Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Эссе


Юлия МИЛОВИЧ-ШЕРАЛИЕВА
Культуролог и преподаватель Института истории культур, прозаик, автор научно-популярных книг и художественных эссе, дипломант нескольких литературных премий. Эссе и книги переведены на сербский, китайский, японский языки.



ГАУТАМА В ЛИТЕРАТУРЕ

Родился в России. Образование начал в Тенишевском училище в Петербурге, где незадолго до этого учился Осип Мандельштам. Практически единое начало для обоих гениев, но какова пропасть между судьбой одного и другого! Отсюда же основательная бездна между реальностью в России и русским самосознанием Набокова как кровно русского (пусть и на часть).
После Петербурга жил в Крыму, затем уехал учиться в Англию, откуда уехал работать преподавателем английского языка в Берлин. Вскоре после женитьбы он завершил свой первый роман, затем создал еще 8 романов на русском, последовательно усложняя свой авторский стиль, все более смело работая над содержанием. Потом он уехал во Францию, а оттуда в США, после чего поселился в Швейцарии, где и умер. Богатство, практически баснословное (одной прислуги в Петербурге семья насчитывала полсотни человек), сопоставимое со сказочным состоянием Тургеневых; дворянские корни, европейская, помимо русской и татарской, кровь. Рафинированность, перфекционизм, изящество — внешнего вида, речи, слога, слова.
Набоков был изначально погружен в ту долю человеческого счастья, которую, весьма вероятно, вполне можно назвать бездонной. Такое царство всеобщей гармонии и красоты, возможно, искусственной, способной породить нового Гаутаму. Такого искреннего и искрящегося счастья внутри отдельно взятой вселенной я не ведаю в биографии ни одного отечественного автора. У остальных непременно случались в детстве чарующие душу психиатра истории, когда папа будущего гения в его младенчестве, положим, нещадно хлестал (Чехов), у другого мамаша была деспотична и до отчаяния жестока (Тургенев), а третьего родители обменяли на фишки в казино (не было такого примера, я сама его придумала). У Набокова все было не так. Все его любили в детстве, обожали, все ему разрешалось, всего хотелось, и все моглось.
Выросши, простоты этой явно детской вседозволенности Набоков не утратил. Из яркости и многогранности растет многоярусность его гения, многопрофильность восприимчивости, живость синестета выходит отсюда же. Взрослый все же не может быть ровно святым, и поэтому вседозволенность взрослого выливается в потребительское коллекционирование — в данном случае бабочек. Почему?
Потому что изящны и прекрасны максимальной утонченностью. Отсюда снобизм, изысканно научное собирательство, и какая разница, что 4 тысячи бабочек проколоты и засушены. Между прочим, примененная на них вседозволенность — тоже единственный в своем роде пример доступности шалостей мира. Другой бы на бабочках не остановился.
Набоков — синестет, но при этом в отношении к музыке тих и скучен, что, впрочем, естественно, ведь не может природа выдавать по два Леонардо в тысячелетье. В чем-то он просто обязан был «захромать».
Зато в математике он был силен. От математики логичен переход к шахматам, а там, где шахматы, там скрупулезность. А она вкупе с тончайшим чувством прекрасного и с медицински выверенным снобизмом собирателя, коллекционера и знатока проявляет свою суть максимально и явно.
Набоков был энтомологом-самоучкой. Внес весомый вклад в лепидоптерологию (посвященный чешуекрылым раздел энтомологии), открыл двадцать видов бабочек. Набоков-энтомолог — автор восемнадцати научных статей. Куратор коллекции бабочек в Музее сравнительной зоологии Гарвардского университета. Его коллекция, которую после смерти вдова подарила Лозаннскому университету, насчитывала порядка 4500 экземпляров, собранных собственноручно. А еще, между прочим, в 1945 г. на основании анализа гениталий бабочек-голубянок Набоков разработал новую классификацию для рода Polyommatus, довольно дерзко отличающуюся от общепризнанной. Набокова-энтомолога не воспринимали всерьез, лишь спустя десятилетия благодаря днк-экспертизе его правота оказалась доказанной.
Но вернемся к шахматам. От любимой им гармонии математики к шахматам путь близок и прост. Набоков был достаточно сильным практическим знатоком и игроком, и в этом качестве опубликовал ряд интересных шахматных задач. Потому и любой роман Набокова напоминает китайский шар в шаре. Это постоянная череда головоломок и задач, загадок и лабиринтовых интеллектуальных упражнений. В иных романах шахматный мотив вообще становится сквозным. Помимо очевидной зависимости ткани «Защиты Лужина» от шахматной тематики, в «Подлинной жизни Себастьяна Найта» многие смыслы раскрываются, если правильно прочитать фамилии героев. Главный герой романа — Найт — конь на шахматной доске, рыцарь (от слова «Knight»), а Бишоп — слон.
Вообще же — музыка, математика, философия, шахматы, архитектура — все это сестры, возможно даже, сестры-близнецы. Неудивительно, что Набокова не хватило на каждую из оных — иначе человечество знало бы еще одного поли-гениального мастера, впрочем, скорее всего, чье сознание вплотную граничило бы с безумием.
Итак, синестет, энтомолог, литератор, переводчик. Сноб и дворянин, тончайший эстет и стилист, мастер экспериментов. Проводник между культурами, в которых сам он разделения не ощущал: билингва (по-русски с 1937 г. написана лишь автобиографическая книга «Другие берега»). На английском языке первый роман — «Подлинная жизнь Себастьяна Найта»). Насколько легко он перемещается из страны в страну, из культуры в культуру, из языка в язык, настолько же ощутима тоска по родине, утраченной и очевидно никогда не способной быть обретенной.
Набоков суть торжество синтеза — сегментов восприятия, творчества и науки, свободного перетекания из стиля в стиль, из мира в мир, из внутреннего во внешнее и наоборот. Границ перетекания вообще не видно, где ускользнуло, когда переплыло из одной стилистической реки в другую эстетическую область? Нет алгоритма, этого не повторить, вот вам готовый и явный пример шедевральности отдельно взятого произведения и гения автора. Его романы — гений западного кинематографического экшна и глубины отечественного психологизма.
Набоков поэтизирует собственную прозу, творит новый миф, без конца пародирует, цитирует, обращается к самому себе, как к автору и источнику вдохновения, к другим авторам, причем их география не ограничена ни пространством, ни временем. Набоков безжалостен и к своим героям, и к своим читателям, но какова любовь к чистому искусству, которая оборачивается в итоге всепрощающим благом по отношению к зримой авторской жестокости.
Литература Набокова — нескончаемый комментарий к самому себе, к своему принцевому прошлому, к несоответствию происходящего и с такой легкостью творимого в счастливом детстве.