НАТАЛЬЯ ВЫСКРЕБЕНЦЕВА
Курск
Курск
ТОНКИМ ЛЕЗВИЕМ СЛОВА
FROM SARAH WITH LOVE
Тонким лезвием слова
Без труда — до кости.
Этот крест без героя,
Нам его не нести.
Отчего же забрызжет,
Перепутав пароль,
Соком сдавленной вишни
Незнакомая боль?
В трех шагах от апреля
Мой пронзительный вздох.
И строка, холодея,
Остывает у ног.
ИСЧЕРПАН ТРАФИК
Тонким лезвием слова
Без труда — до кости.
Этот крест без героя,
Нам его не нести.
Отчего же забрызжет,
Перепутав пароль,
Соком сдавленной вишни
Незнакомая боль?
В трех шагах от апреля
Мой пронзительный вздох.
И строка, холодея,
Остывает у ног.
ИСЧЕРПАН ТРАФИК
конечно, ты поймешь
Я могла бы тебе
рассказать о Париже,
О сиреневом небе,
застывшем над Сеной.
И о том, что сентябрь
мне, по-прежнему, ближе,
Чем весенних недель
Надоевшая слякоть.
Я могла бы тебе рассказать о дорогах,
На которых 120 —
обычная скорость,
И о том, что на свете
осталось немного
Тех людей, над которыми можно
заплакать.
И о том, что с тобой
мы, до странного, схожи,
Словно, кто-то на Небе
дублировал души.
И о том, что моя посмуглевшая кожа
Пахнет яблоком,сорванным
С ветки на даче.
Я могла бы тебе...
Только трафик закончен,
И неслышно касаясь клавиатуры,
Я тебя отдаю
одиночеству строчек.
Уходи, не прощаясь. Не целуй.
И удачи.
ПОЧТИ ПО ПИТЕРУ ПЕНУ
Есть лестницы вверх,
Есть лестницы вниз,
Открытые окна,
Разбитый карниз.
Под шелковым платьем
Две тонких полоски,
И путь до Луны
Подоконником скользким.
Четыре коробки
Фиалковой пыли...
А помнишь, мы ангела
Ночью будили,
И резали кудри,
Смеялись до слез,
А утром их ветер
По свету разнес.
Казалось, — все тайна,
И все — понарошку,
Мы счастье мешали
Серебряной ложкой
По блюдцу заката
До самой до ночи,
Да только билет
Оказался просрочен.
Поставьте рюкзак,
И снимите сандали —
На этот этаж
Мы вернемся едва ли.
НИКАК НЕ НАЗЫВАЕТСЯ
рассказать о Париже,
О сиреневом небе,
застывшем над Сеной.
И о том, что сентябрь
мне, по-прежнему, ближе,
Чем весенних недель
Надоевшая слякоть.
Я могла бы тебе рассказать о дорогах,
На которых 120 —
обычная скорость,
И о том, что на свете
осталось немного
Тех людей, над которыми можно
заплакать.
И о том, что с тобой
мы, до странного, схожи,
Словно, кто-то на Небе
дублировал души.
И о том, что моя посмуглевшая кожа
Пахнет яблоком,сорванным
С ветки на даче.
Я могла бы тебе...
Только трафик закончен,
И неслышно касаясь клавиатуры,
Я тебя отдаю
одиночеству строчек.
Уходи, не прощаясь. Не целуй.
И удачи.
ПОЧТИ ПО ПИТЕРУ ПЕНУ
Есть лестницы вверх,
Есть лестницы вниз,
Открытые окна,
Разбитый карниз.
Под шелковым платьем
Две тонких полоски,
И путь до Луны
Подоконником скользким.
Четыре коробки
Фиалковой пыли...
А помнишь, мы ангела
Ночью будили,
И резали кудри,
Смеялись до слез,
А утром их ветер
По свету разнес.
Казалось, — все тайна,
И все — понарошку,
Мы счастье мешали
Серебряной ложкой
По блюдцу заката
До самой до ночи,
Да только билет
Оказался просрочен.
Поставьте рюкзак,
И снимите сандали —
На этот этаж
Мы вернемся едва ли.
НИКАК НЕ НАЗЫВАЕТСЯ
тебе и ему
но ему — немного больше
но ему — немного больше
Какой-то грустный праздник. За стеной
Подруги пьют разбавленую водку.
Уходит Бог в открытое окно,
И нету сил, чтоб кинуться вдогонку.
Крошится неба голубая сталь.
Нелепый мир срывается с орбиты...
Встречай меня, мой ласковый февраль!
Я твой осколок брошенный, забытый,
Оставленный на том конце зимы,
Где бабочки отчаянны и редки.
Где на границе сумрака и тьмы
Любовь пугает горечью таблетки.
Где ночь хранит заточенный кинжал,
И до надрыва связок злится ветер.
А тот, кто жизнь мою в руках держал,
Идет к другой единственной на свете.
КАК ВСЕГДА
Подруги пьют разбавленую водку.
Уходит Бог в открытое окно,
И нету сил, чтоб кинуться вдогонку.
Крошится неба голубая сталь.
Нелепый мир срывается с орбиты...
Встречай меня, мой ласковый февраль!
Я твой осколок брошенный, забытый,
Оставленный на том конце зимы,
Где бабочки отчаянны и редки.
Где на границе сумрака и тьмы
Любовь пугает горечью таблетки.
Где ночь хранит заточенный кинжал,
И до надрыва связок злится ветер.
А тот, кто жизнь мою в руках держал,
Идет к другой единственной на свете.
КАК ВСЕГДА
повторяюсь, наверное...
Заплачет снегом одинокий Бог,
Пугая растерявшихся прохожих.
Многоэтажный рай давно продрог,
Он этих слез вместить уже не может.
В нем тишина могильная окрест,
И ангелы — непрошенные гости.
Здесь ждут Царя — Ему готовят крест
И отливают бронзовые гвозди.
Здесь наши души тлеют — не горят,
И мечутся, как бабочки в горсти.
И вот уже который год подряд
Кричит толпа : "Варавву отпусти!"
З.З.
Пугая растерявшихся прохожих.
Многоэтажный рай давно продрог,
Он этих слез вместить уже не может.
В нем тишина могильная окрест,
И ангелы — непрошенные гости.
Здесь ждут Царя — Ему готовят крест
И отливают бронзовые гвозди.
Здесь наши души тлеют — не горят,
И мечутся, как бабочки в горсти.
И вот уже который год подряд
Кричит толпа : "Варавву отпусти!"
З.З.
заодно с зимой
Я лежу на полу, словно рыба на дне
Океана, которого в атласе нет,
Словно кит на песке в беспросветной тоске,
Надо мной потолок, подо мною паркет.
Под паркетом плита и подвальный этаж,
И больной тишины перекрученный жгут.
Где-то бродит весна в платье стиля "винтаж",
А бедняга февраль и раздет, и разут.
И теперь у зимы — ни двора, ни кола,
Все, чем жил календарь сто заснеженных дней,
Затопило дождем, но, была— ни была!
Я ее приручу. Я заплачу над ней.
Будем вместе лежать и смотреть, как в окне
Отражается мартом разбавленный свет.
Впрочем, нам все равно — мы лишь рыбы на дне
Океана, которого в атласе нет.
ПИСЬМО ИЗ
Океана, которого в атласе нет,
Словно кит на песке в беспросветной тоске,
Надо мной потолок, подо мною паркет.
Под паркетом плита и подвальный этаж,
И больной тишины перекрученный жгут.
Где-то бродит весна в платье стиля "винтаж",
А бедняга февраль и раздет, и разут.
И теперь у зимы — ни двора, ни кола,
Все, чем жил календарь сто заснеженных дней,
Затопило дождем, но, была— ни была!
Я ее приручу. Я заплачу над ней.
Будем вместе лежать и смотреть, как в окне
Отражается мартом разбавленный свет.
Впрочем, нам все равно — мы лишь рыбы на дне
Океана, которого в атласе нет.
ПИСЬМО ИЗ
ему и посвящаица
Я пишу тебе из таких пампас,
Где Макар телят нифига не пас,
Где на сотню верст — буераки — рвы,
И в помине нет на дворе травы.
Где черна земля до седьмой межи…
Я пишу тебе, а слеза дрожит:
Не едали мы кенгуриных ног —
Все морковка да молодой чеснок.
В остальном же, Max, все и cool, и good.
И дела мои не спеша, идут.
Не добраться им до твоих вершин..
Ну, на этом все. И пишы-пишы.
Где Макар телят нифига не пас,
Где на сотню верст — буераки — рвы,
И в помине нет на дворе травы.
Где черна земля до седьмой межи…
Я пишу тебе, а слеза дрожит:
Не едали мы кенгуриных ног —
Все морковка да молодой чеснок.
В остальном же, Max, все и cool, и good.
И дела мои не спеша, идут.
Не добраться им до твоих вершин..
Ну, на этом все. И пишы-пишы.
Родилась и живет в Центрально-Черноземном районе Российской Федерации. Заниматься творчеством начала около полутора лет назад. Является одним из автором литературного портала Reshetoria и финалистом Илья-премии 2008.