Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Герхард ФАЛЬКНЕР

ПОЭМЫ
ПЕРГАМСКОГО ФРИЗА
 
1. Астерия

Рука дополнена. Предплечью недостает плеча
Колено неподвижно врезалось в себя. Здесь
все импульс. Разломы завершены удачно
Где бог сам инсценирует себя, там рушатся
гиганты, все дышит благосклонностью
небес. Схватив за кудри мраморных героев,
богини как деревья их вырывают
из земли. Бессмертье
упраздняется. И мрамор бьет тревогу
Гекады мать, она же сестра Лето
сватив за чуб ближайшего героя, его ниспровергает
Все колыхается, тугие бедра, одеянья
Меч лишь в своем ударе сохранился
все остальное пропуск, промежуток, фрагмент
Но сколько гигабайтов содержит этот фриз, какие
гигантские архивы хранятся в этом камне, что
даже в недошедшем к нам клинке
проблеск бессмертия зияет
и вечность тех богов провозглашает



2. Афродита

Афродита, по мановенью
руки которой спариваются звери
чьи ляжки лучше, чем у кобылиц аттических конюшен
чье одеянье по модели Боттичелли изваяно
(их складки возбуждение богини выдают)
Афродита, как в танце, внутреннему побужденью
к борьбе и смелости и рок-н-роллу внемля
топчет гиганта, чья краса способна даже мрамор
свести с ума, ему сандалею на горло давит
как псу приконченному, и вырывает из его груди
копье, вся еще в танце и как будто в трансе,
и думается что Персею сгодились бы такие ляжки
когда бежал он от Горгон, забыв при этом
что Персей такими же и обладал, что рок-н-ролл
что тайна вся заключается в контексте
расширенном, где женщины, богинями являясь,
прочесывают фриз, дерутся наравне с мужами
и им равны по силе, не превышая их по красоте
(бессмертных греков замысел великий!)



3. Артемида — Тильман Штраусс

Так больше никакое тело не представало пред взором
как то, что Артемида, с боку
вступающая в разгар битвы
собой являет. Как потоком
берет оно начало, возникает и торжествует
в своем размахе —
вне себя от складок ее туника
тугим узлом захваченa под грудью
растапливает мрамор, и он льется
(хотя здесь нет кровопролитья, лишь триумф,
здесь ставка выше)
Ее соратник, верная собака, свою богиню
защищая, льнет так деликатно
к ее колену, что собою затмевает
все прочие колена мира
и совершенство продолжает в икре ноги
— и сандали изваяны под стать богине
которыми она врага поверженного
топчет
Килл Билл (воочью голивуд богов)
с участьем небожителей
где торсы гнутся под напором красоты
и дух захватывает от пустых пробоин
где шок и красота между собой равны



4. Аполлон

Остались только грудь и за спиной колчан
без стрел от Аполлона
один лишь торс, который оголяет
мрамор до полной наготы вещей
рука обломана как древко
и в пустоте парит среди обломков
но каждый их фрагмент (откуда раздается
смех) хранит намек на цельность, намек на гордость
солнечный свет лишается рассудка
коснувшись той груди, и каждый ее мускул
от камня шелухи освобождает тень
здесь взгляду хочется себя же вожделеть
он более уже не жало видимого
крови здесь не увидишь
здесь ставка на то многое, на все, плюс нечто
колоссальное, которым боги свои пределы признают
и Крета улыбается Икару пока
горячий воздух его крылья плавит
в воск, здесь ставка на Олимп, на вечное
прекрасное (на то, что нам едва знакомо)
ведь к нам с небес доходят разве что
бесплатно скачанные поппури звонков



5. Сивилла на льве

С ума сойти
как здесь одно в другое переходит
как бог какой-то в голову быка
уперся, и рука еще тепла
схватившись за доспехи
в то время, как все рушится вокруг
как одержимо мрамор свой полигон
растягивает в даль, как жилы, как все фрагменты
здесь прессуются в импульсы, в ритмы
как сломанные части тел свои пробелы
сами собой восполнили и как все вместе
вливается в большой оркестр Олимпа
победной песней
и после всей той свежести и силы
уместней было бы, чтоб боги, жившие тогда,
сегодняшних людей
в музей бы поместили.
Загвоздка только в том:
наверное ходить туда бы
не стал никто.



Тракль

Похолодало вокруг тебя
убранный золотом Тракль
За открытым окном
громыхают покачиваясь суда
Тонут пруды
престарелое солнце
и зло дымятся в темной памяти
скрипящие трапы

Хлеб и вино
наблюдают друг друга
оставаясь незатронутыми
Платье стряхивает бретельку
с немого плеча
и в опустошенной ночи
растворяюся пенясь в стакане
таблетки от боли



Жить наверху

Ночи становятся все короче. Все дороже.
Почти как полдни/торчащие на тонкой игле апогея —
только черно неслыханно и мерзло
И ни Орфея. Ни оракула. И ни Орплида.
Разве что Пятая Рильке. Еще трава
что тянется вокруг домов искрясь.
Вверх по течению реки хочу я подниматься по артериям
твоим нагим пока мои глаза истоки их не сыщут.
А кстати об истоках.
Хоть я живу тут сразу за углом/но все-таки
инакомыслю.
В моих покоях нет
несущих стен. Мечтанья предоставлены
самим себе, а у
бумаги, где они сбываются
нет граней.
Нас заставляет только лишь письмо
решаться наконец:
VIP-холл или колхоз?/
Иль либо то иль либо то другое
Но значит ли, что выбор нам не дан?
Как быть тогда со странствием вдвоем. Обед вне дома.
Жить наверху. Быть смирным?



Нетолкуемый вариант 2 к: Заезженные

Потому, когда она кажется спящей/снова
выходит поток/дождя радующего небо/
освежает/к ее стану/она/которую никакой
мастер один не охватит/пробуждается со звоном оружия/
в глазах огонь/она мужу/опять/однако предчувствует
она под инстинктами/божественно прекрасную природу
и свежо зеленеет почва/из священного хаоса зачат
для восхищенных вверх до самого экстаза —
по этой пропасти наверх.



Стихотворение завтрака
на одну сумасшедшую

всеми цветами моря
рыб и воды утро
отражает твое пробуждение
в мерцающих окнах

мужчины как виноградники обживают
голубые и зеленые бухты
которые ты возлегаешь, в толстых виноградинах
красуются их евклидовы яйца

отвратительно оттопыриваются их уши
сквозь которые не проходит ни одно твое слово
без того чтобы покраснев не разбиться
на тысячу эхов

ах, дразнимые, они пьют
у тебя напиток ослепления
их искаженные вожделением глаза
взрирают на ночь & книзу любопытства



Лауда

голод
сваренный в ворячей годе
из узких глаз
беззвучно отделяется щука
болебоязненная сволочь
машет по городу
одних на длинном рычаге владения
других на коротком рычаге дарения
чистая спесь
ускользает
от начищенных сальных бутербродов

но лица однако:
абсолютный партер
сколоченные как кабины водителей
в обрыве лет разрушенные
отбросы



Сфинкс

кто боится любви, меда и славы?
никто!
кто никто?
никто это все, когда они говорят нет!
где у них руки?
руки у них в карманах
глаза на лице
сердце в груди
они еще странствуют?
нет. у кого мед, остается в улье
у кого слава, прикрывает свой рот
у кого любовь, тот сам исчезает



Сонет

тело, любовь, мышление, смерть
            тело, любовь, мышление, смерть
тело, любовь, мышление, смерть
            тело, любовь, мышление, смерть

тело, любовь, мышление, смерть
            тело, любовь, мышление, смерть
тело, любовь, мышление, смерть
            тело, любовь, мышление, смерть

тело, любовь, мышление, смерть
            тело, любовь, мышление, смерть
тело, любовь, мышление, смерть
            тело, любовь, мышление, смерть

тело, любовь, мышление, смерть
            тело, любовь, мышление, смерть
тело, любовь, мышление, смерть
            тело, любовь, мышление, смерть



И тогда & когда один и

Из одного каната и лета полмили
Накручивает себе рассудок
О тонкотелых мужчинах, все из пожара
Пламя взметнулось прежде чем улечься
Хотя медлят некоторые, тайно и напряженно
Но у всех на лицах написана сила
И злая рука, движущая ими
Играет время от времени как ночь своими огнями

Перeвела Елена РАДЖЕШВАРИ