Эта жизнь — великая удача.
Философии ей не важны.
У меня всегда одна задача —
до очередной дожить весны.

Дожила! Со мной моя удача!
Воздух сладок, как лазурный мед.
Эту сладость — вот еще задача —
надо растянуть на целый год.

Судьбу раскаяньем итожа,
                      в смурную слякоть
с тобою сладко мне, Сережа,
                          как дождик, плакать:
я — ангел, вывалянный в саже
                           навроде Блока...
С тобою хорошо мне, даже
                       когда мне плохо!

Я помню эту фреску Боттичелли —
людей изящных некое скопленье,
и я средь них (кого-то попросила
меня заснять на фоне этой фрески),
там темный фон и охра одеяний.
И пусть я в куртке польского пошива,
с хипповым рюкзачком из светлой кожи,
не так уж сильно я и выделяюсь,
поскольку на "Портрете неизвестной"
весьма известной кисти Леонардо —
мои черты, или, сказать точнее,
что у меня — черты той неизвестной.
И тут поверишь в перевоплощенье,
но может все и проще объясниться:
ведь розы так похожи меж собою,
цветут они в пятнадцатом столетье
иль в двадцать первом. Но, одевшись охрой
и волосы убрав в суровый узел,
сливаюсь сладко с фреской Боттичелли.

Жить нужно с теми, кто тебе родня,
но только не по крови, а по духу:
род зол и, ложной схожестью дразня,
чинит в душе обидную разруху.

Будь эгоистом! Подбирай себе
того, кто равен и умом, и вкусом.
Люби того, кто близок — так в судьбе
нам заповедано самим Иисусом.

А дальние — ну что тебе до них?
Мир в глубине души твоей дороже,
чем внешний, и коль внешний бьет под дых —
ты вправе засветить ему по роже!

Чужую жизнь примерить,
как черный плащ простой...
Должно быть, легче верить
вам на Земле Святой

под сенью древней кладки
участливой Стены,
перебирая складки
гористой стороны,

и Первого Завета
свет бережно хранить,
и не порвется эта
таинственная нить

меж Сущим и Адамом,
Исход замкнет свой круг.
И я хвалу воздам вам,
далекий добрый друг!

Но — с Иовом сравнений
печать в душе храня.
И оводы сомнений
преследуют меня.

Мне только петь и плакать,
и к Богу напролом
бросать, как розы в слякоть,
бунтарский свой псалом...

Я дикий волчонок, не знавший любви,
с дремучей свободой в гремучей крови.
И только родимой чащобы уют.
И твердое знанье: однажды убьют.
Но ты, мой любимый, меня приручил
и жаркое сердце свое мне вручил.
Поддерживать пламя в таком очаге —
и честь, и призванье. И солнце в руке!

А нам не спустят лестницу с небес,
чтоб выбрались мы из дерьма, в котором
живем веками; грех лежит позором
на всех, и в каждом шевелится бес.

Мы запустили шарик наш земной,
как Авгий — пресловутые конюшни.
Уж небеса не сини, а синюшны
над местностью, истерзанной войной.

Но местности иной нам не дадут,
пока мы здесь не наведем порядок.
У всех народов был удел не сладок,
объединяйтесь! Или всем капут!

А Харчинский хребет — он где-то рядом,
хоть никогда я рядом не была.
Сережа здесь с ножом и с автоматом,
с бычком в зубах — мужицкие дела.

Табачный дым подъемлется высоко,
в недальнюю Японию летя.
Курится тихо Ключевская сопка,
Камчатка дремлет мирно, как дитя.

И вспоминается лихая песня:
"У ней такая маленькая грудь..."
А камчадалок в мире нет прелестней,
и каждая вздыхает: "Не забудь!"

Ах, красная икра, медвежье мясо
и с океана Тихого ветра!
Здесь люд не знает, что такое "масса",
здесь материк оставлен во вчера.

Земля жива! Ведь гейзеры бушуют
и ловит лапой кижуча медведь.
Россию мало чувствовать большую,
но — каждую деталь в ней рассмотреть!

В детстве моем не играла в индейцев —
была индейцем.
Только свобода была моим богом.
Мама сшила индейский костюм,
расшитые бисером мокасины.
У меня были самодельные лук и стрелы
и настоящий охотничий нож.
Было еще ожерелье
из разноцветных ракушек —
солнечный дар Анапы.
Была я индеец. Лазила по деревьям,
стреляла из лука, метала охотничий нож
(ни одно живое существо
от моих игрищ не пострадало).
Но главное: моим богом была свобода.

Вот теперь присылают мне
аж из самого Сан-Франциско
настоящие индейские амулеты,
ожерелья, браслеты.
Но разве могут они сравниться
с моим самодельным луком
с ожерельем из разноцветных ракушек,
разве вернут они мне ту свободу?

Родники ищу в священной древности
чистые, куда не наплевали.
Я не доверяю современности,
истина ей явится едва ли.

Пошловатый век и мелкотравчатый,
но зато весьма демократичен!
Мозг покрылся плесенью и ржавчиной,
но зато как дьявол эротичен!

Все на сексе и деньгах помешаны,
а ведь впереди у всех — могила.
Яды в кровь и в молоко подмешаны.
Впрочем, может быть, всегда так было?

Закрой глаза на грешный мир,
где правит золотой кумир,
и созерцай величье Божье.
Мир где-то там, он вдалеке,
ничья рука в ничьей руке,
и все дела его ничтожны.

С тоской в окошко не смотри,
там декабри, там январи,
а свет внутри тебя, как жемчуг
в ракушке. Створки затвори,
лучи в сознанье собери
и не давай разлиться желчи.

Что толку проклинать сей мир?
Его съедят, как крыса — сыр,
его же собственные бесы.
Под новым небом новой быть земле!
И Откровенья нить
есть истинная цель прогресса.

Дорогая моя мамочка,
все пройдет, добро останется.
Пусть горит свеча, не лампочка
над рождественскими стансами.

В мире мы живем, несчастные:
много знали, много плакали.
К горней истине причастные,
нас в раю утешат ангелы.

А иначе и не может быть.
Жив Господь наш! Как без Господа?
Правда, нас должны сперва убить.
Видно, нет другого способа

оказаться в райской области,
в Божии войти обители.
Сколько мы хлебали горести!
Сколько раз нас здесь обидели!

Рай открыт для сирых странников,
чьи стопы увиты тернием.
Выпьем же за Божье здравие!
Скажем честно: Боже, веруем!

Мир исчезнет злою марою,
и настанет царство истины.
Май придет с златой кифарою,
брызнет песнями и листьями!

А пока, смиренномудрые,
внове перечтем Евангелье.
Вижу, вижу: светлокудрые
над Землей хлопочут ангелы!

Ты уже на другом берегу —
это вижу я точно и верно, —
у реки на зеленом лугу,
там, где клевер, ромашки, люцерна.

Уж воскресли твои друганы,
те, что были в лихих девяностых
сатанинской иглой пронзены,
как и ты, неповинный подросток.

Вот теперь — настоящая жизнь.
Мир земной — только глюки и мара.
Ты за веточку вербы держись,
отойдя за границу кошмара.

Рядом Будда и рядом Христос —
исцеленье, прощенье, спасенье,
и стекает с волнистых волос
синева — это дождь очищенья.

Вижу: мир и покой ты обрел,
улыбаешься детской улыбкой.
...Синий буйвол и белый орел,
и молоденький ангел со скрипкой.