Кирилл КОВАЛЬДЖИ
Кирилл КОВАЛЬДЖИ (1930 г. р.) — известный российский поэт, прозаик, литературный критик, публицист и переводчик. Секретарь Союза писателей Москвы, лауреат литературной премии Союза писателей Москвы "Венец" (2000), заслуженный работник культуры РФ (2006), главный редактор интернет-журнала "Кольцо А". Автор более десяти поэтических сборников, основные из которых: "Обратный отсчет" (2003), "Зёрна" (2005), "Избранное" (2007), "Дополнительный взнос" (2012), а также романа "Лиманские истории" (1970), книги воспоминаний "Моя мозаика, или по следам кентавра" (2013). Дополненное издание сборника "Свеча на сквозняке" (1996) выдвигалось на соискание Государственной премии России. Печатался в журналах "Новый мир", "Дружба народов", "Континент", "Октябрь", "Юность", "Нева", "Огонек", "Арион" и других.
* * *
Я, словно бы кем-то ведомый,
иду, незнакомый, знакомый,
единственный, неповторимый
и любящий вас и любимый.
Люблю и ловлю я призывы:
любите, пока еще живы,
пока вы былинка, былина,
пока вы не камень и глина,
пока вы не вздох бессловесный.
не ветер земной и небесный…
иду, незнакомый, знакомый,
единственный, неповторимый
и любящий вас и любимый.
Люблю и ловлю я призывы:
любите, пока еще живы,
пока вы былинка, былина,
пока вы не камень и глина,
пока вы не вздох бессловесный.
не ветер земной и небесный…
* * *
"Сигареты, коньяк…"
Сигареты, коньяк
и слова грубоватой бравады…
Наплевать мне, что так, что не так,
в чем права ты, а в чем не права ты.
Я немую охоту люблю —
терпеливо, упрямо, пристрастно
я мгновенья ловлю,
те минуты, когда ты бываешь прекрасна.
Пусть другие тебя и не видят такой:
прозаический быт — он дальтоник…
Я живой огонек прикрываю рукой,
я его согреваю в ладонях,
уношу его ночью домой
и гляжу на него с благодарной тоской
и с непарной строкой о тебе
засыпаю…
Сигареты, коньяк
и слова грубоватой бравады…
Наплевать мне, что так, что не так,
в чем права ты, а в чем не права ты.
Я немую охоту люблю —
терпеливо, упрямо, пристрастно
я мгновенья ловлю,
те минуты, когда ты бываешь прекрасна.
Пусть другие тебя и не видят такой:
прозаический быт — он дальтоник…
Я живой огонек прикрываю рукой,
я его согреваю в ладонях,
уношу его ночью домой
и гляжу на него с благодарной тоской
и с непарной строкой о тебе
засыпаю…
* * *
Прости меня, Солнце,
но в центре Вселенной — Земля,
затем, что жива,
затем, что одна такова,
а где еще можно увидеть шмеля,
а где еще шепчется с ветром трава,
а где еще я —
лег и руки раскинул,
ресницами синь облаков шевеля!..
но в центре Вселенной — Земля,
затем, что жива,
затем, что одна такова,
а где еще можно увидеть шмеля,
а где еще шепчется с ветром трава,
а где еще я —
лег и руки раскинул,
ресницами синь облаков шевеля!..
СОКРАТ
— Что поведать перед отбытием
в неизвестное, безотрадное?
Жизнь —
большое событие,
смерть —
заурядное…
Так успей же себя в пути
исчерпать до последней степени,
чтоб в могилу не унести
ни догадки,
ни песни,
ни семени.
И когда тебя пустота
обовьет утешительным пологом,
отзовется
гулким колоколом
жизни прожитой
полнота!
в неизвестное, безотрадное?
Жизнь —
большое событие,
смерть —
заурядное…
Так успей же себя в пути
исчерпать до последней степени,
чтоб в могилу не унести
ни догадки,
ни песни,
ни семени.
И когда тебя пустота
обовьет утешительным пологом,
отзовется
гулким колоколом
жизни прожитой
полнота!
СЛЕД
Да или нет говорю —
и меняется что-то вокруг;
человека я другом назвал —
и он вырос вдруг,
и крепче стало пожатие рук;
подлеца я назвал подлецом, —
он запомнит меня навсегда,
как вода — повеление льда…
Без меня — дни не те, и не те вечера,
я целовал женщину —
и она не такая уже, как вчера,
я нарисовал небо —
и оно не такое уже, как везде,
все будут видеть небо таким,
как на моем холсте,
шепот леса я записал на нотном листе
и всякий отныне в шепоте леса
слышит песню с нотной бумаги;
я наделил смыслом бессмысленный знак —
и всякий отныне видит смысл в этом знаке.
Я в землю уйду, когда настанет пора,
и земля не будет такой, как вчера,
и если сотрет мой след на песке
неустанное море,
по всему побережью скользя,
след все-таки был,
а это стереть нельзя.
и меняется что-то вокруг;
человека я другом назвал —
и он вырос вдруг,
и крепче стало пожатие рук;
подлеца я назвал подлецом, —
он запомнит меня навсегда,
как вода — повеление льда…
Без меня — дни не те, и не те вечера,
я целовал женщину —
и она не такая уже, как вчера,
я нарисовал небо —
и оно не такое уже, как везде,
все будут видеть небо таким,
как на моем холсте,
шепот леса я записал на нотном листе
и всякий отныне в шепоте леса
слышит песню с нотной бумаги;
я наделил смыслом бессмысленный знак —
и всякий отныне видит смысл в этом знаке.
Я в землю уйду, когда настанет пора,
и земля не будет такой, как вчера,
и если сотрет мой след на песке
неустанное море,
по всему побережью скользя,
след все-таки был,
а это стереть нельзя.
АФРИКАНСКАЯ МОЗАИКА
1
…Голый негр
на пальму взбирается быстро,
на закорках
грохочет битлами транзистор, —
значит, быт мой московский
не так одинаков,
если Африка в нем
восклицательным знаком;
ах, лагуну добавь,
деревушку на сваях,
за моторкой угнавшихся вплавь
чертенят-попрошаек,
это было — когда? —
над Москвой морозной
черный блик,
африканский мирах светоносный.
на пальму взбирается быстро,
на закорках
грохочет битлами транзистор, —
значит, быт мой московский
не так одинаков,
если Африка в нем
восклицательным знаком;
ах, лагуну добавь,
деревушку на сваях,
за моторкой угнавшихся вплавь
чертенят-попрошаек,
это было — когда? —
над Москвой морозной
черный блик,
африканский мирах светоносный.
2
…В облака пробивается лайнер —
и вскоре
под крылом, как открытка,
Средиземное море,
а под вечер
над джунглями пар, словно вата,
в океан
кипятильником брошен экватор.
Что за ночь! В Дуала
(это порт в Камеруне)
приземляется "Боинг" парной
(в июне),
воздух душно пахнет
французским мылом,
дождь дымится, как душ
(не вчера ль это было?),
только время — не то,
что считает Европа,
а вращенье вселенского
калейдоскопа,
его вертят клешнями
гигантские крабы:
костяные,
сухие, как смерть, баобабы.
и вскоре
под крылом, как открытка,
Средиземное море,
а под вечер
над джунглями пар, словно вата,
в океан
кипятильником брошен экватор.
Что за ночь! В Дуала
(это порт в Камеруне)
приземляется "Боинг" парной
(в июне),
воздух душно пахнет
французским мылом,
дождь дымится, как душ
(не вчера ль это было?),
только время — не то,
что считает Европа,
а вращенье вселенского
калейдоскопа,
его вертят клешнями
гигантские крабы:
костяные,
сухие, как смерть, баобабы.
3
…По пустынной саванне
спешит голубая машина
(это в Африке было,
посредине Бенина),
вдруг, как радужный смерч,
толпясь и блистая,
налетает безумная бабочек стая —
от песков до небес,
ни конца ей, ни края.
Но с налета — о, Господи! —
горе немое:
смерть цветасто пятнает
стекло ветровое!
"Тормози!
Мы врываемся в рай, как убийцы!.." —
это в Африке было,
в Москве повторяется, снится:
мчатся бабочки снова,
большие, как птицы,
золотые, лиловые, алые, черные,
небывалые,
обреченные…
спешит голубая машина
(это в Африке было,
посредине Бенина),
вдруг, как радужный смерч,
толпясь и блистая,
налетает безумная бабочек стая —
от песков до небес,
ни конца ей, ни края.
Но с налета — о, Господи! —
горе немое:
смерть цветасто пятнает
стекло ветровое!
"Тормози!
Мы врываемся в рай, как убийцы!.." —
это в Африке было,
в Москве повторяется, снится:
мчатся бабочки снова,
большие, как птицы,
золотые, лиловые, алые, черные,
небывалые,
обреченные…
ЭЛЕКТРОННЫЕ ЧАСЫ
Часы ручные тикали —
бессонные труды,
а новые — не дико ли? —
набрали в рот воды.
Теперь не слышу времени,
теперь оно ко мне
среди чужого племени
крадется в тишине.
бессонные труды,
а новые — не дико ли? —
набрали в рот воды.
Теперь не слышу времени,
теперь оно ко мне
среди чужого племени
крадется в тишине.
НОЧНАЯ БАЛЛАДА
"Вот в этой книге — жизнь моя,
мои полсотни лет,
война, чужбина и беда,
любовь, тоска и свет,
здесь весь мой мир…" —
в ночном лесу
так говорил поэт,
а у нее лишь красота
и девятнадцать лет.
Ей было девятнадцать лет,
она была права,
в ту ночь ей были ни к чему
далекие слова, —
когда он книгу ей вручил,
она из озорства
ее метнула в темноту,
где корни и трава.
"Посмотрим, сможешь ли, поэт,
былое превозмочь?
За кем погонишься из нас?" —
и побежала прочь.
Но медленно пошел поэт
своим путем сквозь ночь,
один шагал он, и никто
не мог ему помочь…
Она вернулась и нашла
ту книгу меж корней.
Он не узнал…
И умер он
в один из черных дней.
Но после смерти всё ясней
вставал он перед ней…
Она состарилась в глуши.
Что может быть грустней?
мои полсотни лет,
война, чужбина и беда,
любовь, тоска и свет,
здесь весь мой мир…" —
в ночном лесу
так говорил поэт,
а у нее лишь красота
и девятнадцать лет.
Ей было девятнадцать лет,
она была права,
в ту ночь ей были ни к чему
далекие слова, —
когда он книгу ей вручил,
она из озорства
ее метнула в темноту,
где корни и трава.
"Посмотрим, сможешь ли, поэт,
былое превозмочь?
За кем погонишься из нас?" —
и побежала прочь.
Но медленно пошел поэт
своим путем сквозь ночь,
один шагал он, и никто
не мог ему помочь…
Она вернулась и нашла
ту книгу меж корней.
Он не узнал…
И умер он
в один из черных дней.
Но после смерти всё ясней
вставал он перед ней…
Она состарилась в глуши.
Что может быть грустней?
ПОЛОУМНЫЙ
Я научен теперь, я научен,
я прикинусь нормальным, иначе
будут снова ловить и настойчиво мучить.
Делать нечего. Поутру
просыпаюсь, иду умываться, —
хлещет кровь из открытого крана,
ничего, я беру полотенце,
отпечаталось красным лицо,
всё в порядке, я к вам выхожу,
напевая игривый мотив,
все довольны, и завтрак на столике, —
в этом мире никто не убит.
я прикинусь нормальным, иначе
будут снова ловить и настойчиво мучить.
Делать нечего. Поутру
просыпаюсь, иду умываться, —
хлещет кровь из открытого крана,
ничего, я беру полотенце,
отпечаталось красным лицо,
всё в порядке, я к вам выхожу,
напевая игривый мотив,
все довольны, и завтрак на столике, —
в этом мире никто не убит.
* * *
Тоскуют сегодня ночью быки, коровы и овцы,
которых на бледном рассвете погонят гуртом на убой,
тоскуют сегодня ночью львы, слоны и жирафы,
которых утром снова разглядывать люди придут,
тоскуют сегодня ночью бездомные кошки, собаки,
которых завтра утром не пустят опять на порог,
тоскует сегодня ночью земля, насытившись ливнем,
не будучи больше в силах влагу в себя принимать…
Тоскую сегодня ночью, потому что завтра опять…
которых на бледном рассвете погонят гуртом на убой,
тоскуют сегодня ночью львы, слоны и жирафы,
которых утром снова разглядывать люди придут,
тоскуют сегодня ночью бездомные кошки, собаки,
которых завтра утром не пустят опять на порог,
тоскует сегодня ночью земля, насытившись ливнем,
не будучи больше в силах влагу в себя принимать…
Тоскую сегодня ночью, потому что завтра опять…