Бусы среди карт, яблоки в бочках,
будто бутоны роз.
Стали руки мои в золотых цепочках
тоньше перьев стрекоз.

Заполняю себя не спасительным светом,
а сплошной темнотой.
Ты спокойней меня, и спасибо на этом,
ты родился весной,

когда снег во дворе под живыми корнями,
он чернее угля.
Безутешными и бестолковыми днями
будь счастливей меня!

Эта осень как мор.
Парк Белинского, банка колы,
имена на скамейках
вырезаны ножом.

Я иду через двор
мимо нашей когда-то школы.
Старшеклассники курят
травку за гаражом.

Мне Земфира в наушники
что-то поёт из старого,
отчего в этот вечер
хочется ныть в плечо.

Всё разрушили, даже
не добрались до главного.
Теперь так говорят:
— Я люблю тебя.
— Ну и чё?

Эта жизнь, будто шум
от дебатов в закрытом
здании. Ты мне шлёшь СМС:
"Вик, не парься так, всё путём!"

Но приходит на ум
что-то жалкое и из дальнего…

Я уверена:
мы все не туда идём!

Комната пахла лимонами.
Я вспоминала вас ли?
Под летящими вверх колоннами
жёлтые лампы гасли,

плакала дама в пальчики,
к солнцу несла доспехи.
Что для меня вы значили,
странных энергий вехи?

Буду до смерти гордою.
Мрамор я, камня часть я.
Пёс с серебристой мордою
лижет мои запястья.

Пастью колен касается,
шерсть на загривке — в звёздах.
С южным ковром сливаются
ноги мои и воздух,

С улицы в этой комнате
слышится каждый возглас.
Вы ли меня не помните?
Я не дитё — я космос.

Плантации хвойных башен,
Скрип кресел и звон огня.
Я думаю не о нашем
разрыве, прости меня.

Ношу из копеек бусы.
И в августе у ворот
Мне встретился мальчик русый,
он младше всего на год.

Мне ящерок в куртке носит
Он. Губы мои горят.
В ответ ничего не просит
и не выносит клятв.

Странный жизни отрезок.
Слава Богу, что скоро август.
Шишки рушатся в воду
у вымытого крыльца.

Из арабских подвесок
качается в доме парус,
тащит мой цыганёнок
на пруд купать жеребца.

Неземная расцветка
огромной в ночи собаки,
как крыло самолёта:
и страшно, и хорошо!

Я в тяжёлой футболке
отца поливаю маки.
Свет такой обалденный,
как будто бы снег пошел!

А в никольском саду
камни в нишах и сильный ветер.
В кухне жёлтое тесто,
забытый канвы кусок.

И сидят на полу
с золотыми глазами дети,
разбирают клубнику
и собирают сок,
и слушают плеск травы,
и думают, что счастливы…

Я проливала кожи молоко
в початок чая, в клавиши рассвета.
нас ничего друг к другу не влекло,
и больше не расстраивало это.

Не рассвело еще, но шерсть кота
таинственно мерцала в дыме комнат.
И голубь был соломинкой заколот,
и падала из глаз моих вода.

И голос твой стеной крапивы рос,
а был он мягче и роднее, вроде…
А я, заколку вынув из волос,
Подарок оставляла на комоде.

Но на щеках проклёвывалась соль,
как стук дождя и птичий клёкот будто.
Меня ничем на свете не неволь,
пожалуйста, когда наступит утро.

Вернешься на самом деле,
спокойный и просторный,
будто равнина в знойное лето.
Но будет не как в июне, а
сыро и где-то, местами, иней.

Ты будешь из крепких линий,
из стянутых капель
сплошного, дневного света.

Я буду под краном вазу споласкивать
под цветы
и наливать огни.

И без перерыва покатятся из любви,
сильнейшей обиды огромные слезы!
Так было их мне тяжело носить!

Так выглядят из земли
вырванные пионы.

А здесь что? Иконы, которым
передала тебя, когда расстались,
унылые саундтреки, закачанные
в плей-лист.
Мы были, дружище, варварами, эстетами быть
не пытались.
Ну, что ты стоишь, как в армии?
Иди и за нас молись!

Окна — в шлюпки,
Окна — в сторону океана,
где торгуют камнями и рыбой,
где рисуют чертей хной.

Мое платье из синей ткани
из комода достала мама.
На рояле в гостиной — банка
с осьминогами и водой.

Пьет отец из рыбацкой кружки,
пивом капая в "Коммерсанта",
и на плавках его разводы
от лучистой морской воды.

Вшит в купальник дымок ракушки.
Я ныряю в тепло заката,
и плыву над пиратской бездной,
и не жду никакой беды.