историки, больше, чем я мог прочесть в книгах и материалах, которыми пользовался". (Запись беседы Г. Хьетсо с М.А. Шолоховым, К. Приймой. См.: К. Прийма. Встречи в Вёшенской. Дон, 1981, № 5, с. 136–138.)

Миросозерцание людей типа Харлампия Ермакова, их народный взгляд на революцию и легли в основу романа. "Тихий Дон" – уникальный подлинный народный эпос, объединяющий в себе как героические, так и трагические начала жизни страны и народа на самом крутом переломе нашей истории. Сравните первую и четвёртую книги романа. Такого уровня трагизма не встретишь в русской литературе.
Четвёртый том эпопеи – это полностью порушенная жизнь людей, та самая жизнь, которая в первом томе бурлила полной чашей.
"Удивительно, как изменилась жизнь в семье Мелеховых!.. Была крепкая спаянная семья, а с весны всё переменилось… Семья распадалась на глазах у Пантелея Прокофьевича. Они со старухой оставались вдвоём. Неожиданно и быстро были нарушены родственные связи, утрачена теплота взаимоотношений, в разговоре всё ещё проскальзывали нотки разрушительности и отчуждения. За общий стол садились не так, как прежде, – единой и дружной семьёй, а как случайно собравшиеся люди.
Война была всему этому причиной…" (Шолохов М.А, собр. соч. в 8 томах, ГИХЛ, т. 5, с. 123.)
Война порвала человеческие связи, унесла столько людей. Эти смерти – Натальи, Дарьи, Пантелея Прокофьевича, Ильиничны, – написанные с разрывающей душу властной силой, являются прелюдией к финалу той мощной и всеохватной социальной трагедии, в центре которой, конечно же, судьба Григория Мелехова. Трагедия эта, сделавшая "Тихий Дон" одним из самых великих произведений мировой литературы, стала центром четвёртой книги...
И ещё одна смерть – Аксиньи: "Хоронил он свою Аксинью при ярком утреннем свете. Уже в могиле он крестом сложил на груди её мертвенно побелевшие смуглые руки, головным платком прикрыл лицо, чтобы земля не засыпала её полуоткрытые, неподвижно устремлённые в небо и уже начавшие тускнеть глаза. Он попрощался с нею, твёрдо веря в то, что расстаются они ненадолго...
Ладонями старательно примял на могильном холмике влажную жёлтую глину и долго стоял на коленях возле могилы, склонив голову, тихо покачиваясь. Теперь ему незачем было торопиться. Всё было кончено.
В дымной мгле суховея вставало над яром солнце. Лучи его серебрили густую седину на непокрытой голове Григория, скользили по бледному, страшному в своей неподвижности лицу. Словно пробудившись от тяжкого сна, он поднял голову и увидел над собой чёрное небо и ослепительно сияющий чёрный диск солнца". (Шолохов М.А., указ изд., т. 5, с. 490.)
Смерть Аксиньи – не последняя в "Тихом Доне". В конечном счёте "Тихий Дон" – роман о гибели Григория Мелехова. И в этом главный смысл романа.
Великий художник, замахнувшийся на трагическую правду о тектоническом времени, Шолохов считал себя обязанным сказать читателям, каким был реальный финал жизни Григория Мелехова. Но он понимал, что это невозможно. Именно по этой причине четвёртая книга романа так долго – почти десять лет – ждала своего завершения.
Шолохов мучительно искал правдивый конец романа, что, казалось бы, в условиях 30-х годов практически невозможно. И всё-таки, не противореча своему пониманию исторической правды, Шолохов достойно завершил эпопею.
Трагический финал Григория Мелехова писатель воспринимал как глубоко пережитую им личную драму. Приведу письмо члена-корреспондента РАН В.В. Новикова, которое я получил, работая над книгой "Тихий Дон": судьба и правда великого романа". Он писал, что в своё время Ю.Б. Лукин, редактор "Тихого Дона", с которым они работали в "Правде", со слов Марии Петровны Шолоховой, рассказал ему об обстоятельствах завершения М.А. Шолоховым романа.
Вот что рассказала Лукину М.П. Шолохова: "Это было в 1939 году. Я на рассвете проснулась и слышу, что-то в кабинете Михаила Александровича не ладно. Свет горит, а уже светло... Я прошла в кабинет и вижу: он стоит у окна, сильно плачет, вздрагивает... Я подошла к нему, обняла, говорю: "Миша, что ты?.. Успокойся..." А он отвернулся от окна, показал на письменный стол и, сквозь слёзы, сказал: "Я закончил..."
Я подошла к столу. Михаил Александрович всю ночь работал, и я перечитала последнюю страницу о судьбе Григория Мелехова:
"Григорий подошёл к спуску, – задыхаясь, хрипло окликнул сына:
– Мишенька!.. Сынок!..
Это было всё, что осталось у него в жизни, что пока ещё роднило его с землёй и со всем этим огромным, сияющим под холодным солнцем миром".
Величайшая тайна романа "Тихий Дон", так же как и его высочайшее завоевание, в том, что, выразив всесокрушающий размах революции, всю глубину и беспощадность исторической и человеческой трагедии, пережитой в XX веке русским народом, "Тихий Дон" не погружает читателей в пучину мрака, оставляя надежду и свет. И другой аспект той же проблемы: при всей силе осознания трагедийности революции роман не вызывает ощущения её исторической бесперспективности, случайности, бессмысленности. И в этом "Тихий Дон", явивший миру, казалось бы, самый "жестокий, поистине чудовищный лик революции" (Вадим Кожинов), принципиально отличен от книг, поставивших своей целью и задачей разоблачение революции.
В. Кожинов в статье "Тихий Дон" М.А. Шолохова" (Родная Кубань, 2001, № 1) объясняет эту парадоксальную особенность романа тем, что "совершающие страшные деяния главные герои "Тихого Дона" в конечном счёте остаются людьми в полном смысле этого слова, людьми, способными совершать и бескорыстные, высокие, благородные поступки: дьявольское всё-таки не побеждает в них Божеского".
Это правда. Но, думается, не вся правда.
Шолохов, как никто, ощущал историческое "веление судеб" в отношении России. По его убеждению, "народ хочет исполнения идеалов, ради которых он шёл в революцию, вынес на своих плечах неимоверную тяжесть Гражданской и самой тяжкой, Отечественной войны", но "нужно помнить о чистоте" этих идеалов. "Нужно помнить о бескорыстном и верном служении идее". ("Правда", 31 июля 1974, беседа с М. Шолоховым.)
Тот раскол мира, который в своём безоглядном устремлении в будущее привнесла в жизнь людей революция, и сегодня даёт свои плоды. В преодолении этого раскола, в страстном и убеждённом призыве к единению людей – конечный смысл и пафос романа М.А. Шолохова "Тихий Дон".
В свете всего вышесказанного обратимся к вопросу, который задал А.И. Солженицын в его предисловии к книге "Стремя "Тихого Дона". Обозначая свои сомнения: крайняя молодость автора, низкий уровень образования, отсутствие черновиков романа и "ошеломительный ход" написания трёх его первых книг, а также его художественную силу, достигаемую "лишь только после многих проб опытного мастера", – Солженицын ставил перед читателем вопрос: "Тогда – несравненный гений?.."
Ответ дал главнокомандующий войсками повстанцев Верхнего Дона Павел Кудинов, в большей степени, чем кто бы то ни было, имеющий право судить о подлинности и значении "Тихого Дона". В своём письме из эмиграции в Москву, опубликованном в книге К. Приймы "С веком наравне" (указ. изд., с. 157–158), Кудинов сказал: "Роман М. Шолохова "Тихий Дон" – есть великое сотворение истинно русского духа и сердца <…> Читал я "Тихий Дон" взахлёб, рыдал-горевал над ним и радовался – до чего же красиво и влюблённо всё описано, и страдал-казнился – до чего же полынно горька правда о нашем восстании. И знали бы вы, видели бы вы, как на чужбине казаки – батраки-подёнщики – собирались по вечерам у меня в сарае и зачитывались "Тихим Доном" до слёз и пели старинные донские песни, проклиная Деникина, барона Врангеля, Черчилля и всю Антанту. И многие рядовые офицеры допытывались у меня: "Ну до чего же всё точно Шолохов про восстание написал, скажите, Павел Назарович, не припомните, кем он у вас служил в штабе, энтот Шолохов, что так досконально всё мыслию превзошёл и изобразил". И я, зная, что автор "Тихого Дона" в ту пору был ещё отроком, отвечал полчанам:
– То всё, други мои, талант, такое ему от Бога дано видение человеческих сердец!.."