МИХАИЛ КАЛИНИН
Череповец
Череповец
ВО МНЕ УМИРАЕТ ПОЭТ
ВО МНЕ УМИРАЕТ ПОЭТ
Во мне умирает поэт.
Наверное, корчится в муках...
Теперь я простой человек.
Теперь я не в рифмах, а в брюках.
Во мне умирает поэт.
Уродливо и безответно —
он жаждет кричащих газет
и дела под грифом "секретно"!
Он хочет хотя бы куплет!
Две трети его! Полкуплета!
Во мне умирает поэт,
а мне как-то не до поэта...
Во мне умирает поэт,
кривляясь на остром моменте,
и хочет, чтоб весь белый свет
сошелся на мертвом поэте!
Во мне умирает поэт.
Точнее сказать, подыхает.
Под маской придуманных бед
он ждет чьих-то слез и не знает:
Маршрут типа "зал-туалет"
не очень-то и поэтичен...
Во мне. Умирает. Поэт
по-детски капризен и взвинчен.
Квартира закутана в плед
из старых ковров и обоев.
Во мне умирает поэт,
желая, чтоб умерли двое.
Ничто не пылает в огне,
и хочется думать о лете.
Поэт умирает во мне,
а я торжествую в поэте.
Во мне умирает поэт,
но все же кричит "До свиданья!"
в надежде услышать ответ
на рвущие сердце страданья.
А я забываюсь во сне.
Мне снятся банальные вещи.
Поэт умирает во мне
все яростней, жестче и хлеще!
Во мне умирает поэт,
стреляясь, уродуя руки,
а я завершаю обед,
мусолю житейские штуки...
Приставил к виску пистолет,
удавку сжимает в ручонках —
Во мне умирает поэт,
зареванный, словно девчонка.
А мне уж почти двадцать лет,
а он все такой же мальчишка!
Во мне умирает поэт.
Наивно, как в пафосных книжках.
Во мне умирает поэт.
Наигранно и неумело...
И даже когда его нет,
все прежнее в общем и целом:
мой детский портрет на стене,
на ужин — пюре и котлеты...
Поэт умирает во мне,
как все молодые поэты.
ЛОЖНОКОЖЕСТЬ
Я рычу в нахальной будке.
Голова лежит в желудке —
Голод
голову
изгложет,
соком
высосет
висок...
Поры в коже
ложнокожих
расцвели, как незабудки.
Сипло лаю на прохожих
и ищу в себе резон.
Ложнокожим ненавистен
мой нахальный сип со свистом —
ложнокожих режут звуки
по бескожестям телец,
и они огромной кистью
перечеркивают будки,
где таятся голодухи
пустолаечных сердец.
Завтра будет
не до лая,
завтра мне — пешком до рая,
из зачеркнутого дома —
в нарисованную дверь...
Ложнокожий
ищет
кожу,
как решенье аксиомы,
говорит, что будка — злая,
что живет в ней страшный зверь...
В этой будке деревянной
я — простуженный и странный...
Я совсем-совсем не страшный,
просто голоден...
Ну что ж!
Пусть я сделаюсь вчерашним,
все равно я — постоянно
существующая сложность
для наращиванья кож.
* * *
Замолви обо мне хотя бы пару слов.
Одну мою весну припомни парой песен…
А знаешь ли, мой друг, ведь мир не так уж тесен,
когда глядишь на мир, спускаясь с облаков!..
Посмейся за меня хотя бы пару лет!
Влюбляйся за меня в девчачью обнаженность!
И пусть лишит ума твоя умалишенность
холодные рассудки на карточном столе!
Прочти хотя бы треть того, что я принес,
найдя черновиков бесформенные кипы!
И выпей все вино, какое я не выпил!
И досмотри мое, приснившееся вскользь!..
И жизни без столбов — столбами застолби,
чтоб столбенеть столбом, столетья провожая!
И ту мою Любовь, которая Большая,
найди и долюби! Найди и долюби!
Ну, а когда Ее ты встретишь у столов,
которые накрыты радушными врагами,
врагам, и Ей, и тем, кто с нами и не с нами,
замолви обо мне хотя бы пару слов!
И пусть они кричат о чьей-то там вине!
И пусть они рычат, и плачут, и смеются!
…А знаешь ли, мой друг, как хочется вернуться
на пару слов, что ты замолвишь обо мне!..
* * *
Фрагментарный поэт
накарякал фрагмент,
Стихотворный фрагмент с недописанной строчкой,
чтоб найти несогласных с поставленной точкой,
чтоб умы несогласных сводились на нет…
А слова не звенят! —
Авторучки в крови!
Что вписать в этот плохо-
Рифмованный хокку?!
Допишите меня! Мне не нужно любви!
Дайте лесенку строк! Я вскарабкаюсь к богу!
Но ссыхались слова,
и чесались носы,
и больные фантазии резали дактиль,
и вздымало надгробия в мокром асфальте
высотой, что касалась фрагмента звезды…
Кто теперь претендент
на такой монумент?
Здесь в поэтах-дописчиках бдят постаменты.
Но никто не допишет чужие фрагментны —
каждый в повести жизни всего лишь фрагмент.
Во мне умирает поэт.
Наверное, корчится в муках...
Теперь я простой человек.
Теперь я не в рифмах, а в брюках.
Во мне умирает поэт.
Уродливо и безответно —
он жаждет кричащих газет
и дела под грифом "секретно"!
Он хочет хотя бы куплет!
Две трети его! Полкуплета!
Во мне умирает поэт,
а мне как-то не до поэта...
Во мне умирает поэт,
кривляясь на остром моменте,
и хочет, чтоб весь белый свет
сошелся на мертвом поэте!
Во мне умирает поэт.
Точнее сказать, подыхает.
Под маской придуманных бед
он ждет чьих-то слез и не знает:
Маршрут типа "зал-туалет"
не очень-то и поэтичен...
Во мне. Умирает. Поэт
по-детски капризен и взвинчен.
Квартира закутана в плед
из старых ковров и обоев.
Во мне умирает поэт,
желая, чтоб умерли двое.
Ничто не пылает в огне,
и хочется думать о лете.
Поэт умирает во мне,
а я торжествую в поэте.
Во мне умирает поэт,
но все же кричит "До свиданья!"
в надежде услышать ответ
на рвущие сердце страданья.
А я забываюсь во сне.
Мне снятся банальные вещи.
Поэт умирает во мне
все яростней, жестче и хлеще!
Во мне умирает поэт,
стреляясь, уродуя руки,
а я завершаю обед,
мусолю житейские штуки...
Приставил к виску пистолет,
удавку сжимает в ручонках —
Во мне умирает поэт,
зареванный, словно девчонка.
А мне уж почти двадцать лет,
а он все такой же мальчишка!
Во мне умирает поэт.
Наивно, как в пафосных книжках.
Во мне умирает поэт.
Наигранно и неумело...
И даже когда его нет,
все прежнее в общем и целом:
мой детский портрет на стене,
на ужин — пюре и котлеты...
Поэт умирает во мне,
как все молодые поэты.
ЛОЖНОКОЖЕСТЬ
Я рычу в нахальной будке.
Голова лежит в желудке —
Голод
голову
изгложет,
соком
высосет
висок...
Поры в коже
ложнокожих
расцвели, как незабудки.
Сипло лаю на прохожих
и ищу в себе резон.
Ложнокожим ненавистен
мой нахальный сип со свистом —
ложнокожих режут звуки
по бескожестям телец,
и они огромной кистью
перечеркивают будки,
где таятся голодухи
пустолаечных сердец.
Завтра будет
не до лая,
завтра мне — пешком до рая,
из зачеркнутого дома —
в нарисованную дверь...
Ложнокожий
ищет
кожу,
как решенье аксиомы,
говорит, что будка — злая,
что живет в ней страшный зверь...
В этой будке деревянной
я — простуженный и странный...
Я совсем-совсем не страшный,
просто голоден...
Ну что ж!
Пусть я сделаюсь вчерашним,
все равно я — постоянно
существующая сложность
для наращиванья кож.
* * *
Замолви обо мне хотя бы пару слов.
Одну мою весну припомни парой песен…
А знаешь ли, мой друг, ведь мир не так уж тесен,
когда глядишь на мир, спускаясь с облаков!..
Посмейся за меня хотя бы пару лет!
Влюбляйся за меня в девчачью обнаженность!
И пусть лишит ума твоя умалишенность
холодные рассудки на карточном столе!
Прочти хотя бы треть того, что я принес,
найдя черновиков бесформенные кипы!
И выпей все вино, какое я не выпил!
И досмотри мое, приснившееся вскользь!..
И жизни без столбов — столбами застолби,
чтоб столбенеть столбом, столетья провожая!
И ту мою Любовь, которая Большая,
найди и долюби! Найди и долюби!
Ну, а когда Ее ты встретишь у столов,
которые накрыты радушными врагами,
врагам, и Ей, и тем, кто с нами и не с нами,
замолви обо мне хотя бы пару слов!
И пусть они кричат о чьей-то там вине!
И пусть они рычат, и плачут, и смеются!
…А знаешь ли, мой друг, как хочется вернуться
на пару слов, что ты замолвишь обо мне!..
* * *
Фрагментарный поэт
накарякал фрагмент,
Стихотворный фрагмент с недописанной строчкой,
чтоб найти несогласных с поставленной точкой,
чтоб умы несогласных сводились на нет…
А слова не звенят! —
Авторучки в крови!
Что вписать в этот плохо-
Рифмованный хокку?!
Допишите меня! Мне не нужно любви!
Дайте лесенку строк! Я вскарабкаюсь к богу!
Но ссыхались слова,
и чесались носы,
и больные фантазии резали дактиль,
и вздымало надгробия в мокром асфальте
высотой, что касалась фрагмента звезды…
Кто теперь претендент
на такой монумент?
Здесь в поэтах-дописчиках бдят постаменты.
Но никто не допишет чужие фрагментны —
каждый в повести жизни всего лишь фрагмент.
Родился и вырос в Череповце. пишет с детства. Учится на факультете журналистики
ВГПУ. Автор книги стихов "Пунш и фейерверк".
ВГПУ. Автор книги стихов "Пунш и фейерверк".