Несмотря на холода,
На кривую колею
И на всякую иную
ледяную канитель,
В том краю –
Как в раю!
В те года –
Кому куда,
А Тиль-Тилю и Митили, –
разумеется, – в метель…

Мир вижу цельным я,
как юноша Новалис,
Мир – песня, спетая одним
движеньем уст.
На звуки разломать – и песню рад анализ.
Но звук, отщепленный от песни, – дик и пуст.
Мы тайной бытия силком овладеваем.
Вопросы жуткие натуре задаём;
– Как пламя сделано? – и пламя задуваем.
– Как песня сделана? – и больше не поём.
Не грех ли – тьму считать исследуемым светом?
Воззрясь на проигрыш, – судить о барыше?
Взорвать – и смерть вещей потом считать ответом
На каверзный вопрос об их живой душе?
Чтоб циник превознёс высокими словами
Труд антигениев над антивеществами.

Когда грустят матёрые,
Умеющие жить,
Я как-то не догадываюсь –
что им предложить.
Пудовый ключ от Ревеля?
Большую глыбу с Альп?
Грозу в степях? Раба в цепях?
Иль собственный мой скальп?
Что делать. Мне не верится,
Что им помочь могли б
Луч солнца,
Цветик Аленький
И летний лепет лип.

Отдыхала я, глазея
На растенье едкое и маркое;
Бузина – как бумазея
Сельских платьев! – ветхая и яркая…
Хрупкость веток и – ехидство
Ягод, связанные чем-то коротко,
Разыграв иезуитство,
Прячут… простодушие какое-то.
О! – не так ли гнев Хассана*
(Узников гроза и мука мукова!)
неожиданно и странно…
пощадил – поэта однорукого?
Прилипал! Но прилипал-то –
С выкупом (не с пыткою стозевою!)
(Чай недаром при Лепанто
Потерял воитель руку левую)!..
И пока в лучах отвесных
Рдела площадь казнями кровавыми,
И, томясь в цепях железных,
Звеньями рабы гремели ржавыми, –
На серебряной цепочке
(Как часы!) держал властитель узника.
(Не во сне ль он слышал строчки
Книг его, великие, как музыка?)
(Смелым путникам – осанна!
Да минует их неволя жадная!)
Было ль сердце у Хассана?
Было. Ледяное. Беспощадное.
Но и в этом сердце льдинном
Варвара невежественно-злобного
Вдруг – при встрече с даром дивным...
Что-то человеческое дрогнуло!
…Жрец майдана, Вий-папаша, –
Дрогнуло ли бы – от беззаконного
Праведного чувства – в а ш е
Сердце? (Или тó, что вместо оного?)
Чтó в подкорке? (Далекó там
До того алжирца темнокожего!)
Гложет зависть к донкихотам
Вас, на человека не похожего.
Ваши тяжкие проекты
Не пролезут в прорезь секты;
Грех непредставимый руки свяжет вам;
Три фарцовщика не рота,
А злодейство не работа;
(Это и генетика докажет вам.)
Ваши Тучные Блаженства,
Дай-то Бог! – полопаются вскорости,
Не успев – за джентльменство
Выдать людоедские наклонности.
Выдать оные за мнимость?
Вот уж нет! Ясны для узнавания
Мёртвая неумолимость,
Сахарное самолюбование.
…Бузина при огороде –
Снова. Как положено. А в Киеве –
Уж не дядька (добрый вроде),
А безжалостные дети змиевы.
Арфы вешая на ивы, –
Кровь да гарь с одёжи лучше смыли бы!
Негатурова сожгли вы.
И Сервантеса не пощадили бы.

____________

Чем промышлял неприглашённый тип?
Чьи продвигал в Дамаске интересы?
За что в плену – без выкупов – погиб?
Нам не узнать от вас, – московской прессы!
Зачем такое вызывает в вас
Участие – антиисламцев мука?
Каддафи был растерзан напоказ, –
В его защиту не было ни звука.
Когда Саддам был отдан палачам,
Ему вы вслед лишь пуще клеветали!
Вы жертв резни багдадской не считали, –
Вы беззаботно спали по ночам.
Зато, проснувшись, рады лопнуть прямо,
Чтоб заступиться за врагов ислама!

Неканоническая шла на сценах сага:
Злосчастный царь Эдип, – враждебных сил пожива,
Ошибкой – согрешив, не мог ступить и шага
Без отвращения к себе и без надрыва.
Сама судьба над ним потешилась глумливо;
В кровосмесительство случайно впал бедняга!
И вот уже не царь, – о, даже не бродяга! –
Ком грязи – Занавеса ждёт нетерпеливо.
Чернь хрюкнет: «–Ну и что? Подумаешь – «невзгода»!
«Мы не потерпим здесь аскетского зоильства!
«Все авторы у нас теперь – такого рода –
«Чтоб насаждать инцест, содом и педофильство.
«А сцены, где толпе САМ блуд не виден, – липа!
«…Теперь бы мы не так поставили «Эдипа»!»

Из зависти старинной
иль от забвенья жажды –
Гробницу Архимеда
мы потеряли дважды.
Ну, в первый раз, быть может,
случайно? Но – канальство! –
Какое объяснение ВТОРОМУ разу дашь ты?!

Нувориши
Своим указом
Упразднили Диккенса разом.
Но Диккенс есть.
Это их, нуворишей, нету!
Несмотря, что по белу свету
Их следов непотребных не счесть.
Но… какой же себя-то жемчужиной
Провиденческой выставить нужно,
Указуя, что Боз – «устарел»!
Что в божественной кузне Гефеста
Самому Гефесту не место, –
Побойчей-де найдётся пострел!
(Нимб над классикой? Он догорел.)
Се – ещё один классик! Которого
Обезвредить не терпится здорово,
Потому что ввергает в раздрай;
Что покой шельмецов нарушает,
Что бездарности сбыться мешает.
Что без гения – извергу – рай!
Без него-то и выступим шайками,
Чтобы, – нищих назвав «попрошайками»,
Их ДОБИТЬ! …Прощевай, суета
Джентльменства! На то мы и дряни,
Что и так воспарим во дворяне.
(Рушди в рыцари взят неспроста,
А за то, что сопатка не та!)
Пусть на месте Уэллера Сэма –
Дяди Сэма взыграет система.
Чтоб за гоготом – стёрся комизм.
Чтобы школьный урок заискрился
Упущеньями дядюшки Сквирса.
Чтоб «магический реализм»
Навалился на школьника! Чтобы
Из куска безразмерного злобы
Смастерили единственный тип
Нераскаянные эдипы,
А на диккенсовские ТИПЫ
Разделиться уж не могли б
Одинаково подлые рожи.
Знамо – рожи когда-нибудь тоже
Против воли заплатят долги…
Но пока – для грабительской спайки
Все ограбленные – «попрошайки»;
Грабить можно. Просить – не моги!
Чем же бабушке – нищей, не-сальдовой –
Крошкой, что ли, питаться асфальтовой,
Коли ей запрещают просить?
Кто придумал? Кто «за» прогорланил там?
Или принят… не в стенах парламента
Сей «закон», запрещающий жить?
От побоев, почти небывалых,
«Попрошайки» загинут в подвалах.
Диккенс!
Ты их один защищал!
На дорогах бесповоротных,
В диких школах, в Домах Работных
Принимать людей за животных
Властью гения – запрещал.
Но ушёл ты, как свет из пейзажа.
Без тебя же, столь зоркого стража,
Что с бездомными станет, скажи?
Посреди небреженья и слежек
Нынче нет у них… даже ночлежек!
Спят под снегом. Не встанут «бомжи».

Жан-Батист Камиль Коро. «Порыв ветра»

Демос, как-нибудь да утеплённый,
Пересилит любые циклоны,
Бурю, шторм – на разрыв ветрил…
Но в пути, по-другому трудном –
С тьмой промозглой, со смогом нудным –
Кто играючи нас примирил?
С мелкой моросью? С полу-снегом?
С продвиженьем в тумане пегом?
Кто соделал для нас наперёд
(Наряду с посветлением святочным) –
Интригующим столь,
столь загадочным –
Неизбежное зло непогод?
Без него – кто не впал бы в уныние
Даже просто – от мокрого инея?
Без него (что прославлен и здесь)
Даже вьюжищу выдержав грозную, –
Кто стерпел бы сию… скрупулёзную
Водянистую мглистую смесь?
Скользко, зябко в потёмках беззвёздных…
Но тем ярче для путников поздних
Свет ночлега блеснёт золотой;
Путь не так одинок и плачевен,
Коли отблеск от окон харчевен
Примешается к мороси той.
Вот он – Юджина плащ сверкающий!
Вот он, дождик, с него стекающий!
А вчера, перед снегом, как встарь,
Объявить я решительно вызвалась;
– Это диккенсовская изморось!
Это диккенсовская «хмарь»!
Это в диккенсовскую наледь –
Перекатные перлы зимы…
Ни на выбоинах, ни на гладях
Не согласные с нелюдью ладить –
Это диккенсовские мы.

Уж давно за бесснежьями грубыми
Вижу город я с дымными трубами;
Это там, где туманы и смог,
Где от моря порой продуваемость…
Где картин непередаваемость
Переходит в Единственный Слог!
Там, где Сайкс дожидается Феджина.
Там, где Клейполу по уху съезжено.
Там, где столько забавных зевак!
Там, где Оливер ходит крадучись,
Но ворья записному аду – честь
Не оказывает никак.
Бог поддержит, дитя, твои чаянья.
(Чу! – метели дыхание тайное,
Вот снежинки заглавные две…)
Боз придёт и развеет отчаянье.
Верь; не только промозглое таянье, –
ВСЕ ПОГОДЫ – В ЕГО РУКАВЕ!

…Жизнь обходится с Лондоном круто.
Но слагаются в Песнь почему-то
Тёмный вечер, тяжёлая смута,
Ложный блеск, неуместная прыть,
Гнев причудницы, выходки плута…
…Кто другой бы – так много уюта
С бесприютностью мог совместить?
Но и лжи хитрецам не простить?
Кто бы знал, как целебна молитва
Дяди Скруджа, что (зря не божась)
Вдруг заметил, что жизнь… не элитна?
Кто б поверил, что столь монолитно
Может выглядеть город, – сложась
Из униженных, сгорбленных скрытно,
Рваных, странных, поевших не сытно,
Сбитых с ног… Упадающих в грязь?!.
Не сдавайтесь, печальные лузеры;
Одевайтесь-ка в синие блузы вы!
Но… расправился Бамбль с профсоюзами.
«Гегемона» затюкала мразь.
Лишь Поэт, поощряемый музами,
С бедным людом – последняя связь.
…«Устарел», говорите?
О Боже!
Докажите, что он не моложе
Всех «реформ» и любых «ускорений»!
«Устарел»? Да с чего ж это вдруг?
Благодетели! Так не бывает;
Человечность не устаревает.
Это вы, не родясь, устарели,
Хоть и схапали всё, что вокруг.
----------
Вот он – сколок разбитой скрижали –
Лондон Диккенса! Что-то в нём есть…
Три кита этот Лондон держали;
Радость жизни, Надежда и Честь.
От судьбы никому не удрапать;
Повторятся и сырость и слякоть –
И в быту, и в кропаниях книг…
Вместо Домби проклюнется Сорос…
Та же самая выпадет морось…
Но не будет того, чтоб ЕЩЁ РАЗ
Лондон диккенсовский возник.

Есть гуманисты для своих.
Всемирно-чуткие – для секты.
Для родственников есть у них
Всемирно-чуткие проекты;
Чтоб трусу – орден дать на грудь…
Артистом чтоб назначить с хода
Народнейшим – кого-нибудь
Из ненавистников народа…
Не то они внутри, в стране…
Не то – в заочности бродяжьей…
На чьей, пёс знает, стороне,
Но главным образом – на вражьей.
Какого ж им ОТ НАС рожна?
Зачем я верить им должна?

Жизнь! Мошенникам отмсти,
Что, в пылу своих затей,
Лишь скумбрёжные хвосты
Продавали для людей!
(Жестковато? – поскобли.
Или вымочи в тазу).
Но куды – в таком разу –
Сами скумбрии ушли?
Кто их кушал в трудный час?
(А новейший лафайет,
Что хвосты рубил для нас, –
Усмехался или нет?)
Кто ж там верит, детски-прост.
В самостийный рыбий хвост:
Знай; ни щуку, ни язя
Ко хвосту свести – нельзя.
Не подсказывай судьбе,
Не клянись до хрипоты –
Будто сами по себе
В море водятся… хвосты!
Что? Среди морских валов
Ходят рыбы – без голов,
Плавников, боков и спин?
Только хвостичек один?
Вздор! Исправна и ЦЕЛА,
Где-то рыбка всё ж – была!
Ан коптилась не для нас, –
Не для скромных «тёмных масс»…
И покуда беднота
Обгрызала ость хвоста,
Основное мясо рыб
Кушал… подлинный сахиб.
(Ну так вот ты и представь;
Много есть вещей таких,
Что, пропав в одних местах,
Появляются – в других)…
Я, пожалуй, не совру,
От души заверив вас
В том, что чёрную икру
Кто-то прячет – и сейчас!
------
…Не успели гребни волн
Вспомнить песню о хвостах,
Как в степи – застрял состав…
Масла сливочного полн!
Говорят, застрял не сам,
А его застряли там.
Дабы сам полдневный жар,
Растопив, списал товар.
Долго ехать не пришлось
Поезд сделался нескор.
Ан промаслился насквозь;
До прицепов и рессор!
От колёс до самых шпал
Поезд в масленицу впал.
Но ни в город, ни в село
Масло так и не пришло.
------
Тот состав не одинок –
Было множество таких…
Отчего ж никто не мог
Разгрузить иль сдвинуть их?
То ли звёзды так сошлись?
То ли руки отнялись?
По усам нектар бежал –
В рот ни разу не попал.
--------
Помню вечер с чёрным дном.
Долго болен, тих, устал, –
В лавке с грязным фальшь-окном
Ты боржома не застал.
Странно! – Списан без пера,
С полок срезан, как ножом, –
В той дыре – ещё вчера
Изобиловал боржом!..
А назавтра – в миг един
Строй буржуйский встал вокруг.
И? – …севрюги (не без спин!)
Ветчина, пельмени, лук,
Сыр, боржом, пуды сардин… –
Из неведомых глубин
СРАЗУ ВЫНЫРНУЛИ ВДРУГ.

Я Ирода кляла и страшного Иуду…
И некто стал ходить, как тень, за мной повсюду.
Однажды он вошёл и крикнул, зарыдав;
– Портянки никогда я больше красть не буду!
Нескладная стрела из связки запасной, –
Опять ударишь ты по совести больной!
Но, чувствуя себя во всём непогрешимым,
И не почешется мерзавец записной.

В душе у Санчо
память Дон Кихота –
Есмь трудная ответственная нота
Не то вины какой, не то просчёта…
И счастлив отдохнуть! И жаль чего-то.
И чудится ему в мечтах заглавных,
Что рыцаря от действий своенравных
Оттаскивал… другой, наверно, кто-то?
А он – разил титанов с НИМ на равных!
(А как же? Ведь работа есть работа.)
Крылатых мельниц нет – подраться не с кем!
И мех с вином старинным лопнул с треском…
А впрочем, мы не пьём и не дерёмся; Покончено с деньков минувших блеском!
А жаль чего-то…
Испания обставлена горами
И уцелеет, – что картина в раме.
Но чтó – весь белый свет с его дарами –
Без Дон Кихота?!
Скажи, Послеобеденная Дрёма;
Куда летит под ветерком солома?
Кто стибрил наши сёдла из загона?
Куда ведёт дорога сзади дома?
Не знаешь? То-то!

Бренчит лесной источник
В душистом забытьи,
Покуда ни источит
Все камушки свои.
Потупилась фиалка
У ивовых корней…
А мне – совсем не жалко
Истёртых в пыль камней.
И если бы от песни
Остался только звук…
Ну что ж, – на то и песня,
Чтобы ЗВУЧАТЬ, мой друг!

Двухтомник Гейне в Вашем переводе
Вы мне пообещали как-то раз.
Но Ваши дни уж были на исходе:
Как в «Гамлете» – высокий дух угас!
Оставя след, блистающий в народе
И влагой выбегающий из глаз
У всех, кто нежно чтит и помнит Вас,
Как помнят ясный день – при непогоде.
Ронсар беспечный Вам казался краше.
Мне – больше улыбался Дю Белле.
Но тот и этот – были оба Ваши;
Обоих Вы нашли в забвенной мгле.
Не становитесь же за ними «третьим»;
Мы всё равно Вас вовремя заметим!

Люди не верят поэтам;
Слов сочетаниям звучным
Внемлют, как сказкам досужим,
Сладким, но антинаучным.
К правде, поэтом открытой,
Люди приходят – иначе;
Позже.
В обход.
По дорогам
Более трудным и вьючным.