Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Андрей Анисимов



АБОРИГЕН


— Здесь, — сказал Николаев.
Бучнев выполз из бетонной трубы, по которой они ползли последние десять минут, и огляделся. Помещение, где он очутился, оказалось значительно просторней перехода, но это отнюдь не означало, что здесь было просторно. Нечто вроде распределительного узла — широкая, цилиндрической формы, камера, достаточно большая, однако настолько плотно заполненная соединительными муфтами кабельных трасс, коммутационными щитами и вентилями, что среди этого многообразия различных коммуникаций с трудом можно было найти пятачок свободного пространства, где могли свободно встать два человека, не касаясь при этом ничего вокруг и друг друга. Тусклый дежурный свет единственной крошечной панели освещал богатый набор свисающих с кабелей и трубопроводов разноцветных пластиковых бирок с непонятными Бучневу обозначениями, покрытый ржавым налётом металлический потолок с наглухо закрытым люком и спускающейся от него лестницей, и такой же пол, сплошь состоящий из массы меньших по размеру лючков.
— Здесь, — повторил Николаев, указывая на один из них.
Он достал из сумки гаечный ключ и принялся раскручивать тронутые ржой болты, держащие крышку. Из полустёртой надписи на ней явствовало, что под крышкой находится нечто именуемое ВВ-36.
— Что это?
— Заглушка вентиляционной системы… Той самой, что ведёт в нужное место. Единственная неопломбированная.
— Странно, что её пропустили.
— Ничего странного. В первоначальном проекте было полно разных недоработок, так что при строительстве приходилось вносить уйму изменений и дополнений, мелких, как правило, и не фиксируемых документально. Поэтому упоминания об этой заглушке ты не найдёшь нигде, и поэтому-то её пропустили. Из обслуги о ней знаю я, да ещё два-три сторожила. "Крысам" она, скорее всего, тоже известна, но те помалкивают. Им и так достаётся от координатора.
— Мне они тоже ничего не сказали, — заметил Бучнев.
Николаев хмыкнул.
— А ты думал, они будут изливать душу первому встречному. Тем более новичку. Эти парни себе на уме.
— А сюда они лазали? — поинтересовался Бучнев. — Как думаешь.
Николаев с сомнением покачал головой.
— Если и лазали, то давно. Эту заглушку не трогали месяцев шесть или семь, точно.
Николаев открутил последний болт, поддел отвёрткой крышку и отложил её в сторону. Под ней открылась короткая труба колодца, с приваренными ёлочкой прутьями, соединяющаяся с Г-образной железной глоткой воздуховода. Один конец его уходил куда-то в сторону, другой — вертикально вниз, теряясь в беспросветном чернильном мраке, дохнувшем на людей спёртым воздухом изолированных от остального Лабиринта тоннелей. Николаев посветил вниз фонариком и удовлетворённо хмыкнул.
— Тебе вниз. Спустишься до вентиляционных коробов, а там смотри по меткам. Красные идут к резервному контуру, белые — как раз в сторону штолен. Заслонка будет метров через десять. Снимешь решётку — и ты на месте.
— Я помню.
— Тогда порядок. — Николаев собрал инструменты в сумку и забросил её за плечо. — В общем, как договорились. Я возвращаюсь ровно через два часа. Ни минутой позже. Если тебя тут не будет, я вызываю спасателей. Что им сказать, я, надеюсь, тоже помнишь.
Бучнев кивнул.
— И учти, это может начаться везде. Не только во второй. Был случай, когда двоих накрыло в радиальном коридоре. Так что, как спустишься, будь начеку.
— Понял.
— И не забывай про метки. Первую оставь прямо здесь.
— Здесь? — удивился Бучнев. — Зачем?
— Мало ли что случиться… Панель погаснет, фонарь откажет, я задержусь… Тут надо быть готовым ко всему. Так что меть каждый поворот, спуск или подьём, и каждый десятый шаг.
— Всё так серьёзно?
— Вот поплутаешь в этом лабиринте, да ещё впотьмах, тогда поймешь насколько это серьёзно.
— А "крысы" не метят… — заметил Бучнев.
— На то они и "крысы" — лаконично ответил Николаев.
— Кстати, ты ведь тоже не метил… Кажется.
Николаев снова хмыкнул.
— Я знаю этот район не хуже "крыс". И всё равно мечу… И пока шёл, тоже метил, просто ты не заметил этого, — сказав это, Николаев провёл ладонью по ближайшей трубе. Казалось, он только прикоснулся к ней, но когда убрал руку, на трубе, к удивлению Бучнева оказался замысловатый трёхцветный крючок — его личная метка. Даже не просто метка, а целое шифрованное послание для того, кто знал, как её прочесть. Бучнев пока не очень хорошо разбирался во всех тонкостях такого письма, но ловкость, с которой смотрители ставили эти метки, не переставала поражать его.
Сконфуженно крякнув, Бучнев "выбил" из напульсного пенала маркер и, стараясь подражать ловким движениям профессиональных смотрителей, быстро обвёл горловину колодца прерывистой красно-жёлтой линией по всей окружности, завершив её "поросячьим хвостиком" указывающим в ту сторону, с которой они вошли в камеру. Получилось не очень чётко и ровно, но Бучнев остался доволен. Первые метки, которые он ставил три месяца назад, вызывали у него только чувство неловкости.
— Порядок, — констатировал Николаев, протягивая Бучневу руку. — Удачи тебе. И помни — два часа.
Бучнев пожал протянутую руку, подхватил рюкзак и начал спускаться, пробуя прочность ступеней, прежде чем перенести на них весь свой вес. Он насчитал их одиннадцать, когда импровизированная лестница сменилась скобами приваренными к стенам воздуховода, и ещё сорок две, когда кончились и они. Уцепившись за самые нижние ступени, Бучнев спустил в темноту ноги и почти сразу коснулся ими глухо громыхнувшего под ним дна: вентиляционный короб оказался не таким уж и высоким. Встав в него, Бучнев зажёг фонарь и первым делом поставил вторую метку, точно такую же, как и первая — так называемую "полную" метку, а не те скупые короткие штришки, которыми метят спуски, подъёмы и повороты профессиональные лабиринтоходцы. Ярко фосфоресцирующее кольцо отныне можно будет безошибочно найти даже в глубокой мгле, покуда состав маркера не утратит активность и не потускнеет. После этого краска ещё какое-то время будет видна как просто рубиново-жёлтая полоса, затем пропадёт и она. Делалось это специально для того, чтобы не путать старые метки с новыми, и не загромождать подземные переходы ненужными уже знаками. Даже в эпоху точных электронных карт и планов, здесь, зачастую, это был единственный способ сориентироваться. Подземелье диктовало свои законы, что создавало особый ореол романтичности вокруг него, и что в конечном итоге неудержимо влекло сюда разного рода искателей приключений.
Убрав маркер, Бучнев взглянул вверх, в колодец по которому только что спустился.
Николаева там уже не было; тускло горела панель и хорошо заметная даже с такого расстояния верхняя метка. Теперь каждому было видно, что в колодец спустился человек, но спускаться без метки действительно было бы грубейшим нарушением элементарных правил безопасности. "Крысы", правда, постоянно игнорировали их, за что справедливо преследовались администрацией. Коммуникации города имели огромную протяжённость, и блуждать в них, ориентируясь исключительно по памяти, было крайне рискованным делом. "Крысы" находили в этом риске особое наслаждение, а сеть шахт, туннелей и переходов каждый год взимала свою дань: кто-нибудь да пропадал.
Иных так и не находили. И их бренные останки по-прежнему лежали где-то здесь, в этом невероятном лабиринте штолен, шахт и переходов.
А может, и не только останки.
Бучневу вдруг стало не по себе. Он невольно замер, прислушиваясь к мёртвой тишине подземелий, чувствуя, как по коже бежит неприятный холодок. Странно, он не слышал ни одной истории или байки о призраках, обитающих в старых выработках и брошенных транспортных магистралях. Любое подземелье просто обязано быть пристанищем разного рода потустороннего. Чем хуже подземелье лунного города? А вообще, кто-нибудь видел на Луне хоть одно приведение?
Привидений не видели, но полтергейст был. Именно поэтому он и здесь. И это место совсем рядом.
Пригнувшись, Бучнев обвёл вокруг себя фонариком. Первая метка, которую он обнаружил, оказалась белой — просто галочка, нарисованная обычной масляной краской. Повернувшись к ней спиной, он пошарил фонариком по рыжим стенкам короба, покуда не наткнулся на красную. Его путь лежал в эту сторону.
Расстояние до заслонки он отметил двумя своими метками. Добравшись до неё, Бучнев обернулся, с удовлетворением отметив, что метки видны прекрасно и складываются в чёткую цепочку. За ним оставался своеобразный световой след, по которому можно было уверенно двигаться даже в кромешной тьме, и даже такому неопытному человеку, как он. С другой стороны, по нему же мог пойти и кто-нибудь другой, в том числе и спасатели, которые постоянно проверяли Лабиринт, отыскивая в нём заплутавших туристов и "крыс", и тогда дело могло кончиться скандалом, и опечатыванием последнего доступа на столь вожделенный уровень. Этого Бучневу никак не хотелось. В то же время, наверняка существовали и другие не опечатанные, бесконтрольные лазейки, по которым можно было добраться сюда. Николаев явно кое-что утаил.
Заслонка представляла собой обычную стальную плиту, двигающуюся в пазах, и регулирующая количество втягиваемого вентсистемой воздуха. Механизм заслонки давно был сломан, и её пришлось толкать руками, сдвигая скрежещущее от ржи железо сильными, резкими рывками. Сдвинув-таки её, Бучнев обнаружил под заслонкой решётку.
Следуя инструкциям Николаева, Бучнев нашёл фиксирующие защёлки, освободил решётку, после чего та просто откинулась вниз на жутко скрипучих петлях. Посветив в открывшееся отверстие, Бучнев увидел метрах в трёх под собой бетонный пол 16-го вспомогательного уровня. Если верить схеме, отсюда до штольни №2 было рукой подать.
Покопавшись в рюкзаке, Бучнев достал верёвочную лестницу. Закрепив её специальными фиксаторами за край кожуха, он сбросил лестницу вниз, надел рюкзак, включил анализатор, пометил маркёром прямоугольный проём решётки и только после этого начал спускаться. Через несколько секунд он уже стоял внизу.
16-й вспомогательный уровень планировался как погрузо-разгрузочный терминал на одной из многочисленных транспортных магистралей, связывающих в единое целое Селенобург, Электрическую Долину, Ильменитовые Копи и Плавильни. По проекту здесь должны были располагаться складские помещения, ремонтные мастерские, отстойники для транспортных модулей, погрузо-разгрузочные системы и многое другое, необходимое для нормального функционирования данной транспортной артерии. Уровень должен был быть одним из бесчисленных узлов в постоянно расширяющейся сети, охватывающей собой едва ли не четверть всей Луны, но ему так и суждено было остаться лишь в проекте. Строители успели построить только основной ствол, и крошечную часть того, что проектировалось вокруг, когда при проходческих работах в штольне №2 долженствующей соединить два радиальных коридора, начала происходить разная чертовщина.
Сначала появился звук — дикий высокочастотный пульсирующий визг, который точно бурав вонзался в мозг работающий в штольне людей, доводя за считанные минуты самых стойких из них до полуобморочного состояния. Вне штольни всё исчезало, и ретировавшиеся поначалу строители, попытались было вернуться обратно, тут же снова попав под пресс звуковых пульсаций. Впрочем, как выяснилось, данное явление к звукам не имело вообще никакого отношения. Установленные в штольне системы контроля окружающей среды не зафиксировали никаких посторонних шумов, кроме тех, что издавали сами люди и работающие механизмы. Микрофоны остались глухи к загадочным пульсациям, из чего можно было сделать некоторые выводы, ничего, правда, конкретно не объясняющие.
Собранная наспех группа специалистов разных направлений ещё спорила относительно природы данного явления, когда в штольне начали самопроизвольно перемещаться предметы. Утихшие ненадолго пульсации дали возможность учёным беспрепятственно проникнуть в штольню, но вместо звуков их встретили там плавающие в воздухе части крепежа, со страшным скрежетом ползающие по полу контейнеры с оборудованием и преследующие их по пятам совершенно спятившие роботы. Затем снова вернулась пульсация.
Во избежание непредвиденных осложнений, работы на всём уровне прекратили, а специально созданная комиссия принялась за изучение феномена. К каким результатам она пришла, так и осталось тайной за семью печатями, но работы на 16-м уровне больше не возобновлялись. "Нехорошее" место изолировали, стройку перенесли, решив, что проще построить терминал где-нибудь в другой части магистрали, чем дожидаться объяснения загадки здесь. Официально закрытие строительства мотивировали обнаружением опасных пустот в породе, но, как известно, шила в мешке не утаишь. По всей Луне и за её пределами поползли самые разнообразные слухи, будоражащие воображение даже самых неверующих и скептичных. К заброшенному уровню потянулись охотники за аномалиями и просто любопытные, что вынудило администрацию Центрального Промышленного Района опечатать все входы-выходы с уровня, снабдив их к тому же датчиками доступа. Однако особо настойчивые всё же находили путь…
Как-то так получилось, что о 16-м уровне начали забывать, и к тому времени, когда в Селенобурге появился Бучнев, от него не осталось даже упоминания ни на одной из схем. Вся информация о 16-м вспомогательном уровне района 36-12 была тщательнейшим образом вымарана, только Бучнев точно знал, что уровень есть и где примерно — тоже. Оставалось только найти дорогу к нему. Знакомство с Николаевым решило и эту проблему.
И вот он здесь.
Стоя возле лестницы, Бучнев увеличил силу светового потока фонаря и не спеша огляделся. Яркое голубое пятно скользнуло по глухой бетонной стене, выхватив их мрака змеящиеся по ней кабели, переползло на пол, пробежало по сложенным в штабеля стальным балкам и зловещего вида механизмам и бесследно утонуло в глубине изгибающегося огромной дугой прохода. Проход уходил влево и вправо, окружая собой центральную площадку, где средь хаоса ферм и арматурных прутьев угадывались очертания подъёмников центрального ствола.
Последнее обстоятельство немало удивило Бучнева. Он ожидал, что в давным-давно покинутом уровне царит беспросветный мрак, а тут, оказывается, ещё остались работающие панели, дающие хоть и очень слабый, но всё же свет. Видимо, кое-какие питающие фидеры просто забыли обесточить, либо же кто-то специально подал питание на панели, уже позже, после закрытия уровня, в обход основных энергосетей. В любом случае свет был, причём радиальные коридоры оказались освещёнными значительно лучше, нежели центральная площадка, — вполне достаточно для того, чтобы можно было что-то рассмотреть там без помощи фонаря. Миновав два из них — №4 и №5 — Бучнев очутился перед входом в тот, от которого ответвлялась штольня №2.
Здесь тоже было полно разного добра и механики: лежали приготовленные к сборке части тюбингов, громоздились штабеля узких прямоугольных ящиков, поставленные как попало грузовые платформы, а всю центральную часть коридора занимал похожий на огромную многоножку, самонаращивающийся звенчатый транспортёр. По всему было видно, что строители бросили своё дело в самый разгар работ: часть платформ так и остались неразгруженными, а транспортёр и вовсе был брошен в активном режиме, с заполненными выбранной проходческими щитами породой ковшами, и впускными вентилями гидрораспределителей, оставленными в верхнем, открытом положении. Под транспортёром широкой полосой тянулись лужицы масла, натёкшие там, где оно сумело просочиться сквозь потерявшие за долгие годы эластичность уплотнители. Среди них валялись брошенная сумка с инструментами, каска и даже чей-то ботинок. Шагах в двадцати от входа Бучнев нашёл электронный планшет старой конструкции, оброненный не то кем-то из инженеров-строителей, не то теми, кто побывал здесь позже. Батареи его давно разрядились, однако кристаллы памяти могли избежать разрушительного воздействия времени и содержать в себе немало интересного.
Подсвечивая фонариком, Бучнев медленно, и как можно бесшумней прошёл среди этих груд безмолвного железа, совершенно позабыв и о метках, которые нужно ставить, и обо всё остальном на свете. Крепления свода и стен делали и сам коридор похожим на часть какой-то машины, или гофрированную глотку чудовища поистине невероятных размеров. Коридор казался бесконечным; его дальний край терялся где-то в голубовато-сером сумраке, но в пятидесяти метрах от входа влево вело ответвление. Это и было штольней №2.
Внезапно у Бучнева возникло странное чувство, будто за ним кто-то наблюдает. Возможно, это было просто игрой воображения, вызванной этим мрачноватым местом и теми загадочными обстоятельствами, которые привели его сюда, но как бы то ни было, ощущение, что он попал под наблюдение, не проходило. Наоборот — оно усиливалось с каждым пройденным шагом, и к тому времени, когда он, наконец, достиг входа в штольню, из чисто подсознательного чувства оно превратилось в почти физически осязаемое. В этом районе уровня явно было что-то не так, и это что-то по-прежнему находилось здесь, прячась где-то в самых тёмных закоулках тоннеля и напряженно наблюдая за человеком. Бучнев каждой частицей своего тела чувствовал этот взгляд, и тот, кто наблюдал за ним, был совсем рядом. Можно сказать, дышал на него.
— Кто здесь? — громко произнёс Бучнев, сознавая всю бессмысленность этой попытки. Гулкое туннельное эхо подхватило брошенные в пустоту слова и рокоча понесло их вглубь огромных лунных нор, оставляя человеку только стихающее уханье реверберации. А впрочем…
Бучнев чуть повернул голову и, нахмурив брови, замер, прислушиваясь. В рокочущих вздохах умирающего эха появился какой-то новый звук. Он был настолько тихим, что скорее угадывался, нежели слышался. Что-то вроде далёкого-предалёкого звона серебряного колокольчика или позвякивания сыплющихся на стальную плиту тонких, почти невесомых иголочек. Несколько секунд звук балансировал на самой грани слышимости, а потом неожиданно начал усиливаться, нарастая с такой быстротой, словно то, что его излучало, вдруг сорвалось с места и понеслось к человеку с громадной скоростью, издавая при этом уже не звон серебряного колокольчика, а высокочастотный пульсирующий визг, от которого сразу заныли зубы. Бучнев инстинктивно попятился, вертя головой, пытаясь определить, где находится источник этого дикого визга. Он шёл отовсюду и ниоткуда, и при этом звучал как-то очень странно. В чём именно заключалась эта странность, понять Бучнев не успел. Осознавая, что в нём что-то не так, он взглянул на дисплей своего карманного анализатора, но в тот же миг его накрыла пульсирующая лавина звука.
Страшная боль пронзила его мозг, точно на гребне звуковой волны неслось огромное количество металлических колючек, которые тут же вонзились ему под череп. Бучнев выронил анализатор и, согнувшись под напором этой неистовой лавины, сжал голову руками, стараясь как можно плотнее закрыть уши. Однако это не помогло. Пульсирующий визг проникал прямо в его мыслящую плоть, минуя барабанные перепонки, и с каждым мгновением удары пульсаций становились всё сильнее и болезненней, разрывая на части отчаянно сопротивляющийся мозг. Ничего уже не видя и не соображая от слепящей боли, Бучнев попытался бежать, но ударился обо что-то плечом и повалился на пол. Он попробовал подняться и тут же снова упал, придавленный прессом всё усиливающейся бешеной пульсации.
Внезапно характер звука изменился. Терзающий мозг визг ослаб, в нём появилась целая гамма других звуков: смесь шипения, шелеста и какого-то нечленораздельного бормотания. "С-с-зан, — явственно послышалось в этой какофонии. — Сж-ж-ж-ш-ш-шв-в-вы слышите меня?" — раздался вдруг чей-то вкрадчивый шёпот.
Слова прозвучали очень отчётливо — прямо в голове. Даже не слова, а какое-то сложное сочетание звенящих и шипящих звуков, образующих в совокупности нечто весьма отдалённо напоминающее человеческую речь. Тем не менее, смысл сказанного, как ни странно, Бучнев понял прекрасно.
Он отнял руки от головы, с трудом, сопя и кряхтя, как столетний старик, встал на четвереньки и растерянно обвёл взглядом серые трубы штольни и радиального коридора. Ни там, ни там по-прежнему никого не было.
— Я правильно передаю? — снова послышался чей-то звенящий шёпот. — Очень трудно найти правильный ритм…
— Кто это говорит? — пробормотал Бучнев.
— Я, — тихо ответил его невидимый собеседник.
— Кто это — я? — Бучнев завертел головой, но увидел не больше, чем до этого.
— Я, Концентратика.
— Концентратика? — переспросил Бучнев и скрипнул зубами; боль, оставшаяся от дикого пульсирующего визга, всё ещё давала о себе знать. — Какая ещё концентратика?
— Концентратика — это я, — ответил бесплотный голос. — Я есть сообщество индивидуумов, выступающих как единое целое, объединённых единым эго-полем, и единым направлением существования. Степень сосредоточённости составляющих меня членов очень велика, поэтому я — Концентратика. Такова моя сущность.
— С ума сойти… — испуганно выдохнул Бучнев.
Он медленно поднялся на ноги и, держась за железное ребро тюбинга, в который уже раз оглядел погружённые в вечные сумерки тоннели. Серые бетонные стены, кабели, трубы, разная механика… Нигде никаких Концентратик. Вообще никого нет — только он и мёртвая материя. Откуда этот голос?
Это всё влияние данного места, догадался Бучнев. Лунная геопатогенная зона — вот на что наткнулись здесь проходчики. И воздействие её на мозг вызывает галлюцинации. Сначала это подобно удару, оно оглушает, дезорганизует, превращая твоё сознание в кисель, а тебя самого — в сжавшийся от животного страха комок биомассы, инстинктивно пытающийся убежать. Такова первая стадия воздействия. А потом что-то перестраивается в голове, адаптируется, а может наоборот — разрушается, и тогда наступает вторая стадия: появляются голоса. Не исключено, что за ней наступит и третья — разные видения: левитирующие предметы и прочее. Опасное место! Неудивительно, что доступ на уровень закрыли.
— Я не… — свистящие и шипящие звуки образовали архисложную комбинацию, которую Бучнев расшифровал как "кажусь". — Я на самом деле, я реальна. Я большая и достаточно сильно излучаю, меня невозможно не заметить. Это очень странно, что вы не видите меня.
— А что я должен видеть? — автоматически спросил Бучнев. — Здесь никого нет.
— Здесь есть я.
Бучнев потёр виски и тряхнул головой. Боль почти утихла, и теперь ему слышалось пение десятков голосов, сливающихся в тихую, успокаивающую мелодию. Сотканная из самых разнообразных по характеру и тону звуков, она, как и предшествующий ей визг, тоже пульсировала, то утихая, то усиливаясь.
— Мне всегда казалось, что люди галлюцинируют как-то иначе, — проговорил он, прислушиваясь к этим звукам. — Никогда не думал, что можно вести диалог с собственной больной головой.
— Я не иллюзия, — мягко повторил голос. — Вы не видите меня — это очень странно. Я не могу понять, почему… Члены Концентратики — они повсюду. Я вокруг вас, вы внутри меня.
— Наверное, потому, что я ещё не "дозрел", — предположил Бучнев. — Но скоро должен увидеть.
— Как странно устроено ваше восприятие, — удивлённо заметила Концентратика.
— Ага, — уронил Бучнев, нагибаясь за анализатором. Воспроизведя запись рекордера, он, как и предполагалось, услышал только собственные слова, и ничего кроме них. Никаких пульсаций и голоса загадочной Концентратики. Стало быть, всё это — галлюцинация и есть.
— Поскольку вы продолжаете настаивать на мнимости моего существования, я могу проявить себя иным способом, — заявила между тем Концентратика. — Например, активировать силовую составляющую своей жизненной энергии.
— Это что такое?
— То, чем можно воздействовать на предметы.
— Ага, третья стадия, — кивнул Бучнев. — Ну, понятно. Так и должно быть.
— Вы сомневаетесь в её действенности? Напрасно. Это очень значительная сила, и она чрезвычайно яркая и так пахнет!
— Пахнет? — Сложное переплетение шипящих и трескучих звуков, почему-то, ассоциировалось у него именно с этим словом. — Я правильно понял — пахнет?
— Да, она очень ощутима.
Бучнев на всякий случай потянул носом воздух, но учуял только привычные запахи подземелья: запах пыли, масла и заброшенности.
— Ничего не чувствую. Пахнет как обычно.
— Не ощущать силу! А её воздействие — вот! — с этими словами увесистая железная балка, лежащая в штабеле вместе с остальными у стены, вдруг подпрыгнула в воздух, и зависла в двух метрах от пола, медленно поворачиваясь вокруг поперечной оси.
— Вот она — сила!
Да, третья стадия, подумал Бучнев, инстинктивно пятясь назад. Те, кто работал здесь в тот день, уже видели такое. Всё идёт как по писанному, правда строители ни с кем не разговаривали. А что его ждёт дальше? Сам начнёт порхать, как бабочка? Не пора ли делать отсюда ноги, пока его мозги окончательно не слетели с катушек?
Конец балки проплыл совсем недалеко от его головы, и Бучнев ощутил кожей лица слабое дуновение воздуха, возмущённого этим движением. Он поднял фонарь, чтобы лучше разглядеть висящий в воздухе предмет, с немалым удивлением обнаружив, что луч действительно высветил висящую и вращающуюся балку, которая, к тому же, дала вполне чёткую тень. Странно. Может ли бред быть столь реалистичным? Может, а почему бы и нет. И всё же… Кто может подтвердить или опровергнуть, что виденное им — галлюцинация. Нужен свидетель, беспристрастный, на который не распространяется то воздействие, что рождает сейчас грёзы в его воспалённом сознании. Где его такого найти… Стоп! Камера анализатора!
Бучнев выбрал нужную опцию и, стараясь на глядеть на маленький экранчик, навёл чёрный глазок объектива на балку. Затем, внезапно задрожавшими руками включил воспроизведение.
Электроника не подвержена галлюцинациям. А если и подвержена в какой-то мере, то они никак не могут быть схожими с человеческими. Если перед объективом что-то есть, он непременно отобразит это на матрице, та так же исправно превратит изображение в сигналы разного потенциала, которые обработает процессор, трансформируя их в последовательность нулей и единиц, и которые затем "осядут" где-то в глубинах электронной памяти. Если из этой памяти на экран выводится изображение висящей в воздухе балки, значит…
— Значит… — пробормотал Бучнев и вытер рукавом покрывшийся обильной испариной лоб. — Уф!
Значит, эта чёртова балка существует на самом деле. И голос — тоже. Значит, всё это не галлюцинация, и здесь действительно КТО-ТО есть, и это также означает, что он — первый, кто вступил с этим кто-то в контакт. А это значит, что… Господи, ну и попал он в историю!
— Уф! — снова выдохнул Бучнев.
— Как резко изменился характер вашего излучения, — заметила Концентратика, опуская балку на прежнее место. — Удивительно, насколько сильно повлияла на вас демонстрация силы.
— Ну, ещё бы! — с чувством произнёс Бучнев, постепенно приходя в себя.
— Очень сложная форма, — добавила Концентратика с интонацией человека, пробующего на вкус незнакомый напиток. — Сколько составляющих и как причудливо переплетено!
— О чём это ты? — настороженно поинтересовался Бучнев, начиная пятиться и готовясь при первых же признаках агрессивности дать стрекоча.
— О испускаемых вами волнах, разумеется. Какими они стали… жёсткими.
— Жёсткими? — Бучнев остановился и огляделся. До выхода из коридора — считанные десятки метров. В случае чего, он успеет выскользнуть отсюда. Или нет?
— Именно так, — подтвердила Концентратика. — Словно сила, направленная на защиту и удержание. Вы, кажется, собираетесь уходить?
— Я? — быстро отозвался Бучнев, буквально пригвожденный к полу этим вопросом. — Я — нет. Что ты… Я просто хотел спросить…
— Да?
— Слушай, как тебя, э…э…э… Концентрация…
— Концентратика.
— Ну да… Твой голос… Он звучит прямо внутри меня. Это что — телепатия?
— Мне не знакомо это понятие. Такая форма общения — совершенно обычная для существ, испускающих коммуникативные сигналы. Только у вас иной ритм. Мне стоило немало труда, чтобы найти его.
— Значит, я и впрямь первый…
— Да, — подтвердила Концентратика. — Вы первый из тех, кто приходил сюда, с кем я смогла общаться.
— Ну и дела!
Бучнев озадаченно крякнул и задумчиво потёр шею. Эта Концентратика, стало быть, без всякого труда улавливает его мысли, эмоции, и чтобы он ни задумал, всё сразу становится ей известным. В весёлое он попал положение! Попробуй-ка тут улизнуть незаметно, если ты весь — как открытая книга.
— Почему вы всё время порываетесь уйти?
— Потому что я не знаю, кто ты, и чего от тебя ждать, — ответил Бучнев, решив играть в открытую. — А то, что незнакомо, может выкинуть любой фортель. Вдруг ты захочешь изучить мою анатомию, и начнёшь меня потрошить. Так что то, что я тебя б… гм… опасаюсь, вполне естественно.
— Я — Концентратика, — произнёс голос, и в нём послышались нотки обиды. — Я ассоциация разумных членов, и не понимаю, как могу вызывать подобные чувства. Разве разум, встретив среди пустоты и бесконечности иной разум, не должен испытывать только радость от такой встречи?
— Не всегда. Не знаю, как у тебя, а у нас бывает по-всякому.
— Удивительно! — прозвенела Концентратика. — И непонятно.
— Что верно, то верно, — подхватил Бучнев. — Я тоже много чего не понимаю. То есть, откровенно говоря, я вообще ничего не понимаю. Ты — Концентратика, сообщество индивидуумов, ладно. А какие они, эти индивидуумы, что они из себя представляют, и почему ни одного из них я не вижу? Откуда они взялись, сколько их, ну и всё такое… Потом это эго-поле… А жизненная энергия? А сила? Ты можешь рассказать о себе э…э…э… поподробней?
Концентратика ничего не ответила. Бучнев какое-то время прислушивался к тихим мелодичным звукам — остаткам прежнего убийственного визга, потом негромко позвал:
— Эй, Концентратика! Почему ты молчишь?
"С-с-с-зан" — прозвенело в голове, и Бучнев озадаченно заморгал: на мгновение всё, что было в коридоре, дрогнуло, потеряв чёткость, и расплылось радужными пятнами, которые, впрочем, тут же появились снова. Бучнев зажмурился, тряхнул головой, затем снова открыл глаза. Пятна пропали, однако предметы по-прежнему выглядели как-то странно, нечётко.
— Что происходит… — пробормотал он, протирая глаза, и замер, настолько поражённый новизной внезапно нахлынувших на него чувств, что даже не заметил, как пропал, растворившись в не имеющей названия субстанции и мрачный, серый мир лунных тоннелей и даже он сам. Переход был краток и совершенно неощутим. Неуловимый миг — и его словно вытолкнули на край обрывистого берега, под которым медленно вздымал свои волны бездонный океан чьих-то мыслей, ощущений и неясных образов. Ещё миг — и этот океан поглотил его. Только очутившись в нём, он понял, что оказался в сознании какого-то совершенно невероятного существа. В самой глубине его памяти.
Любая память имеет начало. Момент, с которого начинается осознание самого себя, своего существования в этом мире. Так начинают все живущие в этой вселенной, или, в любом случае, должны начинать, и так же начиналось и здесь. Только здесь было не одно начало, а великое множество начал. И каждое было началом его. Он появился сразу в сотнях разных мест, и память его была подобна собранному мозаичному рисунку, где каждая часть, каждая составляющая была самостоятельной главой этой объёмистой книги прошлого, которые начинались все одинаково — пустотой и одиночеством. Что было до этого, не помнил никто. Просто однажды они все, кто раньше, кто позже, начали быть. И с момента самого раннего начала существования и брало начало его самого, как общего.
Крошечные частицы чего-то полуразумного, брошенные щедрой рукой Создателя в беспредельность окружающего их мира, медленно пробивающие себе дорогу в гудящем и дрожащем мире — вот кем они были изначально. Пищей им служил беспрерывный ток энергии, пронизывающий всё и вся вокруг, а о возможности существования себе подобных никто из них и не помышлял. Каждый был центром своей крошечной вселенной, сферы туманного света, за которым начинался мрак и небытие. Всё, что было необходимо для жизни было в них самих, и не испытывая ни в чем надобности, они какое-то время просто находились в состоянии бессмысленного, бесцельного блуждания, ничего не ища, ничего не желая, и ничего не понимая в окружающем их мире.
Итак, они начали существовать и двигаться, кто позже, кто раньше. Медленно, чудовищно медленно, продвигались они вперёд. Они не двигались в привычном понимании этого слова, а переносили себя, своё сознание, на выбранный участок, в нужном направлении, трансформируя определённым образом структуру материи, которая должна была стать на время носителем их разума, и оставляя за собой длинный след видоизменённой, но "пустой", мёртвой уже породы. Не ощущая времени и не зная, как его измерять, они мерили свою жизнь отрезками от одного события до другого, разделяя ими бесконечную однообразность бытия на неопределённой продолжительности промежутки. Сотни, тысячи таких промежутков спустя кто-то уходил так далеко, что едва мог двигаться из-за слишком "возбуждённого" состояния материи, кто-то выходил на самый край её, туда, где нет совершенно ничего, кроме бушующей энергии, и в смятении поворачивал обратно. Кто-то, однажды, наткнулся на себе подобного…
Уловив трепетное биение мыслительной энергии, они устремились навстречу друг другу, влекомые не то инстинктом, не то любопытством, положив конец извечному одиночеству и начало новой фазе своей жизни. Отныне не порознь, но и не слившись в единое целое, вместе, рядом, соединившись своими слабыми, зачаточными полями сознания, эго-полями, они продолжили движение, уже как единый организм, притягивающий к себе всё новые и новые частицы. Чем больше их становилось, тем осмысленнее и полнее каждый из них воспринимал и то, что их окружало, и самих себя. Они начали путь познания и не только познания. У них появилась конкретная цель. Разум оказался самым удивительным, что каждый из них встречал на своём бесконечном пути, поэтому отныне Поиск и Объединение стали основными задачами их существования.
Поиск и Объединение. Их становилось всё больше, и как ни мала вероятность таких встреч, мыслящий рой продолжал расти, вбирая в себя всё новых и новых членов. Я — часть всех, и каждый — часть меня, — руководствуясь этим организующим принципом, они выступали уже как единое целое, нераздельное. Как сообщество, обращающееся ко всем новым членам не "мы", а "я". Я, Концентратика.
Более сплочённая, чем любая армия, более организованная, чем любое иное сообщество, она продолжала странствовать, просачиваясь сквозь голубые, серые, чёрно-жёлтые и зелёные слои дрожащей материи, устремляясь то к очагам непонятных возмущений этой материи, то навстречу редким приливам радужных волн, впитывая их ласковое излучение, ища и собирая в этом гудящем, трескучем и трепещущем мире рассеянные крупицы разума, когда в один из моментов её бесконечно длинной жизни, повстречала нечто удивительное и ни на что не похожее.
Первым появилось ощущение близости разума, особый запах мысли, который невозможно спутать ни с каким другим. Только на сей раз он нёс в себе какое-то неуловимое отличие, придававшее ему особый, своеобразный оттенок. Обрадованная и заинтригованная такой находкой, она повернула на далёкий зов, и постепенно впереди, из серой мглы, начали проступать очертания чего-то…
Ровные прямые линии, дуги, строгие геометрические формы. Движущиеся диковинные образования внутри. Резкий аромат электричества. И носители разума… Десятки носителей! Всё это невероятное место просто кишело ими. Они тоже двигались, беспорядочно перемещаясь туда-сюда среди цветной мешанины пятен и линий, совершенно не обращая внимания на приближающуюся Концентратику. Немало удивлённая такой реакцией, или, вернее, отсутствием оной, она направила к ним всю мощь своего эго-поля, и тогда произошло нечто странное. Вместо того, чтобы ответить, носители разом ретировались. Совершенно сбитая с толку, Концентратика успела ещё немного продвинуться вперёд, когда они появились снова.
Она не единожды пыталась вступить с ними в разговор, и всегда неудачно. Их ответные сигналы были путанны, ритм передачи сбивчивым, и они всегда уходили, стоило ей только начать. Она попыталась изменить характер сигналов, но каждый раз безрезультатно. Так продолжалось какое-то время, потом визиты стали всё реже, покуда не прекратились совсем. Раздосадованная, она потянулась следом, туда, куда исчезали загадочные существа, обтекая собой их прежнее вместилище. Она достигла самого большого его места, когда внутри её появился ещё один носитель…
Так вот, как она попала сюда, догадался Бучнев, с удивлением уловив собственные мысли, идущие к нему откуда-то извне. Пошарив взглядом, он заметил среди пёстрой мешанины, наполняющей коридор… себя!
В этот миг узнавания, его буквально ошарашило новое чувство — чувство двойственности. Задавленное, оттеснённое куда-то на задворки сознания не принадлежащими ему воспоминаниями, оно вдруг проявилось с небывалой силой, захватив его всего, полностью. Это был шок; шок от нахлынувших на него широчайшей и невероятнейшей гаммы ощущений и от осознания самого этого факта. Он, оказывается, был сразу в двух местах и двух телах одновременно! С него, с его мозга, со всем его содержимым, словно сняли копию, оставив один экземпляр в его привычном человеческом теле, а второй поместив в тело какого-то экзотического существа, вроде каракатицы. Человек и каракатица одновременно. Каким-то образом эти две части, два носителя его "я" были неразрывно связаны друг с другом, рождая немыслимую мешанину мировосприятия, с которой его, обескураженное, загнанное в тупик, неподготовленное к таким сюрпризам сознание, сумело-таки как-то справиться. Правда, весьма своеобразно: усеча, усреднив всё это до уровня полувосприятия, полузрения, полупонимания… Но и эта половинчатость поражала и завораживала.
Он снова взглянул на себя. Одна его половина не увидела ничего, другая — бесформенный сгусток, источающий слабый ток мыслительной энергии. Неужели это действительно я? — удивился Бучнев, и нелепый сгусток затрепетал, испустив такой же трепетный поток мыслей-импульсов. "Неужели это действительно я", — прозвучало в них. Сомнений не было: там действительно стоял он, собственной персоной. А коли так, то его вторая, невидимая половина, должна находиться где-то совсем рядом. Как раз, за этой вот трубой. Во-он там…
Бучнев вытянул руку, проверяя правильность определённого направления, и одновременно с этим его второе тело также вытянуло "руку".
Но какую! Он почувствовал исходящую из себя энергию — слабое золотистое свечение, которое на некотором удалении сливалось с излучениями других членов Концентратики, собираясь там в лимонного цвета пятно, источающее запах, которому у Бучнева не нашлось никакого сравнения.
В самом центре пятна горела яркая точка, — своеобразный фокус, вытянутый и чуть подрагивающий, как язычок пламени. Он почти касался, решетчатой оболочки коридора, но стоило Бучневу чуть потянуться вперёд, как золотистое остриё излучения тут же проткнула эту оболочку, пройдя сквозь неё совершенно свободно, точно та состояла из тумана, и замерла рядом с его человеческим телом. Теперь его руки — "рука" из золотистого света и рука из плоти — почти касались друг друга. Ещё немного, считанные сантиметры, и они соприкоснулись.
Слабый импульс, пробежавший от нервных окончаний, сигнализирующий о том, что пальцы коснулись чего-то, слился с нахлынувшей из энергетического фокуса волной тепла. Обе его руки, такие разные, почувствовали это.
Как завороженный стоял Бучнев, вытянув руку, наслаждаясь необыкновенным чувством прикосновения к неведомому, пускай это неведомое было его второй половиной. По сути, он просто коснулся самого себя, но сколько чудесного было в этом прикосновении! Он водил рукой по воздуху и всюду чувствовал касание протянутого к нему пучка живой энергии; он был гладким и податливо упругим, однако стоило чуть поднапрячься, и становился совсем иным — твёрдым, как камень и неукротимо сильным. Такой "рукой" можно было делать что угодно: и аккуратно поставить хрустальную вазу, и согнуть в дугу рельс. Сила… Воистину Сила.
"Надеюсь, вы получили ответы на ваши вопросы?" — беззвучно спросил кто-то.
"Да, — так же беззвучно ответил Бучнев. — Теперь да".
Внезапно всё исчезло; диковинный пёстрый мир погас так же внезапно, как и появился. Пару минут Бучнев непонимающе озирался по сторонам, пока не сообразил, что смотрит вокруг обычными человеческими глазами, воспринимая окружающее как человек, и только как человек. Он снова стал самим собой: с одним телом и разумом в единственном экземпляре.
Такая резкая перемена снова привела Бучнева в замешательство.
На короткое мгновение у него даже возникло чувство неполноценности, словно от него отсекли некую важную часть. Словно он стал инвалидом: подслеповатым, глуховатым и одноруким придачу. Даже тоннели показались ему ещё более мрачными, нежели прежде.
В тихом многоголосом пении, по-прежнему звучащем у него в голове, снова послышался голос Концентратики:
— Вы удовлетворены?
— Да, — ответил Бучнев. — Это было самое удивительное, что я когда-либо видел.
— О вас я могу сказать то же самое.
— Почему?
— Вы самое удивительное и необычное, что я когда-либо встречала.
Но в вас хранятся вещи не менее удивительные.
— Это ты про что? — снова насторожился Бучнев.
— Про всё. Всю вашу жизнь. И весь ваш мир.
— Ах, вон оно что! — протянул Бучнев. — Ты права, наш родной мир действительно удивительное место. И, кстати, он значительно больше, чем тот, в котором обитаешь ты.
— Теперь расскажите вы, — попросила Концентратика.
— Хм. — Бучнев озадаченно нахмурил брови и дёрнул плечом. — Даже не знаю… Боюсь, из этой затеи ничего не выйдет. Слишком всё сложно.
Даже не сложно, а просто невозможно, добавил он про себя. Как рассказать, как объяснить этой куче мыслящей породы, живущей в глубинах безвоздушной, мёртвой Луны, что такое, например, голубое небо, ветер, играющий молодой листвой зелень лугов, искрящийся под ярким зимним солнцем снег, или тёплый летний дождь. Как рассказать ей о полном жизни, бесконечно разнообразном мире, в котором нет ничего похожего на то, что видел он здесь. Каким образом ей, существу, отличному от человека настолько, насколько это только возможно представить, объяснить, что такое благоухание цветущих садов, или музыка, или радость близости с любимым человеком, или счастливый детский смех, или тысячи и тысячи других вещей, явлений, ощущений, чувств и эмоций, словом всё то, что мы, люди, считаем обыденным и привычным, и на что порой даже не обращаем внимания. И каждая такая составляющая нашего мировосприятия, обыденная для нас, для Концентратики — нечто совершенно непонятное, чуждое и далёкое, как сама Земля. Нет, невыполнимая задача.
— Но почему? — В голосе Концентратики послышалось явное недоумение. — Я не понимаю.
— Я не смогу объяснить тебе всё так, чтобы ты поняла… хотя бы приблизительно, суть вещей. Я не умею как ты.
— Тогда я буду познавать ваш мир сама. Так, как смогу. Или через ваше восприятие.
— Но для этого тебе нужно быть на Земле! — воскликнул Бучнев. — А уж это абсолютно невозможно. Ты огромная, да ещё сидишь в лунной породе…
— Я Концентратика, — тихо, но твёрдо прозвенело в ответ. — "Я" большое — это множество "я" маленьких. Каждая часть составляющая меня — самостоятельное существо. Я могу отделить любого из них.
— Вот как… — задумчиво проговорил Бучнев. — Даже и не знаю, что сказать.
Конечно, вернуться с таким трофеем было бы здорово, только стоит об этом узнать кому-нибудь — всё, пиши пропало. Первыми, понятное дело, в него вцепятся карантийщики, ну а следом — военные. Дальнейшая судьба его будет крайне неопределённой, судьба Концентратики — ещё неопределённее. И всё же рискнуть можно. Потихоньку вынести, потихоньку протащить через контроль… У тебя будет настоящий, "живой" инопланетянин. Неужто упустишь такой шанс?
Резкая трель таймера оборвала его размышления. Два часа, отведённые на разведку, почти закончились. Времени осталось только на возвращение.
— А большой она будет, эта часть? — спросил Бучнев, всё ещё колеблясь. — Желательно бы поменьше…
— Очень небольшой. Значительно меньше вас.
— Ну, ладно, — решился Бучнев. — Если обещаешь не выставлять себя напоказ, тогда согласен. Давай, отделяй…
Концентратика ответила слабым всплеском мелодичного звона и страшным ударом в стену. Метрах в трёх от Бучнева стена лопнула, и тут же что-то начало расширять трещину, протискиваясь наружу, кроша бетон и выворачивая стальные жилы арматуры. За считанные секунды трещина превратилась в ровную круглую дыру около полуметра в поперечнике, из которой лавиной хлынул грунт. Сыплющаяся порода как-то странно пылила, но то оказалось не обычной пылью. В отличие от породы, пыль была очень тёмной, почти чёрной; выскакивая из пролома, она, медленно кружась, поднималась вверх, и вскоре рядом с дырой уже висело плотное чернильное облако. Оно вращалось всё быстрее и быстрее, потом вдруг резко бесшумно сжалось, и в воздухе повисла идеально ровная сфера, величиной с футбольный мяч. Приобретя такую форму, пылевой ком медленно поплыл к человеку.
— Вы можете взять её.
Бучнев нерешительно кашлянул, осторожно потрогал шар пальцем, и только после этого обхватил ладонями отторгнутую часть Концентратики. Сила, поддерживающая её в воздухе, немедленно исчезла, и он почувствовал её тяжесть, совсем незначительную, здесь, на Луне.
Таймер снова напомнил о себе режущим слух сигналом. Времени отведённого на обратный путь стало ещё на пять минут меньше.
— Придётся поспешить, — заметил Бучнев. — Не знаю, сколько времени пройдёт, но я постараюсь вернуться сюда побыстрее. Так что мы расстаёмся ненадолго.
— А разве мы расстаёмся? — удивилась Концентратика. — Я с вами.
— Ах да, — Бучнев улыбнулся и слегка качнул свою ношу. — Упустил из виду… Ну, тогда пошли. Первая остановка — Селенобург.
С этими словами он сунул сферу в рюкзак, настроил свет фонаря и, бросив прощальный взгляд на коридор, заспешил к вентиляционной шахте. Так, со своей необычной ношей в одной руке и фонарём в другой он и покинул вспомогательный уровень №16.


Об авторе

Родился в 1972 году в городе Тамбове, где проживает по сей день. Закончил Тамбовский техникум железнодорожного транспорта по специальности "Проводная связь на транспорте". Работает на заводе в метрологическом отделе, ремонтником измерительной аппаратуры. Пишет с 1997 года, хотя публикаций пока всего шесть: в "Юном технике", "Технике-молодёжи", "Мире фантастики" (на диске), и "Шалтай-болтае".