Поэты Санкт-Петербурга
Алексей АХМАТОВ
Поэт, критик. Родился в 1966 году в Ленинграде. С 1980-х годов публиковался в журналах и альманахах, антологиях и справочниках страны и ближнего зарубежья («Нева», «Звезда», «Аврора», «Юность», «Литературная учеба», «Немига литературная», «День поэзии», «Русские стихи 1950-2000», «Литературный Петербург XX век» и т. д.). Автор пяти поэтических книг. Член Союза писателей России (Санкт-Петербургского отделения) с 1994 года. Лауреат премии им. Бориса Корнилова «На встречу дня» за 2010 год. В настоящее время руководит поэтической секцией общества «Молодой Петербург» при Санкт-Петербургской писательской организации Союза писателей России, является главным редактором одноименного ежегодного альманаха и одним из учредителей стартовавшей в 2009 году ежегодной премии «Молодой Петербург». С 2013 года читает курс лекций по основам стихосложения в Институте Культурных Программ. Живет в Санкт-Петербурге.
Поэт, критик. Родился в 1966 году в Ленинграде. С 1980-х годов публиковался в журналах и альманахах, антологиях и справочниках страны и ближнего зарубежья («Нева», «Звезда», «Аврора», «Юность», «Литературная учеба», «Немига литературная», «День поэзии», «Русские стихи 1950-2000», «Литературный Петербург XX век» и т. д.). Автор пяти поэтических книг. Член Союза писателей России (Санкт-Петербургского отделения) с 1994 года. Лауреат премии им. Бориса Корнилова «На встречу дня» за 2010 год. В настоящее время руководит поэтической секцией общества «Молодой Петербург» при Санкт-Петербургской писательской организации Союза писателей России, является главным редактором одноименного ежегодного альманаха и одним из учредителей стартовавшей в 2009 году ежегодной премии «Молодой Петербург». С 2013 года читает курс лекций по основам стихосложения в Институте Культурных Программ. Живет в Санкт-Петербурге.
ГДЕ-ТО НА ДАЛЬНЕЙ ПЛАНЕТЕ
* * *
* * *
Светлане
Не целовал тебя — дышал
Твоим испуганным дыханьем.
Был этот миг ничтожно мал,
Как перед страшным расставаньем.
Не целовал — скорее пил
Прозрачный голос твой однажды.
И был почти неутолим
Огонь той жаркой, жадной жажды.
Ловил твой рот открытым ртом,
И губы с мукой мне давались.
Кто скажет, что мы целовались,
Тот ничего не смыслит в том.
Твоим испуганным дыханьем.
Был этот миг ничтожно мал,
Как перед страшным расставаньем.
Не целовал — скорее пил
Прозрачный голос твой однажды.
И был почти неутолим
Огонь той жаркой, жадной жажды.
Ловил твой рот открытым ртом,
И губы с мукой мне давались.
Кто скажет, что мы целовались,
Тот ничего не смыслит в том.
* * *
Все было как всегда. Друзья ушли.
Светало, солнца зимний кислый плод
Семян своих по кухне раскрошил.
Ногтем царапал небо самолет.
Стаканчик полный аспирин-упсы
Шипел змеей и к горлу подступал.
Приемник лез на стену от попсы,
Хоть, в общем-то, всю жизнь на ней торчал.
Безвкусный, словно пища на пару,
День начинался. Капала вода.
Все было как всегда, я повторю.
Практически все было как всегда.
И все же был в пространстве некий сбой,
Какой-то сдвиг в основах бытия…
Я наконец-то счеты свел с собой —
Я наконец-то смог жить без тебя.
Светало, солнца зимний кислый плод
Семян своих по кухне раскрошил.
Ногтем царапал небо самолет.
Стаканчик полный аспирин-упсы
Шипел змеей и к горлу подступал.
Приемник лез на стену от попсы,
Хоть, в общем-то, всю жизнь на ней торчал.
Безвкусный, словно пища на пару,
День начинался. Капала вода.
Все было как всегда, я повторю.
Практически все было как всегда.
И все же был в пространстве некий сбой,
Какой-то сдвиг в основах бытия…
Я наконец-то счеты свел с собой —
Я наконец-то смог жить без тебя.
* * *
Дом не готов был к нашему приезду,
Незапертый, скулил из всех щелей.
И все же принял, просушил одежду,
Являя много радостных вещей:
Дрова нам дали жар, а снег дал воду,
Лучина свет дарила кочевой,
Спирт телу дал негибкую свободу,
А тело телу — не скажу чего.
Крепчал мороз, мрак исподволь сгущался
К луне тянулся хоботок дымка.
В ночи светился дом — шкатулка счастья,
Коробочка уюта без замка.
Незапертый, скулил из всех щелей.
И все же принял, просушил одежду,
Являя много радостных вещей:
Дрова нам дали жар, а снег дал воду,
Лучина свет дарила кочевой,
Спирт телу дал негибкую свободу,
А тело телу — не скажу чего.
Крепчал мороз, мрак исподволь сгущался
К луне тянулся хоботок дымка.
В ночи светился дом — шкатулка счастья,
Коробочка уюта без замка.
Удивления
Как ты удивилась, когда я взлетел
На несколько метров усилием воли.
Я видел, как лоб твой упрямый вспотел
И пальцы в смятении сжались до боли.
И я удивился такой слепоте:
Мной не заинтересоваться, покуда
Я не развлеку тебя по простоте
Смешной демонстрацией глупого чуда.
На несколько метров усилием воли.
Я видел, как лоб твой упрямый вспотел
И пальцы в смятении сжались до боли.
И я удивился такой слепоте:
Мной не заинтересоваться, покуда
Я не развлеку тебя по простоте
Смешной демонстрацией глупого чуда.
* * *
Тобой недовольно начальство,
Тебе в магазине хамят,
Но все-таки ты не печалься,
Что девы тебя не хотят.
Ведь где-то на дальней планете
За сотни веков световых
Поют твои песенки дети
И взрослые чтят каждый стих.
Ну, если не чтят, то читают,
И в том сомневаться — ни-ни!
Твой творческий путь изучают
Детально в солидных НИИ.
Не веришь подобным известьям?
А зря, ведь в реальности их
Ты мертвый уже лет как двести,
Казненный за эти стихи.
Тебе в магазине хамят,
Но все-таки ты не печалься,
Что девы тебя не хотят.
Ведь где-то на дальней планете
За сотни веков световых
Поют твои песенки дети
И взрослые чтят каждый стих.
Ну, если не чтят, то читают,
И в том сомневаться — ни-ни!
Твой творческий путь изучают
Детально в солидных НИИ.
Не веришь подобным известьям?
А зря, ведь в реальности их
Ты мертвый уже лет как двести,
Казненный за эти стихи.
* * *
На помойке остывают книжки
Сиротливой стопкой за бачком:
Горький с Фетом, Федин, Пушкин, Пришвин,
В куче «Люди, годы, жизнь». «Разгром»!
Их недавно холили на полках,
Нежно пыль сдували с корешков.
А потом решили — нет с них толку,
И как тех есенинских щенков
Сунули в большой мешок без дрожи
И избавились в конце времен.
Ну кому сейчас потребен Дрожжин,
Это тот, который Спиридон?!
Снег неторопливо засыпает
Слово во плоти, бесценный «Дар».
И опять идет на дно Чапаев,
И опять сгорает Жанна д´Арк.
Ну конечно, все есть в Интернете,
Книжкам цифровым потерян счет.
Только никогда никто на свете
Так, как мы, их больше не прочтет.
Сиротливой стопкой за бачком:
Горький с Фетом, Федин, Пушкин, Пришвин,
В куче «Люди, годы, жизнь». «Разгром»!
Их недавно холили на полках,
Нежно пыль сдували с корешков.
А потом решили — нет с них толку,
И как тех есенинских щенков
Сунули в большой мешок без дрожи
И избавились в конце времен.
Ну кому сейчас потребен Дрожжин,
Это тот, который Спиридон?!
Снег неторопливо засыпает
Слово во плоти, бесценный «Дар».
И опять идет на дно Чапаев,
И опять сгорает Жанна д´Арк.
Ну конечно, все есть в Интернете,
Книжкам цифровым потерян счет.
Только никогда никто на свете
Так, как мы, их больше не прочтет.
* * *
Не брали меня в пионеры
За драки на школьном дворе,
За математичкины нервы,
Прогулы по глупой физ-ре,
За неуды по поведенью,
За то, что я был не как все,
А многие чуть ли не с ленью
Вступали бездумно совсем.
Я вредным упорством, как ломом
Судьбу все же переборол,
Но также потом с комсомолом —
Не брали меня в комсомол.
А те, кто без всяких усилий
Вступали повсюду гуртом
В последствии все поносили,
Над всем надсмеялись потом.
Им было, наверное, просто,
Когда они в бизнес влились
И в мутной воде девяностых
Легко от всего отреклись.
Я снова не первый, не в массе,
Я снова от всех отстаю,
И, может, единственный в классе
За те идеалы стою.
За драки на школьном дворе,
За математичкины нервы,
Прогулы по глупой физ-ре,
За неуды по поведенью,
За то, что я был не как все,
А многие чуть ли не с ленью
Вступали бездумно совсем.
Я вредным упорством, как ломом
Судьбу все же переборол,
Но также потом с комсомолом —
Не брали меня в комсомол.
А те, кто без всяких усилий
Вступали повсюду гуртом
В последствии все поносили,
Над всем надсмеялись потом.
Им было, наверное, просто,
Когда они в бизнес влились
И в мутной воде девяностых
Легко от всего отреклись.
Я снова не первый, не в массе,
Я снова от всех отстаю,
И, может, единственный в классе
За те идеалы стою.
* * *
Сажаю елки на участке,
Как истинный фанат хвои,
Сосед же, проявив участье,
Подначивает: «В лес сходи!
Ведь елок столько там, что можно
Хоть есть (согласно злой молве)
Их местом противоположным
Моей садовой голове.
А мне смешон подобный лепет
И трепет перед кабачком
И тыквой. Есть ли что нелепей
Меж банею и кабаком
Копать, сажать, полоть и сеять,
Снимать картофеля мешки.
Дай, Боже, корешки соседям,
А мне оставь мои вершки.
Как истинный фанат хвои,
Сосед же, проявив участье,
Подначивает: «В лес сходи!
Ведь елок столько там, что можно
Хоть есть (согласно злой молве)
Их местом противоположным
Моей садовой голове.
А мне смешон подобный лепет
И трепет перед кабачком
И тыквой. Есть ли что нелепей
Меж банею и кабаком
Копать, сажать, полоть и сеять,
Снимать картофеля мешки.
Дай, Боже, корешки соседям,
А мне оставь мои вершки.
* * *
Мешок картошки трепетно украв,
Свободу можно потерять и имя.
Красть надобно не меньше чем состав
Сегодня, чтоб сойти за гражданина.
Судье вагон и следаку вагон,
И прокурор возьмет, коль не подстава.
Любое дело за такой подгон
Закроют за отсутствием состава.
Свободу можно потерять и имя.
Красть надобно не меньше чем состав
Сегодня, чтоб сойти за гражданина.
Судье вагон и следаку вагон,
И прокурор возьмет, коль не подстава.
Любое дело за такой подгон
Закроют за отсутствием состава.
Порыв
Внезапный дождик клюнул землю,
Прошелся ветер взад-вперед.
Неимоверно сузясь, щелью
Вдруг стал обширный небосвод.
Орешник кинулся в укрытье,
Ольха вскочила на коня.
Не в силах их остановить я,
Они не слушают меня.
Они бегут, как в паранойе,
Меня уносят за собой,
Все отрицает куст терновый,
Жасмин кивает головой.
Трепещет в полной несознанке
Смородины резной листок.
К его фланелевой изнанке
Присох улитки завиток.
Прошелся ветер взад-вперед.
Неимоверно сузясь, щелью
Вдруг стал обширный небосвод.
Орешник кинулся в укрытье,
Ольха вскочила на коня.
Не в силах их остановить я,
Они не слушают меня.
Они бегут, как в паранойе,
Меня уносят за собой,
Все отрицает куст терновый,
Жасмин кивает головой.
Трепещет в полной несознанке
Смородины резной листок.
К его фланелевой изнанке
Присох улитки завиток.
* * *
Сколько неба и ветра,
Сколько стало вдруг света,
Словно раньше на это
Налагал кто-то вето!
Сколько воздуха, сколько
В лужах острых осколков
Непомерного солнца,
Словно сон богомольца.
Отчего так случилось?
Раньше так не дышалось,
На двоих все делилось
И тобой заслонялось.
Эту мысль не прогонишь:
Неужели мне стало
Так светло от того лишь,
Что тебя вдруг не стало?!
Сколько стало вдруг света,
Словно раньше на это
Налагал кто-то вето!
Сколько воздуха, сколько
В лужах острых осколков
Непомерного солнца,
Словно сон богомольца.
Отчего так случилось?
Раньше так не дышалось,
На двоих все делилось
И тобой заслонялось.
Эту мысль не прогонишь:
Неужели мне стало
Так светло от того лишь,
Что тебя вдруг не стало?!
* * *
Я небом сыт. Его ночной огонь
Уже не жжет мирами ледяными.
Теперь милее колыханье крон,
Чем полыханье древних звезд над ними.
Смотрю наверх — кругом одни ковши
Льют пламя из порожнего в пустое.
Что мне до этих неземных вершин,
Когда внизу на крик кричит земное?
Здесь боль и кровь, и радость только здесь,
Где все сиюминутно и не вечно.
Усилий пыль и дел ничтожных взвесь
Важнее вечности бесчеловечной.
Уже не жжет мирами ледяными.
Теперь милее колыханье крон,
Чем полыханье древних звезд над ними.
Смотрю наверх — кругом одни ковши
Льют пламя из порожнего в пустое.
Что мне до этих неземных вершин,
Когда внизу на крик кричит земное?
Здесь боль и кровь, и радость только здесь,
Где все сиюминутно и не вечно.
Усилий пыль и дел ничтожных взвесь
Важнее вечности бесчеловечной.
* * *
Я как-то гостил у поэта
В глубокой таежной глуши.
Он раньше был баловнем света
И судьбы чужие вершил.
А нынче он гладит березы
И чинит свой старенький ЗИЛ.
Про эти вот метаморфозы
Его я за рюмкой спросил.
И он мне тогда, колоброду,
Сказал без особых затей:
«Чем ближе быть хочешь к народу,
Тем дальше держись от людей»!
В глубокой таежной глуши.
Он раньше был баловнем света
И судьбы чужие вершил.
А нынче он гладит березы
И чинит свой старенький ЗИЛ.
Про эти вот метаморфозы
Его я за рюмкой спросил.
И он мне тогда, колоброду,
Сказал без особых затей:
«Чем ближе быть хочешь к народу,
Тем дальше держись от людей»!