Раньше времени огрубевшая, как базальт,
из которого сколот памятник в переулке,
я иду, всегда оборачиваясь назад,
и навстречу мне то ангелы, то придурки.

И сентябрьская ночь в огнях, и страна в огне,
вдоль запруженных площадей, по мостам усталым,
мимо легкого бытия я иду, и мне,
как свинец тяжела голова со своим уставом.

Сквозь пропавших из виду тех, кто меня берег,
сквозь когда-то любимых мной в людской веренице,
я иду, и с любого ракурса, как буек,
только Царство небесное светится или снится.

Четверть часа, от силы, двадцать минут по трассе,
с разных сторон могилы, ровные, как матрацы.
Следом за мною выйдет девушка в черной куртке.
Стану чуть ядовитей, спрячу в карман окурки.

И, опершись на палку, мирно вдохну окрестность,
скоро здесь будет свалка вместо тиши древесной,
смолкнет, как птичья стая, круговорот в природе,
впрочем, я не узнаю, время мое уходит.

Устанешь от надзирателей, утешителей,
ценителей, божьей искры огнетушителей,
от трусов, шлюх, алкоголиков, подражателей,
от гениев, небожителей, обывателей.

Устанешь от одиночества, шума, жалости,
публичности, ярости, ветрености, усталости,
от веры, надежды, господа, правды выспренной,
и лишь от любви не сумеешь устать воистину.

Ожидай меня тет-а-тет
с гробовой темнотой. Взамен
вот тебе невесомый свет
разговоров, забот, измен.

Ожидай меня без ума
и привязанности к вещам,
чтобы утром скользнуть в туман,
ничего не пообещав.

Ожидай меня, не скорбя,
словно в пасмурный выходной.
Полюби меня про себя.
Говори обо мне со мной.

Загоняет ли хворь в постель,
одиночество — в западню,
как страницу своих страстей,
близко к сердцу тебя храню.

Многозначная пастораль,
мой нескладный декамерон,
открывай себя, простирай
в поднебесье со всех сторон!

Чуть захватит дух с высоты,
но земной эпилог зловещ...
Все кончается здесь, будь ты
хоть планида моя, хоть вещь.

Юность в прошлом. Лето в лужах.
Пресный хлеб. Разбитый сон.

Я не мальчика, но ужас —
с глаз долой, из сердца вон

При кладбищенской часовне
благовестят звонари.

Кто здесь, Боже, хоть напомни,
называл меня Мари.

Все случилось. Вся усталость,
словно ясность в полусне.

Так мерило обреталось.
что теперь осталось мне,

неприкаянной кликуше,
в мире мертвых и калек...

Только исповеди слушать,
да читать Татьяну Бек.

Это время армрестлинга. Время рук,
отстраняющих, греющих. Время смут.
Говори помалу, на тихий звук
сотрясаются стены в моем дому.

Мой сердечный вор, полумрак, абрек,
беспредельщик, ветхозаветный сон.
Да святится имя твое вовек,
оттого, что слово твое — закон.

И на пределе сил
страсть застает врасплох.
Архангел Михаил,
скажи, а кто как Бог?

До битвы снег белей,
чем горностаев мех.
Архангел, пожалей,
гордыня, – смертный грех.

Но вот горит беда,
и ересь не порок.
Гора, иди сюда,
я женщина-пророк.

Прицелен мой напев
и авангард матер.
Во мне зола всех дев,
взошедших на костер.

Мне гибель или боль
от благородной лжи.
О, бедный мой король,
тебе ведь с этим жить.

Сквозь марево боев,
история— судья.
Предательство твое
и преданность моя...

Вся череда кощунств
вокруг земной оси, —
как я тебя прощу,
и Бог меня спаси.