Елена БАРИНОВА
ПО ДОРОГЕ В ПЕНЗУ
* * *
Теперь уже можно, плачь,
Уткнувшись в мое плечо.
Как маленький мальчик, плачь
Потерянно и горячо.
Или с гордыней своей
Живи, но живи один —
Верней, умирай и не смей
Звонить мне и не приходи.
Пусть тают льдинки обид,
Будь слабым, локти кусай,
Будь нежным, забыв про стыд,
Плачь, мальчик, и воскресай!
Уткнувшись в мое плечо.
Как маленький мальчик, плачь
Потерянно и горячо.
Или с гордыней своей
Живи, но живи один —
Верней, умирай и не смей
Звонить мне и не приходи.
Пусть тают льдинки обид,
Будь слабым, локти кусай,
Будь нежным, забыв про стыд,
Плачь, мальчик, и воскресай!
* * *
Там, где имя твоё — плеск воды,
А моё — тихий шелест песка,
Ты не спросишь уже: "Кто ты?" —
Засыпая в объятьях скал.
Там закончатся все слова.
Я усну и увижу сон.
И беззвучно качнется трава,
Прорастая сквозь небосклон.
И погаснет закатный свет,
И растает дневной мираж.
Это мой персональный бред.
Он ничем не абсурдней, чем ваш.
А моё — тихий шелест песка,
Ты не спросишь уже: "Кто ты?" —
Засыпая в объятьях скал.
Там закончатся все слова.
Я усну и увижу сон.
И беззвучно качнется трава,
Прорастая сквозь небосклон.
И погаснет закатный свет,
И растает дневной мираж.
Это мой персональный бред.
Он ничем не абсурдней, чем ваш.
* * *
Что там меж нами было?
Кто разберёт? Кто вспомнит?
Роза ветров остыла,
Осыпалась пылью средь комнат
В богом забытых трущобах —
Им-то какое дело
До прошлого? Им ещё бы
Один пережить понедельник
И дотянуть до зарплаты
В день Судный, а там — воскресенье.
Они до рожденья распяты
Меж светом и собственной тенью.
О чём они спорили? Кто там
Решил: кто тут раб, кто хозяин?
Родительская суббота.
Поминки. Авель и Каин.
Кто разберёт? Кто вспомнит?
Роза ветров остыла,
Осыпалась пылью средь комнат
В богом забытых трущобах —
Им-то какое дело
До прошлого? Им ещё бы
Один пережить понедельник
И дотянуть до зарплаты
В день Судный, а там — воскресенье.
Они до рожденья распяты
Меж светом и собственной тенью.
О чём они спорили? Кто там
Решил: кто тут раб, кто хозяин?
Родительская суббота.
Поминки. Авель и Каин.
* * *
А времена — всегда не те,
И обстоятельства, кстати, тоже.
Доводит борьба гениальных идей
Имеющих нервы до дрожи.
Когда полнолуние входит во вкус
И требует: хлеба и крови! —
Так просто забыть это имя — Иисус —
И отказать ему в крове.
Он "честность и честь" начертал на щите.
И вот сквозь забавный скрежет
Ему говоришь: времена — не те,
А вот персонажи — всё те же.
И обстоятельства, кстати, тоже.
Доводит борьба гениальных идей
Имеющих нервы до дрожи.
Когда полнолуние входит во вкус
И требует: хлеба и крови! —
Так просто забыть это имя — Иисус —
И отказать ему в крове.
Он "честность и честь" начертал на щите.
И вот сквозь забавный скрежет
Ему говоришь: времена — не те,
А вот персонажи — всё те же.
* * *
Падать с небес на землю
Больно должно быть, милый?
Ангелы на небе дремлют
В обнимку с нечистой силой.
Память тасует факты
И ворошит аргументы.
Ей, древней старухе, как-то
Не важно, где ты и с кем ты.
Тихо и складно мурлыча
В поисках соли и перца,
Сжимаю в когтях добычу —
Твое драгоценное сердце.
Растут у ангелов рожки
С каждой утекшей ночью.
Льва принимать за кошку
Неосмотрительно. Очень.
Больно должно быть, милый?
Ангелы на небе дремлют
В обнимку с нечистой силой.
Память тасует факты
И ворошит аргументы.
Ей, древней старухе, как-то
Не важно, где ты и с кем ты.
Тихо и складно мурлыча
В поисках соли и перца,
Сжимаю в когтях добычу —
Твое драгоценное сердце.
Растут у ангелов рожки
С каждой утекшей ночью.
Льва принимать за кошку
Неосмотрительно. Очень.
* * *
Когда обида схлынет, как волна,
И унесёт с собой останки жалких хижин,
Откроется прекрасная страна
Тому, кто выжил.
Не сразу, нет. Сначала ты один
Меж с корнем вырванных деревьев и растений
И сердцу твоему родных руин
Пройдёшь дорогою прощаний и прощений.
Сначала ты в хохочущую грязь
Зароешь все бесценные потери,
Чтоб, счётчик обнулив, с нулём смирясь,
Учиться новой жизни в новой эре.
И унесёт с собой останки жалких хижин,
Откроется прекрасная страна
Тому, кто выжил.
Не сразу, нет. Сначала ты один
Меж с корнем вырванных деревьев и растений
И сердцу твоему родных руин
Пройдёшь дорогою прощаний и прощений.
Сначала ты в хохочущую грязь
Зароешь все бесценные потери,
Чтоб, счётчик обнулив, с нулём смирясь,
Учиться новой жизни в новой эре.
* * *
Эй, выбирай всё что хочешь, только плати!
Деньги? О чём ты, милый? Ведь Бог — не дурак,
Хоть и не прочь со смертными пошутить
Под настроенье, но золото — это так...
Так, для отвода глаз. Он возьмёт своё
Позже. Тогда и узнаешь, что и почём.
Ты же не веришь в сказки? Душа — враньё?
Только когда из глаз потечёт... да ничё, ничё...
Незачем слушать тебе сумасшедший бред
Впавшего в детство или в маразм старика.
Страсти своей забирай вожделенный предмет
И уходи. Уходи, тебе рано пока!
Что он там выбрал? Мелочь какую-нибудь…
Славу? Машину? Девчонки влюблённый взгляд?
Глупый! Чем выше цена, тем короче путь —
Путь по наклонной, но либо в рай, либо в ад.
Солнце садится... И только тебе, Вечный жид,
Нету покоя. Торговля — дела, дела...
Что ты там выбрал? Не верю! Душа дрожит...
Вечную жизнь, говоришь? Значит — смена пришла.
Деньги? О чём ты, милый? Ведь Бог — не дурак,
Хоть и не прочь со смертными пошутить
Под настроенье, но золото — это так...
Так, для отвода глаз. Он возьмёт своё
Позже. Тогда и узнаешь, что и почём.
Ты же не веришь в сказки? Душа — враньё?
Только когда из глаз потечёт... да ничё, ничё...
Незачем слушать тебе сумасшедший бред
Впавшего в детство или в маразм старика.
Страсти своей забирай вожделенный предмет
И уходи. Уходи, тебе рано пока!
Что он там выбрал? Мелочь какую-нибудь…
Славу? Машину? Девчонки влюблённый взгляд?
Глупый! Чем выше цена, тем короче путь —
Путь по наклонной, но либо в рай, либо в ад.
Солнце садится... И только тебе, Вечный жид,
Нету покоя. Торговля — дела, дела...
Что ты там выбрал? Не верю! Душа дрожит...
Вечную жизнь, говоришь? Значит — смена пришла.
* * *
Преодолев себя, перерасти
Свою иссушенную солнцем кожу —
Мне снова голос слышится: прости,
Но в эту полночь вновь тебя я брошу.
И тень моя, лежавшая у ног,
Подобно чародею из Магриба
На перекрёстке тысячи дорог
Поднявшись, предлагает: мы могли бы...
Возможно всё, покуда автор спит
И, разогнув натруженную спину,
Ещё Сизиф не видит, как летит
Его проклятье в сонную долину.
Покуда черный кофе с коньяком
Ещё дымится в чашке, остывая,
Душа глядит испуганно кругом,
Привычный мир уже не узнавая.
Всего один глоток свободы злой,
Когда возможно всё и никого нет рядом.
И ты болтаешься меж небом и землёй,
За вечное перо цепляясь взглядом.
Свою иссушенную солнцем кожу —
Мне снова голос слышится: прости,
Но в эту полночь вновь тебя я брошу.
И тень моя, лежавшая у ног,
Подобно чародею из Магриба
На перекрёстке тысячи дорог
Поднявшись, предлагает: мы могли бы...
Возможно всё, покуда автор спит
И, разогнув натруженную спину,
Ещё Сизиф не видит, как летит
Его проклятье в сонную долину.
Покуда черный кофе с коньяком
Ещё дымится в чашке, остывая,
Душа глядит испуганно кругом,
Привычный мир уже не узнавая.
Всего один глоток свободы злой,
Когда возможно всё и никого нет рядом.
И ты болтаешься меж небом и землёй,
За вечное перо цепляясь взглядом.
* * *
Ах, бедняжечка Авель!
Что ж ты наделал, глупый!
Каин — не флейта. Кто вправе
играть неумело и грубо?
Он — дурачок, с каждой тварью
нянчится, землю пашет...
От алтаря веет гарью:
Кто хитрее — тот старше!
Кто хитрее — тот пастырь!
А остальные — в стадо!
Что же ты, языкастый,
сделал со старшим братом?
За Богом — не заржавеет,
он своё ещё скажет.
Чувствуешь: гарью веет?
Сам себя каждый накажет…
Что ж ты наделал, глупый!
Каин — не флейта. Кто вправе
играть неумело и грубо?
Он — дурачок, с каждой тварью
нянчится, землю пашет...
От алтаря веет гарью:
Кто хитрее — тот старше!
Кто хитрее — тот пастырь!
А остальные — в стадо!
Что же ты, языкастый,
сделал со старшим братом?
За Богом — не заржавеет,
он своё ещё скажет.
Чувствуешь: гарью веет?
Сам себя каждый накажет…
* * *
Оставь в покое прошлое своё —
пусть Бог хранит его в библиотеке
на полке, где поросшие быльём
тома, тома... где римляне и греки
застыли, будто мухи в янтаре, —
не вырваться! Ведь даже смерть — не выход,
а только смена дат в календаре.
Прислушайся и ужаснись — как тихо! —
кладбищенскою этой тишиной,
в которой вдруг нежданно где-то рядом
звук голоса живого... за стеной
рассказывает сказки Шахразада…
пусть Бог хранит его в библиотеке
на полке, где поросшие быльём
тома, тома... где римляне и греки
застыли, будто мухи в янтаре, —
не вырваться! Ведь даже смерть — не выход,
а только смена дат в календаре.
Прислушайся и ужаснись — как тихо! —
кладбищенскою этой тишиной,
в которой вдруг нежданно где-то рядом
звук голоса живого... за стеной
рассказывает сказки Шахразада…
ЖЕНЩИНА
Бог её сочинял вдогонку,
из того, что нашлось под рукой, —
обскулился в раю мальчонка,
исходя от безделья тоской.
Рецептуры не соблюдая,
сыпанул второпях, на глазок...
И, закончив, вздохнул: "Ах, какая!"
Повторить бы шедевр! Но не смог...
Что за ингредиент неизвестный —
всё гадал — я вложил в этих баб?
Отче, ты не заметил, как в тесто
капля пота упала со лба…
из того, что нашлось под рукой, —
обскулился в раю мальчонка,
исходя от безделья тоской.
Рецептуры не соблюдая,
сыпанул второпях, на глазок...
И, закончив, вздохнул: "Ах, какая!"
Повторить бы шедевр! Но не смог...
Что за ингредиент неизвестный —
всё гадал — я вложил в этих баб?
Отче, ты не заметил, как в тесто
капля пота упала со лба…
* * *
По дороге на Пензу,
где леса да болота,
бродит в сумерках Эльза,
кличет в небе кого-то,
что-то шепчет сквозь слёзы
и глядит в поднебесье...
Стая птиц безголосых
промелькнёт и исчезнет.
— Мне не больно, не больно
рвать крапиву упрямо,
пока есть колокольня,
где покоится мама!
Молоком мать поила.
Злая мачеха — бражкой.
Я сплела, я нашила
из крапивы рубашки...
Вы куда улетаете,
мальчики, мальчики?
Им без разницы, право,
лишь бы дальше от мачехи…
где леса да болота,
бродит в сумерках Эльза,
кличет в небе кого-то,
что-то шепчет сквозь слёзы
и глядит в поднебесье...
Стая птиц безголосых
промелькнёт и исчезнет.
— Мне не больно, не больно
рвать крапиву упрямо,
пока есть колокольня,
где покоится мама!
Молоком мать поила.
Злая мачеха — бражкой.
Я сплела, я нашила
из крапивы рубашки...
Вы куда улетаете,
мальчики, мальчики?
Им без разницы, право,
лишь бы дальше от мачехи…