Пенсия для профессионального трудоголика понятие скорее философское, нежели материальное. Это билет в туннель, пройти который хочется при ясном уме и любимом деле. В туннеле повышается риск проснуться однажды овощем, и потому физиологи считают, что есть только один способ осознанно увидеть последнюю вспышку в конце туннеля — надо с чувством толкать вагонетку, нагруженную доверху занятием, дающим упражнения мозгу и приносящим удовлетворение от содеянного.
Эти мысли, однажды высказанные моему великовозрастному коллеге, который долгие годы держался на верхних ступенях советской номенклатуры, волновали, как оказалось, не только меня. Мы оба были членами Наблюдательного совета крупной частной компании с правом совещательного голоса. Хозяевам и управленцам новой формации, выехавшим из "девяностых" невредимыми и непустыми, при принятии стратегических решений, видимо, хотелось послушать сентенции прошедших школу управления в другом социуме. Мы подружились с Леонидом и после заседаний совета завели традицию — в ресторане посудачить об ушедшем, подумать о будущем…
— Ну что, профессор, еще не созрел? Не гоже, чтоб молодежь слушала нас с тобой лишь из уважения к былым званиям и сединам… Пора вагонетки и не пустые… ставить на рельсы, — сказал со значением на очередном застолье Леонид, поднимая рюмку.
После этих встреч я с трудом добирался до постели. Я восхищался способностью моего приятеля сохранять ясность ума независимо от количества рюмок и каждый раз, поднимая первую, давал себе слово ограничиться пятой. Но мужское тщеславие побеждало, и поутру подушка не отпускала меня, а жена ставила на прикроватную тумбочку стакан крепкого чая и, выходя из спальни, недовольно качала головой:
— Уж не юноша такие экзекуции печени устраивать.
Нас многое сближало с Леонидом и еще большее разъединяло. Что такое "Севера" мы знали не понаслышке. Оба честно служили делу, а недостатки социума, с которым и сталкивала жизнь, себе и окружающим мы, как выяснилось, одинаково заученно объясняли индивидуальным непрофессионализмом и человеческими слабостями.
В отличие от меня Леонид обладал оттренированной до рефлекса мгновенной реакцией на любые события и способностью незамедлительно принимать решения. Последствия их, в том числе и негативные, он воспринимал как данность, чтобы, не оглядываясь назад и не озираясь по сторонам, идти дальше. Это противоречило моим представлениям — ведь именно обоснованное сомнение нередко рождает успех. Леонид был к тому же образован и находчив, а в вопросах обеспечения собственного благополучия превосходил меня на много пунктов. Все это, подкрепленное опытом в оценке людей и событий, сразу сделало его лидером нашего тандема.
— Мы с тобой всю прошлую жизнь в совдепии трудились куда поставят. И коврижки, невесть какие, зарабатывали степенно и честно. А теперь молодежь норовит, не терзаясь сомнениями в выборе средств, сразу срубить монету… Принцип социума другой, — вещал Леонид.
— Я и в прошлом всегда своим делом занимался, а о коврижках не думал, — аккуратно возражал я.
— Ну ладно, трудяга! Не олигархи мы с тобой, профессор, а потому придется каждому выбирать груз для вагонетки в соответствии с реалиями. Большую часть времени, которое мы должны провести в туннеле, надо дышать деревенским, а не московским воздухом. Иначе вагонетки, в которых лежат два овоща, к выходу толкать будут другие. Они и без салюта сбросят в ямку два с половиной на метр… А теперь к главному… — Леонид многозначительно посмотрел на меня. — Что каждый в своей вагонетке повезет? Есть мысли?
— Я еще так конкретно не думал, — ответил я неуверенно.
— Хочу предложить свой вариант. — Леонид достал из кармана толстый конверт и протянул мне. — Потом ознакомишься и свое профессорское мнение изложишь… А сейчас по твоей пятой ограничительной. — Он отсалютовал своей рюмкой и, как всегда виртуозно, влил ее содержимое в себя.
Я обреченно махнул рукой. Леонид вкусно облизал губы и снова наполнил рюмки:
— У меня есть дача в деревне. Дом какой-никакой. Далековато, но такую природу рядом с Москвой не найдешь. В сарай рыжая с лисятами повадилась. У забора ЗАГС змеиный. По весне гадюки в брачные клубки вяжутся. Я туда без резиновых сапог не хожу — поженят холоднокровные. Бобры недалеко от дома плотину строят. Рыбалка. Для местных грибы — только белые. Короче, рядом участок с домом продается…
— Из меня дачник, как из кобылы паровоз, — попытался отшутиться я.
Леонид не слышал меня. Судя по всему, он уже все решил за обоих.
— В Москве мы под ноги смотрим и по сторонам иногда поглядываем, а я в деревне с Млечным Путем ночью общаюсь. Телескоп "пятисоточку" купил и в хорошую погоду Лунные кратеры считаю. Время в деревне по другому циферблату течет, а душа прощения просит.
— Вот кабы рыб приручить из рук кормить, я бы их по именам узнавал, — опять пошутил я.
— Научишься пить — тебя рыбы полюбят. По запаху будут узнавать и сами на крючок наладятся. Рыбак без рюмки — недоразумение… Рассказывать потом дамам что… Я одной роскошной молодухе в самолете в красках изложил, как поймал сома на три пуда, у которого из желудка монету царской чеканки восемнадцатого века извлекли… Согласилась поехать со мной на рыбалку.
— Это не мое…
— Ну тогда охота. Места отменные, по лесам кабаны и медведи бродят. Завохотхозяйством я помог жену устроить в приличную клинику, так он лицензию любую сделает… Хоть на лося.
— А как промахнешься в косолапого — он быстро освежует, — не сдавался я.
— Мы с вышки стреляем.
— Не по-мужски! Даже в поединке гладиаторов каждый имел перспективу выжить за счет воли и мастерства… А так — просто казнь.
— Отстрел, профессор, производится на научной основе, чтоб перенаселения звериного не было.
— Тогда предложение… Надо на вышку только после двух стаканов пускать.
— Зачем? — Леонид с вызовом посмотрел на меня.
— Чаще промахиваться будут. На Земле-матушке, цивилизацией оскверненной, людей перебор, а зверей из винтовок с оптическими и лазерными прицелами убивают из удовольствия. Скоро нарушатся биологические цепи и — конец роду человеческому.
— Ну ладно, философ-эколог, поздно меня лечить, — начал злиться Леонид. — Охота — это зов души…
— Я считаю вполне искренне, что на охоту, если не для пропитания, идут те, кого в школе били или унижали. Вот они на зверях и возмещают обиду. А я в детстве за себя мог постоять, спортом занимался.
— Ну что, и Хемингуэя обижали?
— При таком интеллекте и таланте, женщины не любили знаменитого писателя. Будет возможность, прочитай книгу "Хемингуэй на Кубе".
— А кто автор?
— Журналист-международник наш, Юрий Папоров, умница и к тому же беллетрист.
— Не знал этого… Не договоримся, профессор. С тобой спорить — дело бесперспективное. Уж больно ты полемист сильный и образованный. Давай. — Леонид поднял рюмку. — Кто-то из умных сказал, что талантливых женщины не любят, а восторгаются, и в душе хотят, чтобы они нормальными были… Недалеко усадьба композитора Мусоргского — это небось тебе ближе.
Я восхищался производительностью его печени, вырабатывающей ферменты для расщепления этилового нашествия.
— Сейчас я тебя просвещу, как грамотно надо проводить застолье, чтобы печень и мозги были в форме. Конечно, нужны физиологические предпосылки. У большинства славян и европейцев они есть. А вот у якутов — нет, потому для них алкоголь — смерть… Чтобы при нашей расейской тяге к водке не перейти в пациенты психоневрологического стационара, необходимы тренировка, а также состав и порядок приема закуси.
— Я слышал, вроде закусывать салом надо…
— Ни в коем разе! Квашеная капуста с брусникой или клюквой, хрустящие соленые огурчики, некрупные, на один укус, и селедочка с лучком репчатым в подсолнечном нерафинированном масле. Родимую надо пить только качественную, а подавать в хрустальном графинчике со слезой и с холода. Первый тост за хозяйку, короткий, про ее женское обаяние. Пока тост произносится, щепотку капустки в рот, жуешь неспеша, чтоб вкусовые рецепторы ожили. Потом, стоя, с настроением стопку в глоток. И хрустишь огурчиком. Тогда, профессор, и печенке твоей защита, и душе радость. Как тепло по жилам пойдет, томленых щец из серой деревенской капусты с белыми грибами и постной телятинкой. Щи должны настояться, чтоб ложка в них стояла… Как хаш! Русские купцы так родимую потребляли и дела торговые решали. Выпили, по рукам ударили, и весь контракт! Второй тост за женские прелести хозяйки, но без скабрезности, а рюмку надо порадовать селедочкой с несколькими кружочками лука и без хлеба, чтоб желудок не перегружать… И опять щец. Третью рюмку за хозяина, под язычок говяжий с хренком. Четвертый — за гостей уважаемых. Ну а дальше — как пойдет…
— Как серьезно! С такой инструкцией тебе бы со сцены выступать. Принципиальный враг Бахуса поднимет рюмку.
— Было дело. Однажды одна убежденная трезвенница после моего рассказа выпила и сразу окосела. А потом стала уговаривать меня обратить на нее мужское внимание. Во всяком случае, технология эта научно не опровергнута, а практикой, поверь, на самом высоком уровне проверена. Вот на даче зимой и освоишь, тогда и рюмки не надо будет считать… По секрету, профессор, скажу — я ведь из немецких колонистов‑крестьян*, которые при императрице Екатерине Второй на Волге обосновались. И имя мое Ленхарт… Я на "Северах" индульгенцию для поволжских немцев отрабатывал. А уж потом меня в столицу на серьезную должность позвали. И то дважды по представлению "Ленина" на "Трудового знамени"** заменяли.
Мы договорились в очередную пятницу ехать смотреть участок. Как уселись в джип, Леонид достал фляжку, сделал несколько глотков и протянул мне.
— Ну что, профессор, с почином? Я по такому случаю даже огурчики хрустящие предусмотрел. Знаешь от чего я больше всего страдал?
Я с удивлением посмотрел на Леонида.
— В сорок первом нашу семью как поволжских немцев выслали в Казахстан. Я там в школу пошел, а в сорок шестом родители меня к тетке послали, чтоб поближе к Москве. Городок старинный есть такой… Торопец. Рядом деревня — Федькина Слобода, практически это окраина Торопца. Туда и едем. Почти четыреста километров от Москвы, посередине между столицами. Родители мечтали, чтоб я престижный вуз окончил и начальником стал. Тетка замужем за инвалидом войны была, майор со Звездой Героя вернулся, но долго не прожил. Его анкету на стенку можно было как грамоту в рамке вешать. Он и предложил усыновить меня как сироту войны. Но я принципиальность проявил… И всю жизнь пробивался… Упирался всеми фибрами… С моей анкетой меня всегда вторым ставили… А я, профессор, первый, по нутру и сути первый.
— Чего вспоминать… Ушло "то" время, а в "новом" мы с тобой тоже не последними оказались. Сколько наших сверстников потом и годами заработанные "копейки" в девяносто первом продали, чтоб семена для шести соток купить и редиску с петрушкой посадить. А мы на иномарке "люкс" с водителем… — Я вернул фляжку Леониду. — Мне хватит.
Он опорожнил фляжку и, выбив на ней пальцами ритм, тихо сказал:
— Не обижайся, профессор, в туннеле я впереди буду. Пусть хоть и последнюю вспышку в конце туннеля, но первым увижу…
— Не претендую.
Леонид запрокинул голову и закрыл глаза. Я смотрел в окно, мелькали указатели километров и поселков. До деревни "Безденежье" три километра, а до "Бухалово" — два. Правильно!
Мой спутник похрапывал. Мимо проносились пустые коровники и заброшенные поля. А по встречной — череда тяжелых фур, забитых провиантом и ширпотребом из Европы. Нынче другие времена! От нас нефть и газ, а к нам все остальное… За это придется дорого платить!..
Сильно тряхнуло. Леонид открыл глаза.
— Еще семьдесят километров осталось. Жаль, одну фляжку взял… Я в Торопце школу окончил. Когда в Москве освоился, добился чтобы в нем газораспределительную станцию построили. Тетка еще жива была. Здесь двенадцать храмов, в одном сам князь Александр Невский венчался.
— А теща его до сих пор на базаре огурцами солеными торгует, — вставил я.
— Нет, грибами и капустой квашеной, — мгновенно спарировал Леонид.
Он посмотрел на меня и почесал затылок. Потом прищурился и продолжил:
— Надо взять на вооружение! В следующий раз увижу приличную даму — я ей про тещу князя исполню. Точно на охоту со мной попросится… В прежние времена у нас один умник экспромты выдавал на больших заседаниях… Я ему так завидовал! А он, оказывается, шутки и остроты собирал, записывал, классифицировал и в нужный момент выдавал.
— Недурственно! Ведь такой момент уловить нужно. Быстрота реакции и адресность тоже дело не простое.
— Готов подтвердить на твоем примере, что раньше аттестат профессорский заработать надо было. Это нынче купить не проблема… Торопец на век старше Москвы. Отсюда до большой воды добирались на лодках. Город опоясывает связанная рекой система озер, протянувшихся километров на сто. Вода здесь чище московской водопроводной, и даже сейчас полно рыбы, птиц и зверья разного… А воздух такой, что легкие в первые полчаса лопаются — не можешь надышаться! Чистый озон…
Джип тряхнуло. Леонид выронил фляжку и усмехнулся:
— Хорошо, что пустая. Сейчас хоть немного дорогу привели в порядок, а то стиральная доска была. Губернатор Тверской проехал десять минут и чуть яйца не отшиб. Летать на вертолете стал. Твоя-то мошонка еще цела? А то в вагонетку еще и обет безбрачия придется грузить…
— Функционирую по возможности.
— Ну и слава богу. Я тебя отвезу к одному монастырю, в полмасштаба копия Христа Спасителя. Там, когда под куполом станешь, над головой столб к небу вырастает… С космосом общаешься. Место намоленное. Во время войны в этих местах бои страшные были, а все пули мимо храма летели… Фундамент из каменных плит выложен, все на клин без цемента посажены. Больше века прошло, а в зазор между плитами и сегодня лезвие бритвы не вставишь.
— Наши предки без техники современной, а как строили! А мы в двадцать первом веке на дорожных дырах мосты у автомобилей ломаем. Это же экономический нонсенс. Нет дорог — нет экономики. Азбука!
Мне казалось, что Леонид не слушает меня.
— У Васнецова картина есть "Алёнушка"… Рядом с храмом речушка протекает, мостки… Точь-в-точь. Человек там живет. К нему езжу — денег даю. Святой. Увидишь, стыдно за жизнь свою станет.
Леонид посмотрел в окно и, не оборачиваясь, тихо спросил:
— Прочел? Я стихи с детства писал, но никому не показывал.
— Прочел… И содержание есть, и форма… Конечно, я не эксперт, показать специалистам надо. Я так понимаю, в поэме братья — это мы с тобой. Уж больно много конкретики.
— Значит, ухватил! Крупную форму первый раз попробовал. Думаю в толстый журнал послать… Если есть что, пусть печатают, нет — полезным делом займусь. Небось крестьянская замашка от моих пращуров поволжских в крови сохранилась… Я и для тебя дело нашел…
— Есть "Нева", "Новый мир", "Октябрь", журнал в Сибири "День и ночь", который Астафьев основал. Я как-то отдыхал с его редактором. Могу телефон найти. Встретимся.
— Не надо. Я по правде хочу.
— Так что для меня присмотрел?
— Ты лекции студентам читал, с аспирантами общался, на язык остер, юмор чувствуешь. На ученых советах, небось, мастерство диалога годами оттачивал. Тебе сценарий писать надо.
— Этому учатся, и талант нужен.
— Купи книг, наверняка учебники есть. Ты всю жизнь других учил. Не грех перед туннелем и самому поучиться… А про талант другие скажут. Это дело такое — или есть, или нет.

Я купил участок. Леонид привел местных строителей, они пообещали за полгода дом привести в порядок. Но жить в нем можно было и так. Вода из колодца, печь есть, удобства на дворе, свет, хоть с перерывами, но дают. Я и не такое видел! Не господа!
Жена повесила на окна занавески. В ней проснулась генетика — она оказалась заядлой огородницей. Два раза в месяц, с обеда пятницы, по договоренности, с женами или без, мы с Леонидом становились торопчанами. Поочередно ходили друг к другу на обед, но про литературные дела молчали. Лишь однажды Леонид, как бы между прочим, сказал, что отослал рукопись в три журнала.
Идея с написанием сценария постепенно захватывала воображение. Я просыпался от дурацких снов, вставал, пил чай, а иногда и что-нибудь покрепче. Пристрастился к коньяку — ночью рюмка мозги прочищает. Дома на моем столе появилась книга известного голливудского кинодраматурга Роберта Макки с обещающим названием "История на миллион долларов". Я читал по главам, перечитывал, выписывал основные мысли и ничего не понимал. "Неужели уже поздно начинать новую жизнь?" — мысль не покидала меня.
Жена принесла сборник "Литературные сценарии", самых известных советских фильмов, поставленных на "Мосфильме".
Постепенно начал складываться сюжет. О нем я думал днем и ночью.
"…Двух мальчиков‑братьев разлучила война. Они выросли. Старший стал криминальным Авторитетом, а младший — известным Ученым. Их жизненные пути не пересекались. Каждый считал, что второго сгубила война. Смертельно больной Авторитет, завершающий свой путь в тюремной больнице, случайно узнает, что его брат жив. У старшего есть маленький сын, который растет в детдоме поселка на Дальнем Севере, где в лагере отбывал очередной срок Авторитет. Ему, узнавшему от тюремного врача, что дни сочтены, устраивают побег. Он находит брата и просит его усыновить племянника. Добраться до поселка непросто — ведь Авторитет в федеральном розыске. У младшего брата своя жизнь, проблемы — недовольный новой реальностью, где всем стала править монета, он собирается по контракту уезжать в Канаду. Но Авторитет чуть ли не силой уводит брата в дорогу. Они чужие. Всякий раз, когда братья успешно выходят из драматических и комических ситуаций, воспоминания переносят их в военные годы, когда они стали сиротами. В пути братья постепенно обретают друг друга. В финале завершает жизненный путь Авторитет, а Ученый становится отцом племянника".
Я написал сценарий под названием "Братья по крови" и отослал на киностудию "Ленфильм". Об этом я сказал Леониду. Он похлопал меня по плечу:
— Твори, брат, твори!

Осенним воскресным утром в окно постучал Леонид и попросил меня выйти. У него были красные воспаленные глаза. Он был небрит.
— Отказали мне в "Октябре", — сказал Леонид, отвернувшись.
— Ничего страшного, надо дождаться ответов из других редакций. И великим поначалу отказывали. Примеров тому тьма, — успокаивал я Леонида.
— Пойдем на базар, — он не слушал меня.
У деревянных кадок с обручами на раскладном стульчике сидел старик с прокуренными желтыми усами, в полурваном офицерском кителе послевоенного образца и резиновых галошах на босу ногу.
— Смотри, профессор, дубовые кадки для засолки. Надо пообщаться. Жизнь иногда так повернется… Вдруг пригодится…
Мы подошли.
— Бог в помощь, — обратился Леонид к старику. — Как коммерция?
— Благодарствуйте… Сегодня еще не продал ничего.
— А что в них солить? — встрял я.
— Что хочешь, уважаемый, хошь огурцы, а хошь помидоры…
— А по-старинному, чтоб огурцы хрустели, знаешь как солить? — спросил Леонид.
— Вон баба Маня, у нее завсегда хрустят.
— Давай зови. Коммерцию тебе сделаем.
— Айн момент. — Старик крякнул и встал. — Счас, милые, позову.
Скоро он подошел с толстой пожилой женщиной, она была в шерстяных носках и галошах.
— Вот, Мань, уважаемые люди хочут знать, как солить огурцы, чтоб хрустели.
— Чего не рассказать… А заплатите?
— Не волнуйся, бабка, оценим.
— В кадку дубовую наперво брыжевелины ветки на дно накласть. — Бабка посмотрела на нас недоверчиво.
— Это что за брыжевелины? — спросил я.
— Можжевельник, стал быть, — вмешался старик.
— В бане камни накалить, водой чтоб полить — так пар шел, — продолжала бабка. — На брыжевелины камни накласть и водой горячей окатить, а поверх донышку.
— Крышку, значит, деревянную, — перевел старик.
— Одежу старую на донышку, чтоб испарин не уходил. А огурцы с грядки, и хвосты не обрезать.
— Стало быть, огурцы не евреи, — усмехнулся я.
Баба Маня недовольно посмотрела на меня.
— Огурцы в колодезной воде замочить на корыте и часа три пусть лежат. В кадку укроп, листья смороды, чеснок неочищенный, хреновые листья и вишни тоже, слоями, а огурцы промеж, и так доверху.
— Подожди, бабка, не гони, осмыслить дай. Чай, не юнцы мы, чтобы с ходу такую технологию запомнить. — Леонид покачал головой и присел на кадку. — Сложно-то как!.. Вот, профессор, оказывается крестьянское дело-то не простое… Свои профессора там были.
— Профессоров тех в кулаки записали, — вставил я.
— Кабы не война, я, может, председателем колхоза в Поволжье был, — Леонид вздохнул и положил руку мне на плечо.
—…И первым немцем — Героем Соцтруда***, — я похлопал его по руке.
Бабка, недовольная, что ее перебили, толкнула ногой кадку, останавливая нас:
— Ведро воды принесешь с колодца и туда сырое яйцо куриное на дно. Как всплывет — значит, пора в кадку заливать. Месяц в погребе, а пену по неделям снимать.
— И хрустеть будут? — Леонид достал тысячную купюру.
— Коли зубы целы, хрустеть и будут, — бабка с достоинством взяла купюру.
— Ну что, профессор, все запомнил? Придем, зафиксируем рецепт. — Леонид повернулся к старику. — Покупаем у тебя пять кадок. Отбери, какие получше… Потом заберем.
— Еще никто, уважаемый, не жаловался.
Вечером мы отметили покупку, Леонид молча разлил и, подняв рюмку, посмотрел на меня:
— Ну как, пришел ответ?
— Жду.
— Может, глупость мы задумали? — Он посмотрел на меня с укором и поставил недопитую рюмку на стол.
— Отказаться никогда не поздно…
— Пока вагонетки не загрузили, может, на недельку махнем в Черногорию… Там один рыбак обосновался. Приглашает…
— А почему в Черногорию? Что за рыбак?
— Директором алюминиевого комбината в Сибири много лет проработал. Умнейшая голова и специалист каких мало — доктор наук. К юбилею я ему аккордеон на шестнадцать регистров из Германии привез. Классический музыкой увлекался — он в детстве музыкальную школу окончил. У него наград больше, чем у тебя волос на голове. Перед самой перестройкой Звезду Соцтруда получил… В Черногории алюминиевый комбинат в Подгорице и бокситы свои. Он консультировал братьев‑славян… Не забуду его слова, когда Ельцин по Белому дому пальнул: "На мой век революций хватит. Дальше без меня, а я с удочкой у моря. Чтоб Шопена сыграть, когда на погост соберусь, заранее аккордеонисту денег дам". — Леонид внимательно посмотрел на меня. — У тебя как с языком?
— Читал на английском по специальности. На бытовом уровне — уйди, приди.
— А у меня вообще мимо. К стыду, даже в примитиве не шпрехаю****… В Черногории по-русски понимают и наших за старших братьев почитают… У меня с прошлых времен кое-какие связи остались. — Леонид говорил непривычно медленно. — Всяко может быть!..
Мне показалось, что он проверяет меня.
— А как же наш туннель? К тому же мужики там под два метра — нас в пигмеи определят.
— Согласен… Мы свой туннель дома рыть будем.

К Новому году Леонид получил ответ из "Нового мира". Ему указали на принципиальные недостатки материала и посоветовали не тратить время на стихосложение.
По-прежнему мы собирались домами. В феврале мне позвонила главный редактор "Ленфильма" и пригласила на киностудию. Я забыл предупредить жену, чтоб до поры до времени об этом звонке помалкивала.
Вскоре Леонид подал заявление об уходе на пенсию и уехал отдыхать в Черногорию. Мне об этом он ничего не сказал.

На киностудии меня познакомили с известным кинорежиссером, Народным артистом России. Он оказался очень остроумным, приветливым и доброжелательным человеком. Мы проговорили полдня. Мэтр сказал, что материал ему интересен, но требуется серьезная доработка сюжета, динамика которого должна нарастать от эпизода к эпизоду.
Дважды в месяц по пятницам я садился в "Красную Стрелу"*****. Так прошел целый год. Моя жизнь делилась на три части: работа, сценарий и все остальное. Мы перестали ходить в театры, на концерты, собирать друзей… К счастью, жена мирилась с этим.
Настал момент, когда мэтр сказал, что сценарий в первом приближении готов, но надо добавить живую сцену с народной речью. Я вспомнил наше посещение базара в Торопце и описал ее. Сцена понравилась.
Мы сидели в кафе. Мэтр полистал сценарий и сказал заговорщически:
— С яйцом ты здорово придумал. Мы с женой все точно по технологии исполнили, а яйцо не всплыло… Да ладно, мулька всегда в пользу.
— Не придумал, честное слово. Все как бабка изложила.
— Ну что ж, пора диалоги чистить. Это в театре монологи на полстраницы. Театральная публика другая… А в кино не больше двух строк… Законы жанра, — мэтр улыбнулся. — Если каждый персонаж будет говорить за себя, а не от автора, я тебе диплом выпишу об окончании сценарного факультета.
Через полгода со мной заключили договор. В ожидании начала съемок я поехал в Торопец, где не был два года. С женой мы пошли на базар.
Старик с кадками в тех же кителе и галошах сидел на том же месте. Он узнал меня и, откашлившись, показал рукой на очередь из нескольких человек.
— Вон твой друг огурцами торгует. К нему все ходют — и наши, торопецкие, и приезжие… Вона как баба Маня его пристроила… И мне прибыток — десять кадок заказал. Весной Маньку отпели. Сын ее убивался больно. Он ее к себе звал… А куда тут — хозяйство… Баба у друга тваво основательная женщина… Он вроде как заливать стал, так она его в Москву возила. Вроде ему зашили****** эту торпеду, значит. А теперя два участка подкупили и теплицы настроили… А ты чего дом забросил?
— Дела были…
Мне показалось, что Леонид увидел меня, но виду не подал.
С пенсией я решил повременить до следующего сценария. Не хотелось в одиночестве толкать в туннеле вагонетку.