Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

КНИЖНАЯ ПОЛКА АЛЕКСАНДРА КАРПЕНКО


Ольга Серебряная, «Капли ртути»
М.: «Лепта Книга», 2013

В стихах Ольги Серебряной есть то главное, что делает стихи — поэзией: искания тайны, невидимой сущности души поэта. Ее стихи глубоко интимны, в широком смысле этого слова, — ведь интимность и есть тайна души. Вот, например, поэтесса рассказывает нам о подземном лабиринте, в котором блуждает душа, рвущаяся к свету. Душа героини живет глубоко под землей, но не чужды ей и высоты; она зовет любимого взлететь вместе с нею на головокружительную высоту понимания и единения.
Стихи Ольги Серебряной пронизаны мистическим символизмом. Уже обложка книги Ольги — глубоко символистична. Обычно у книг, как и у медалей, две стороны — лицевая и оборотная. У книги Ольги Серебряной — две лицевых стороны. Одна — светлая, с небольшими вкраплениями черного цвета. Другая — наоборот, темная, но со светлым лицом автора. Стихотворение «Я прочесть хотела Книгу Судеб мира» приводит читателя в некое подобие Вавилонской библиотеки по Борхесу. Героиня размышляет, что предпочесть: знание или неведенье? Бывали случаи, когда оракулы, гадалки, жрецы, маги открывали или приоткрывали людям их будущее. И что же — люди, обезумев, всячески старались избежать предначертанной им судьбы. Как Эдип. Или вещий Олег. Не случайно именно Любовь так яростно протестует против знания будущего: особенно губительно такое знание для камерных, но глубоких чувств с их страстью к тайнописи, дешифровкам, домысливанию, развитию. Ну что хорошего для зарождающейся любви принесет весть из будущего о том, что она может вскоре потускнеть и померкнуть?.. Ведь любовь дает нам уникальную возможность почувствовать вкус вечности в сиюминутном!
Читая глубокие, насыщенные мыслью стихи Ольги Серебряной, порой трудно отделаться от ощущения, что они несут в себе больше, чем нам кажется. Символизм — это еще и уход от разоблачающих тайну подробностей! Итак, знание будущего для человека опасно и губительно; оно противоположно созиданию. В самом деле, как можно продолжать творить свою судьбу, если она уже где-то записана и внесена в картотеку?! Тогда единственно возможное творчество сведется к разрушению, к уничтожению этой заданности, этой насмешки над человеческим достоинством. Немудрено, что Любовь с ее покровом таинственности одерживает верх в этом мистическом выборе над Тотальным Знанием. Это как раз тот редкий случай, когда ангел-хранитель оказывается в нужный момент рядом. Стихотворение о книге судеб мира заряжено настолько мощной энергетикой, что невольно забываешь, что все это — фантазия автора.
Если в мире и есть сколько-нибудь полезное знание, то это — знание своего предназначения. У Ольги Серебряной оно равнозначно выпадению из Вселенского колеса. И не случайно обретение предназначения знаменует для героини покой — «успокоиться своим предназначеньем». Что-то в мире постоянно движется, подобно упомянутому выше Вселенскому колесу, что-то неподвижно или кажется нам неподвижным, и переплетение и взаимодействие этих начал порой странно влияет на нашу судьбу — мы словно играем в незримые мистические шахматы, где разные фигуры все время пытаются сделать за нас свой выбор. У Ольги Серебряной символика странным образом перевернута: движение несет ей смерть, а неподвижность, покой — новую жизнь, хотя обычно все бывает наоборот. Это «переворачивание символов» еще больше усложняет и затемняет внутренний мир героини, ведь даже покой в нем непостижимым образом рифмуется с мученьем — «… успокоиться своим предназначеньем — одной лишь мне дарованным мученьем», а мученье — даруется свыше. «Когда метафизика переворачивается, достигнута предельная возможность философии», — говорит Хайдеггер, видимо, находясь под впечатлением от работ Рене Генона. Переворачивание символов хорошо проявлено и в обложке новой книги Ольги Серебряной. С одной стороны — обложка светлая, стихи — рифмованные. Чтобы попасть на другую сторону, книгу нужно перевернуть. С другой стороны — обложка темная, а стихи — нерифмованные. Читая книгу, в какой-то момент натыкаешься на перевернутые страницы обратной стороны. Идея — не новая, но редкая: аналогичным образом была «срежиссирована», например, книга Ольги Ильницкой «Жизнь тому вперед».
Фрагментарность бытия — одна из стержневых идей поэтики Ольги Серебряной. Насыщенная встречами и событиями жизнь дробится на фрагменты, между которыми — пустота либо застойное счастье типа «и стали они жить-поживать, да добра наживать». Но это все малоинтересно для поэта. Ему непременно подавай роман жизни, а он-то как раз и состоит из мозаики фрагментов. Но вот парадокс: чем фрагментарнее бытие, тем оно цельнее! Героине Ольги Серебряной присуще романтическое мироощущение — именно оно делает цельным «фрагментарность» ее взаимоотношений с миром. Романтик бесстрашен перед лицом жизни, являясь одним из ее воплощений. Можно предположить, что в лице Ольги Серебряной мир поэзии обрел истинного поэта-романтика. В романтическом мире чувствам, даже самым глубоким, захватывающим и проникновенным, отпускается ровно столько времени, сколько они в состоянии охватить, не теряя при этом своей звездной величины, т. е. яркости. Затем они должны неизбежно перейти в дружбу — или отмереть. «Сущностный» романтик никогда не «перебесится»: он боится мертвого, «перебесившегося» мира.
Перу Ольги Серебряной подвластны и импрессионистические полутона в стиле Ван Гога и Дебюсси; они особенно уместны, когда речь идет о чувствах, истинная природа которых героине пока еще не совсем понятна. «Из снега кружево… Луна простужена… Молчит в реке вода — ни следа, ни следа… Лишь фонари кричат в ночи о чем с тобою мы молчим…». Зыбкость, неуловимость настроений, пограничье между дружбой и любовью — не так ли протекает большая часть нашей жизни? Можем ли мы дать себе достоверный отчет в движениях своей души, если даже отношение к одному и тому же человеку порой меняется у нас по нескольку раз на дню? Что есть призрак, а что есть реальность? «В прозрачной вечности парим — и счастья призрачность творим…» «Я жду тебя» — еще одно стихотворение о предчувствии любви, о набухших сосках ожидания, о великой потребности души любить и быть любимой. Любовь героини здесь — невесомо-духовная субстанция, которая может материализоваться только тогда, когда обретет свою форму облик любимого человека. Любовь приходит к нам как чувство абстрактное, безличное, предтеча и разведчик чувства осязаемого, воплотившегося в конкретном человеке. Формы еще нет — но уже есть содержание, а для Ольги Серебряной рождение любви, стихотворения или Вселенной — вещи одного порядка. Романтик совершенен бессмертием жизни в нем, неистребимостью цикла «времен года» души. В заключение хотелось бы сказать вот о чем: у человека всегда остается выбор между инстинктом, этим демоном Сократа (он же — внутренний голос) и разумом. Победить может и благоразумие. Но тогда — прощай, романтическое творчество!



Паола Волкова, «Мост через бездну»
М.:, «Зебра Е», 2013

Паола Волкова оперирует очень близким мне творческим методом. Она берет одно-единственное произведение великого автора — и с высоты лучших произведений гениев обозревает их творчество в целом, анализирует эпоху и ее особенности, идет от частного к общему. Паола Волкова не просто прекрасно знает живопись. Она экстраполирует свое знание живописи на более широкий взгляд на мир, где живопись — только одна из проводниц к Знанию. Ну и конечно, сама она является для нас, читателей и слушателей ее программ на канале «Культура», таким Проводником, Вергилием к Постижимому. Учителей — нет, зато есть Проводники.
Паола Волкова говорит о том, что только личность способна сделать непроявленное в мире — проявленным. Волкова через живопись рассказывает нам об изменениях психофизического типа людей, о том, почему то, что с легкостью давалось, например, Рафаэлю, стало недоступным, как они ни старались, более поздним художникам. Мы понимаем, благодаря интеллекту Паолы Волковой, как художники различных эпох учились друг у друга и ставили перед собой одни и те же задачи. Почему у одного и того же художника на протяжении жизни то получалось создать великое произведение, то, наоборот, он терпел фиаско, пусть даже неотличимое, согласно Пастернаку, от победы. Например, на работы Боттичелли очень повлиял Савонарола. «Мост над бездной», согласно концепции Паолы Волковой, это не сам великий художник, а какое-то из его самых «связующих» время произведений. Для удобства Волкова обычно акцентирует внимание всего на одном из произведений каждого мастера. И далеко не всегда это самое «раскрученное» произведение данного автора. Наоборот, Волкова с придыханием рассказывает о том, что, например, в Лувре рядом со знаменитой Джокондой соседствуют две не менее великие работы Леонардо — «Мадонна в гроте», а также «Анна, Мария, младенец и агнец». И никто не обращает на эти не менее великие и загадочные картины никакого внимания, и совершенно напрасно. Паола Волкова — настоящий поэт искусствоведения. Она умеет занимательно и просто рассказать о сложном. Долгое время Волкова занималась творчеством Мераба Мамардашвили и Андрея Тарковского. И, говоря о живописи, она оперирует глубиной видения мира, свойственной этим великим людям. Когда живопись дерзает выразить невыразимое, она становится поэзией. «Мост над бездной» — посмертный трехтомник Паолы Волковой. Но эти книги, снабженные великолепными иллюстрациями, люди будут читать еще много, много лет. И будут к ним неоднократно возвращаться.



Павел Рыков, «Излом»
М.: «Вест-Консалтинг», 2014

Поэт Вадим Ковда недавно в приватной беседе со мной сетовал, что никто сейчас не рискует писать правду о русском народе. О русской земле. Прочтя новую книгу стихов Павла Рыкова, могу с уверенностью заявить: есть такие поэты! Как мне показалось, стержневая тема в творчестве Павла Рыкова — это как раз тема патриотизма. Родина у Рыкова словно бы расслаивается на разные лики. Официальный Кремль — это одна Россия, русский народ — совершенно другая. Столица и глубинка — разительно не похожи друг на друга. Рыков, в прошлом москвич, ныне живет в провинции. Побывал поэт и за рубежом. Все это выливается в его поэзии в объемную картину русской жизни. Хорошо, что у Павла Рыкова есть ответы на многие вопросы о Родине.

Когда заступников не счесть,
А Родина сильна,
Тогда, мой друг, немало есть,
Кто пить готов до дна.

…Но если родина бедна,
И ты один, один,
Тогда какая глубина
У гибельных глубин?

Мне по душе традиционализм, идущий из глубины нашей истории. Когда коммунистический эксперимент на русской земле потерпел фиаско, люди начали смотреть в будущее из прошлого, начали искать надежду и опору в том, что когда-то уже было оплотом русского духа. В православии, духовном единстве, благочестии. С какой болью отзывается сердце поэта на драматические события из нашего прошлого! Как он переживает выдворение из страны ее лучших сынов — Бунина, Шаляпина и других. И не беда, что с тех пор прошло почти сто лет. Все это происходит в сердце поэта здесь и сейчас. Нравственная вершина святости для Рыкова — душа невинно убиенного царевича Алексея. Эта душа знает, где правда. Душа ребенка — это и душа народа. Право судить Россию имеют только ее святые!
«Мы Родину с тобою не корим» — признается Павел Рыков. «Излом» — так называется его новая книга. Излом, по Рыкову, — состояние не сиюминутное, а длящееся годы, может быть, даже века. И оно, хотя и бывает связанным с конкретной эпохой в истории России, однако сущностью эпохи не определяется. Излом может быть и во времена брежневского «застоя». Излом в душе русского человека происходит, с одной стороны, от неумения жить, а, с другой, от того, что родное государство не создает людям человеческих условий для жизни. И Павел Рыков вдруг изменяет свой посыл — о том, что «мы Родину не корим»:

Зачем, зачем ты с нами так жестока?
Скажи скорей: в чем каждый виноват!
Но Русь не слышит нашего упрека,
К небесной выси устремляя взгляд.

Отсутствие патриотизма, особенно в новейшее время, пугает и озадачивает Павла Рыкова. Он с тревогой говорит об «обамериканенных» поколениях. Однако патриотизм — чувство очень болезненное и порой опасное: большинство войн проходит как раз под патриотическими знаменами. В патриотизме важно быть твердым, но знать меру. Без фанатизма, без ущемления других наций.
Народ русский у Рыкова неоднороден. «Каждый третий вор» — с печалью отмечает поэт.
И все-таки поэт верит в нашу Россию. Его стихи темпераментны и бескомпромиссны. Божья искра сочетается у Павла Рыкова с отменным слогом и чеканными ритмами. У многих поэтов патриотическая тематика «выпирает», заслоняя собой лирику. У Павла Рыкова — наоборот, лирический дар усиливает гражданственность.

Родина! Не так ли мы с тобой
Изнываем от духовной жажды?
Но ударит гром над головой,
И Господь пошлет грозу однажды.

Грянь, гроза! И молния, блистай,
Воскрешай иссушенные души!
Ливень долгожданный низвергай,
Благодать с небес на нас обрушив.



Александр Воловик, «Слово за слово»
М.: «Вест-Консалтинг», 2013

У Александра Иосифовича Воловика — отличный звукоряд-шелкопряд. Иногда он «балуется» сочинением чисто звуковых стихотворений. Подчас они звучат, как палиндромы — странно, многоголосо, с потаенным смыслом. Слух Александра музыкален, это заметно и в стихотворениях другого плана, где звукопись не является «целью творения». Это очень важное качество для любого настоящего поэта. Остается всего ничего — соединить звук со смыслом.

Купола залатала игла, как могла.
Углеглазая мгла за углами легла.
Повезло, и зело узколобое зло
Узловатым козлом за излом уползло.

* * *

Не будь добра до брака,
но в браке, будь добра,
добудь под брагу рака
да против мрака бра.

Александр Воловик — постмодернист, но с «левым уклоном» — к еретической простоте. Его стихи плотны, строка хорошо, по-современному, спрессована, при этом у поэта отсутствует цель затуманить или завуалировать смысл стихов, писать, так сказать, «поверх смысла». У Александра Воловика — замечательное чувство юмора, самоирония, доходящая до гротеска:

Мемориал еще закрыт: пока что я живу,
Пожалуйста, умерьте прыть, не лапайте вдову.
Еще ремонта не было, из всех щелей сквозит.
Нет подходящей мебели: на даче реквизит.
В квартире грязь не убрана, гори она огнем.
И дерево не срублено над знаменитым пнем.
Тетрадки нет линованной для рукописных нужд
(в ней будет бред рифмованный,
который массам чужд).

«Слово за слово» — книга избранной лирики. Но, поскольку у Александра Воловика найдется не одна сотня очень достойных стихов, я подозреваю, что он может набрать еще, как минимум, с десяток подобных «избранных». Остроумных, ритмичных, с непременным обыгрышем идиом, с самой что ни на есть современной лексикой. Сразу видно: это — поэт XXI века. Пользуясь личным знакомством с автором, я решил у него поинтересоваться, где же все-таки правильно ставить ударение в названии книги — «Слово зА слово» или «Слово за слОво»? Александр Воловик сказал, что первоначально предполагал «Слово за слОво». Но он отнюдь не расстроен, что обнаружился и другой смысл.

Все и кончается Словом. Играя
звуком и буквой на зле и добре,
тысячелетье какое — не знаю
там кувыркается в вашем дворе.