Писатель Леонид Шимко создал в литературе новое направление — геосимволизм. И вышедший в 2015 году в издательстве «Вест-Консалтинг» роман писателя из Кабардино-Балкарии «Навтциог» стал «воплощением принципов геосимволизма». В аннотации кратко характеризуются эти самые принципы: «Осознанная опора на символы как важнейшее выразительное средство. Презрение к холодным, сквозящим в умаление человека символам неба и бережное отношение к теплым, земным, пронизанным любовью символам». И прежде чем начать говорить непосредственно о романе, давайте обратимся к личности автора и постараемся отыскать больше информации о геосимволизме.
Леонид Шимко — поэт, прозаик, критик. Родился в 1961 году в городе Прохладном (Кабардино-Балкарская республика). Профессиональный музыкант. Учился в Ленинградской школе для особо одаренных детей при Консерватории им. Римского-Корсакова, Киевском музыкальном училище им. Глиэра, Саратовской консерватории им. Собинова. Изданные им в 2010 и 2012 годах книги «О геосимволизме и около» и «Раб Чар Рун» — шаги в развитии положений геосимволизма. Шимко — автор известной полемической статьи об авторах проекта «Вавилон» на страницах «Литературной России», а также публикаций в «Частном корреспонденте», «Поэтограде», сетевом журнале «Перемены», журнале геосимволистов «Мой берег» и др.
Что же касается геосимволистов, то на просторе Интернета существует немало сайтов, где, так или иначе, обсуждают это течение. На странице Леонида Шимко в livejournal находим сведения об истории геосимволизма. Течение зародилось в 2005 году с выходом статьи Шимко «О весе символов» (цитата с сайта: «Леонид Шимко характеризует геосимволизм как продолжение и ревизию русского символизма начала XX века»). В 2007 году к течению примыкают поэты Сергей Ледовской и Лев Козинский (впоследствии его покинувшие). А в 2008 году в Пятигорске проходит «Первый малый съезд геосимволистов». В этот же период наблюдается прирост сторонников течения, рождаются новые произведения, обретает все большее число читателей интернет-журнал геосимволистов «Мой берег». А Леонид Шимко продолжает оберегать и пестовать созданное им детище, создает новые произведения в духе декларируемой им эстетики.
Итак, «Навтциог». Первое, что привлекает внимание читателя — необычное название, явная загадка. Или символ? Во всяком случае, слово, которое произнесла смертельно больная девушка, пришедшая к дому балкарского старика Адихама. И — он ее впускает в дом и свой мир. На правой щеке шрам, волосы — цвета льна, на губах слова: «Мне некуда идти», а на рентгеновском снимке легкого «краб» — участок темноты (от такого же умерла ее мама). Она, Мария, ушла из дома, чтобы папа не видел, «как я умираю». И просьба к Адихаму одна: «Дай мне день». Это, значит, отоспаться, отдохнуть. И Адихам дает ей его. Но на следующий день девушка не просыпается, не выходит из кунацкой. Сомнения мучают старика, и, наконец, он заходит в комнату: «Девушка спала. Или была без сознания». Адихам ждет, читает газету с новостью про ненавистного ему — не уважившего стариков — Медведева, общается с новообретенным другом, привязавшимся псом Каспаром, слушает радио… А по нему «звучали стихи Жени Лесина». Отметим, что литературный контекст — сюжет в сюжете «Навтциога», множество литературных имен промелькнет в книжке, центральными же можно назвать Алису Ганиеву (ее «Праздничная гора» постоянно осмысливается в романе), Евгения Степанова и Сашу Либуркина (приехавших в Балкарию на праздник). Адихам — танцор, он чувствует музыку и управляет телом, у него душа творческая, чутко отзывающаяся на все окружающие символы (этим самым он чуть ли не идеальный герой для геосимволистического романа).
Мария же оставалась без сознания. Ее знобило. И в какой-то момент — после пробуждения — она решает исповедоваться Адихаму. Рассказать, как она жила. Адихам выслушал рассказ, а потом отправился в пещеру, обратился к Тейри и:
«…танцевал детство девочки.
Танцевал те идеи, что и составляют детство:
Наивность.
Мечтательность.
Любопытство».
Этим обрядом он старался облегчить ее страдания, он просил у Тейри помощи для Марии. А «когда он зашел в дом, Мария была мертва». Что произошло дальше — не совсем понятно: тут вмешиваются символы, и повествование развивается по идеалистической траектории (а, может быть, дальнейшее почудилось старому Адихаму, создавшему свои символы — Марию и окружающее пространство?): на утро Мария «стояла на пороге дома и смотрела на него». Начинался период выздоровления. Долгий и мучительный. Но болезнь — краб в легких — отступала («это был май ее выздоровления», «это был июнь их разговоров»), и вот Адихам и Мария выходят на прогулки, вот идут в поселок, вот отправляются к озерцу, и Мария, обнажившись (Адихам в это время стоит за скалой), купается. Вот заходит разговор о Тейри и, как явствует из рассказа Адихама, это «первые, коренные, истинные балкарские Боги».
Лирическая история о старце и девушке перемежается политическими и литературными зарисовками. Вот на страницах книги возникают заблокированные в одном из домовладений боевики, вот наступают дни КТО, вот идет речь о Ельцине и Горбачёве, вот появляется хулительный плакат, адресованной «Единой России»…
Между тем Адихам влюбляется в девушку, но боится себе признаться в этом. И видит ответную симпатию, обращенную к нему. Чтобы не сойти с ума он, поступая благородно, начинает искать Марии жениха. Но первые парни, с которыми он знакомит «внучку», оказываются геями… Такие реалии жизни. Внучка реальная у Адихама тоже есть, Хафисат, и она периодически появляется с просьбами о переезде старика в Америку, а затем — вызове остальных родственников. Проживший жизнь на родной земле Адихам последовательно отказывается.
Между героями периодически возникают разговоры о том, стоит ли Марии жить вместе с Адихамом. Кончаются они одинаково, старик отвечает девушке: «Живи у меня, сколько хочешь». Но не выдерживает и срывается в Моздок, к отцу Марии.
«— Она живет у меня.
Он ожидал, что ее отец удивится. Удивления не было:
— Девочка уже взрослая. Сама выбирает себе мужчин».
И вскоре следует признание, которое герой делает самому себе: «Я ее люблю».
Причина же тому, что Мария оставалась в доме Адихама, зиждилась на еще одном символе. Гадании. «Перед чашкой (мы пропускаем первые действия гадающих. — Е. М.) поставили зеркало так, чтобы свет луны, отражающийся от зеркала, падал в воду. Оксана (подруга Марии. — Е. М.) смотрела первой. Тогда она и увидела в воде лицо своего жениха». Не трудно догадаться, что Марии открылось в воде: «Я увидела тебя, Адам. Ты мой жених». Здесь символы переплетаются. Адихама Мария зовет Адамом и в определенный момент просит называть ее Евой. Имена Мария, Ева и Адам — библейские, что наполняет текст романа новыми смыслами.
В какой-то период происходит окончательное сближение: «Какое отношение имел сам Адихам к этому танцу противоположностей? Может, это он сам, проникающий в податливость Марии, ее послушание и глубину, был волей, высотой и напористостью?». Старик решает быть с Марией столько, сколько им отпущено Тейри, и вскоре она говорит ему: «У нас будет ребенок». После этого (и литературного праздника) события развиваются стремительно. В нальчикском пансионате рентген показал у Марии (Адихам ее туда определил как внучку) «краба» — возвращение опухоли, даже ее рост. Одно экспериментальное лекарство могло помочь. И на это были все надежды. Еще два события сошлись в одной точке — Адихаму нужно было на несколько дней уезжать в Москву, и в том же пансионате находилась и родная внучка старика Хафисат.
А в столице Адихама догоняет страшное известие:
«— Она умерла.
— Когда?
— Сегодня утром. Никто и предположить не мог».
Трудно словами передать горе, нахлынувшее на Адихама. Лишенный смысла жизни, старик «вернулся на родную землю, чтобы умереть на ней». Однако по земле родины уже ходили сапоги американских солдат. Всюду — разорение и смерть. Всюду — ужас и опустошение. Как и на душе Адихама. Символично.
Впрочем, добравшись до дома, он встречает там… Марию, выписавшуюся из пансионата. Оказывается, умерла родная внучка старика — Хафисат.
И все-таки Мария умирает — в объятьях страсти, рядом со своим «мужем», своим Адамом.
«Он нашел в глубине пещеры сосуд с красной глиной. Вернулся к Марии. Обмазал глиной ее лицо. Вложил в ее руки “Праздничную гору”. Сел рядом. Взял Марию за остывающие руки. Заставил себя умереть».
И лишь в самом конце объясняется значение слова «навтциог». Это — символ. Чего? Местности? Вечности? Рая? «Одно значение выворачивается другим. Но ведь это же символы выворачиваются: один — другим?». Не только навтциог символ — вся история Адихама и Марии глубоко символична. Как символичны и многие другие события и слова (например, «Дай мне один день»), произошедшие и сказанные в романе. В этом аспекте роман действительно отвечает основному постулату геосимволизма, поскольку все основные символы романа сосредоточены вокруг любви, чувств, земного и настоящего. В этом смысле задача Леонида Шимко, несомненно, выполнена.